Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 11 (91), 2012 г.



Александр Орлов
«Московский кочевник»


М.: «Вест-Консалтинг», 2012

 

Для поэта самое важное — проявить собственный голос, самобытный по интонациям и тону, не утратив классической ясности замысла и воплощения. Нужно ли объяснять, как это непросто! Во все времена литераторам приходится преодолевать встречные ветра конъюнктуры. Хуже всего — когда мы подставляем паруса этому ветру и начинаем плыть по удобному курсу.
Пожалуй, в наше время стереотипы особенно цепко завладели стихотворцами. Есть два-три расхожих стиля, за каждым из которых стоит литературная партия. Сформировались птичьи наречия «для своих». Километры типовой поэзии, которая интересна только своим. У Александра Орлова я не вижу следов такой «партийности». Он выбрал путь против течения. Конечно, это не гарантирует хороших стихов ни в настоящем, ни в будущем, но это — одно из необходимых условий по-настоящему состоявшейся поэзии.

 

Я сын громадных, вековых трущоб,
Рожденный под «Прощание славянки»,
И методом ошибок, черных проб
Я собираю ветхие останки…
(Явь)

Всей жизни моей беспощадная спешка
Стремлений, ранений, измен и потерь…
Я вновь загадаю: орел или решка —
Уеду в Хартум, Дюссельдорф или Тверь.
(Ностальгия)

Распятье ветхое в оконной белой раме
Напоминает: будет и ответ.
Я написал в церковной телеграмме
И отослал в небесный Назарет.
(Распятье ветхое…)

 

Александр Орлов способен назывными предложениями набросать лиро-эпическую панораму. Предельно лаконичные (вот уж где — экономия средств!) предложения, непространные стихотворения — а чувствуется дух эпохи, над которой размышляет Орлов, ощущается подтекст, в котором хочется разбираться:

 

Я увидел тебя, стал, как хищник проворен.
Откровенность порочна, пощады не жди.
Я спокоен, циничен, как брат мой Печорин,
Как Леонтьев, Васильев, Рубцов, Саади.
(Я увидел тебя…)

Огонь, нацисты, приступ рвоты,
Искрится пепелище книг,
Пылают Гейне, Тютчев, Гёте,
И к небу рвутся вопли: «Зиг!»
(Павший у Аламейна)

 

Орлов любит перечисления, его цель — чтобы простое упоминание какой-либо фамилии, какого-либо понятия стало веским. Чтобы за ним ощущался смысл. Здесь легко впасть в «шифрование пустоты», и нужно строго редактировать себя, чтобы получился истинный лаконизм в поэзии.

 

Нобатия где? Где Алоа? Мукурра?
Исчезли де факто, исчезли де юре…
(Плод страсти)

Тороплюсь, затменье обгоняю,
И в карминных отблесках зари…
(Занджан)

 

Кстати, в сборнике нет ни одного затянутого стихотворения! И очень немного строк и строф, от которых хотелось бы избавиться: Орлов умело укрощает инерцию стиха. Думаю, эту линию Александр продолжит и в дальнейшем, чтобы больше было прекрасной ясности, чтобы точнее были сгустки смысла. В лучших стихах «Московского кочевника» мы видим концентрированные, отжатые образы, никакой воды. Поэтому перед нами поэзия мужественная. Если даже не знать фамилию автора, если даже в стихах нет глаголов мужского рода, все равно по каждой строфе поймешь, что перед нами не поэтесса. Причем, этот эффект в лучших стихах сборника достигается без крепких выражений, без показной мужественности.

 

Свобода дикая, вульгарности любимица,
Я никогда тебя не предавал…
(Свобода дикая…)

Напиток пшеничный палящего вкуса
Осядет в глубинах ранимой души…
(Напиток пшеничный…)

Измерил я стопками жизни мгновенья,
И странно кому-то, что я еще жив…
(Напиток пшеничный…)

 

Разрабатывая восточную тему, Орлов опять же сохраняет собственный голос, не злоупотребляет пряной экзотикой. В стихах чувствуются крепкие мускулы мысли. Мы видим в сборнике целый юго-восточный цикл, который можно было бы объединить в единое целое, обозначив заголовком. Здесь можно вспомнить о Бунине, о Гумилёве, о Есенине, о Тихонове — у каждого из них было увлечение персидскими или африканскими мотивами. Орлова неслучайно причисляют к гумилёвской линии в русской поэзии (Тихонов, Вс. Рождественский, Симонов…). Но подражать Гумилёву невозможно — непременно попадешь в рабскую зависимость, обесценивающую стихи. Конечно, стоит упомянуть в стихах Чад — хоть страну, хоть озеро — и ассоциации с Гумилёвым возникнут неизбежно. Некоторые строки (например, «Трубит из саванны скучающий слон…») укрепляют это впечатление.

 

Сияют огни полусонной Нджамены,
Предскажет мне счастье ручной пеликан,
И где-то на Родине ждут перемены,
И черным тюльпаном расцвел в небе «Ан».
                                   (Покидая ЧАД)

Я в Россию билет не порву,
Не держи меня, Аддис-Абеба,
Наплевать на мирскую молву,
Принесите мне черного хлеба.
                             (На земле Хама)

Тебя вспоминаю. В облезлые рамы
Вползает России фиалковый дым.
И неба черничного звездные ямы
Меня оставляют навечно живым.
                 (Ностальгия)

 

А упоминание Хоросана порождает неминуемое воспоминание о Есенине. Тем более, что и размер орловского стихотворения «Джучид» — вполне есенинский. Но мы уже договорились, что у Орлова собственный голос. Литературные впечатления он переосмысляет на свой лад. И, хотя перед нами — консерватор, традиционалист, а не любитель экспериментов, в его стихах немало «примет времени», начиная с таких нарочитых, как интернетовские реалии. Оказывается, это неплохо приживается в стилистике традиционного стиха. Главное в поэтических записках путешественника — что Орлов демонстрирует умение писать «под маской», с элементами стилизации. Книга, состоящая из одних лирических излияний получилась бы монотонной.

 

Я увидел вороний хиджаб,
Укрощенную поступь, осанку,
Я смутился, застыл и ослаб,
Захотелось украсть персиянку,
                 (Вороний хиджаб)

Меня провожал, обещал я вернуться,
В том клялся злой ветер теббад,
Не мог я, без слез, уходя оглянуться:
Змея призывала назад.
                 (Эфа)

Сефевидов город освещает,
И в лучах алеет мушмула,
Тьма на сердце постепенно тает:
За собой меня ты позвала.
(Занджан)

 

Важной удачей стало самое ответственное — заглавное — стихотворение сборника. Это программные стихи, залихватское кредо. Написано с долей иронии, но в главном — все всерьез. Хорошо, что стихи, лихие по духу, и написаны лихо:

 

Корыстных наложниц распущен гарем,
Пощусь, причащаюсь, стал крестным отцом,
Конину и сало я с радостью ем,
Пью чай из пиалы, люблю с чабрецом,

Из белого волка пошит малахай,
Люблю многолюдный весенний Арбат.
Столица — навеки мой избранный рай,
В Москве обитает степной азиат.
                 (Московский кочевник)

 

Лихо!
Да, сборник не состоит из одних взлетов. Можно было бы придраться к некоторым неудачным оборотам, к самоповторениям… Но главное — это рождение индивидуального стиля, и оно состоялось. Значит, перед нами поэт, серьезный собеседник, с которым будем считаться.

 

Арсений ЗАМОСТЬЯНОВ



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.