Гвозди номера № 11 (233), 2024 г.

Мы живем в очень интересное для пишущей братии время. Сейчас каждый может написать книгу, издать ее, заказать в честь себя любимого пиар-кампанию, организовать презентацию, прикупить по сходной цене литературные премии и т.д. Есть спрос – есть предложение. Деньги – товар – деньги. Капитализм он и в писательской среде капитализм.
...Володька Кодликов написал роман в стихах. Первые строчки там были весьма любопытные:

Володька пришел с рукописью и флешкой в издательство «За деньги издадим любого», где его любезно встретил главный редактор Азарий Сигизмундович Пузыревский и, полистав несколько страниц романа, сказал, что книга удалась. Да, конечно, издадим. Если вы принесли книгу в наше издательство, значит, она хорошая. Других критериев я не признаю.
— А я еще один роман в стихах пишу. Тоже тогда вам принесу, — продолжил разговор Володька.
— Тогда это будет не хорошая, а очень хорошая книга, — ответил Азарий Сигизмундович.
Договорились о цене. Подписали Договор. И началась работа.
Верстальщица Светлана быстренько сверстала книгу и сделала обложку. Корректор проверил ошибки. Володька утвердил оригинал-макет. И верстку по электронной почте отправили в типографию «Черный квадрат». Через три недели транспортная компания «Танки грязи не боятся» привезла тираж — 300 экз.
Володька приехал в издательство забирать свои книги.
И поинтересовался:
— А вы не могли бы, Азарий Сигизмундович, устроить презентацию моей книги?
— Конечно, могу. Сделаем хорошо. Пригласим известных людей, устроим фуршет.
Опять составили Договор. Володька выложил кругленькую сумму. И назначили время и место презентации.
Решили проводить в культурном центре имени Франца Кафки, в центре города.
В назначенное время стали собираться гости. Приехал бывший преподаватель Полиграфического института, а ныне тоже начинающий писатель Савелий Сидорчук, неюная, но симпатичная поэтесса и общественная деятельница Римма Петрова, молоденькая литературная критикесса из газеты «Ты мне, я тебе» Эльвира Бабочкина.
Володька стал читать свои стихи — из вышедшей книги.
Опять прозвучало сакраментальное:

Когда Володька прочитал первую главу огромного стихотворного романа, опытный издатель и пиарщик Пузыревский деликатно остановил разошедшегося автора. И предложил гостям высказаться о прочитанном.
Первым взял слово бывший преподаватель Полиграфического института.
— Книга замечательная! Это несомненная удача не только автора, но и нашего дорогого издателя — Азария Сигизмундовича. Посмотрите, какая здесь бумага, явно
импортная, офсетная, восемьдесят грамм. Какой каптал! Хороши и аннотация, и авантитул, и шмутцтитул, все издательские номера присутствуют — и ISBN, и штрихкод. Очень — очень хорошая книга.
Поэтесса и общественная деятельница Римма Петрова отметила лиричность поэзии Кодликова и его есенинскую страсть. Но поинтересовалась:
— А почему девушка не хочет целоваться взасос? Она что, фригидная?
Римма кокетливо пожала плечами.
А Володька сказал, что это так, к слову, на самом деле, девушка целуется очень даже хорошо.
Другие ораторы недостатков в романе и вовсе не заметили, а только хвалили Володькин шедевр, а также норовили прочитать свои стихотворные сочинения.
Потом Пузыревский вручил Володьке медаль имени Шекспира и Гёте за «вклад в мировую культуру» и диплом, который до этого распечатала на цветном принтере верстальщица Светлана.
Володька был счастлив.
После презентации состоялся пышный фуршет.
Пузыревский поднял бокал с белым сухим вином и сказал:
— Сегодня мы представили вам, дорогие друзья, хорошую книгу хорошего поэта.
А сейчас он работает над своим вторым романом в стихах. Новая книга будет еще лучше. Я не сомневаюсь.

Поначалу я не думал переезжать на ПМЖ в свой загородный дом в подмосковном Быкове.
Купил и купил. Как дачу. Я хотел приезжать туда только на выходные. Но дом есть дом — он требует постоянного внимания. И есть еще одно важнейшее отличие дома от дачи: в доме очень быстро появляются коты, собаки и другие друзья человека. И бросить их никак нельзя.
Ну и, конечно, жить в доме намного интереснее и романтичнее.
Город вытягивает из тебя все жилы, а земля дает силы, приводит в чувство, на земле ты становишься хоть немного похож на человека, общаешься с деревьями, кустарниками, растениями, встречаешь рассвет и закат, разжигаешь костер, разговариваешь с животными, которые в плане доброты и разумности нередко превосходят человека, смотришь на прилетевших (точно из детства) зеленых бронзовок и красных майских жуков, ходишь по сосновой хвое и смотришь на небо, которого в мегаполисе нет.
...Когда я приезжал в дом на выходные, ко мне тут же приходила на участок красивая белая кошка. Я делился с ней тем, что у меня было: молоком, хлебом. Кошка быстро ела, пугано озираясь по сторонам, и уходила. В дом не входила. Боялась.
Так происходило месяца три. Когда я уезжал в командировки, то просил своего пожилого отца покормить кошку. Отец всегда помогал, приезжал из Москвы и кормил.
Вскоре до меня дошло, что кошку надо кормить получше — не только хлебом и молоком. Я стал покупать ей кошачий корм Вискас, а также рыбку, сосиски, курятину.
И кошка... зашла в дом. Прыгнула на желтое кожаное кресло. И заснула. Доверилась мне. Осталась. Я понял, что теперь несу полную ответственность и за нее.
Но как быть? У меня в Москве много хлопотных дел — издательство, телеканал в Ютубе, журналы, газеты и т.д. Ездить постоянно из Быково в Москву мне трудно.
И я придумал хитрый вариант: я начал ремонт дома — масштабный, серьезный, многомесячный. Один знакомый дипломат (Николай Геннадиевич Фомин), с которым мы редактировали и выпускали газету общественных организаций МИД РФ, порекомендовал мне хороших рабочих из Белоруссии. Мы сторговались, и они начали ремонт второго этажа дома, а также принялись обшивать сайдингом небольшой, но крепкий сарай, который постепенно становился похожим на уютный двухэтажный домик. Контракт был рассчитан на три месяца.
Я был спокоен, кошка осталась в доме, и рабочие ее кормили. На питание я оставлял деньги. На какое-то время у меня появилась передышка — кошка была пристроена.
Рабочие полюбили кошку и назвали ее Дашей. И Даша прижилась, осталась в доме. И больше с моих восьми соток никуда не уходила.
Кто она? Сколько ей лет? Я ничего не знал. Но когда приезжал в дом на выходные, она меня встречала у калитки. В доме ложилась мне на грудь и обнимала нежными длинными лапами.
Белорусские дисциплинированные рабочие быстро все сделали и уехали. И я опять остался вдвоем с кошкой. Взяв за нее полную ответственность, я, разумеется, не мог ее бросить.
Я стал приглашать жить в дом своих знакомых. На длительный срок никто не соглашался. Неожиданно согласилась переехать на ПМЖ одна красивая эффектная поэтесса, которая недавно вернулась из США, из Майами, и решила остаться в России.
Звали ее Виталина. Было ей слегка за сорок.
Вот Виталина-то меня и спасла. Она поселилась в доме и стала жить с Дашей.
У Виталины было много положительных качеств: она отличалась, как я уже говорил, эффектной красотой (высокая, стройная, голубоглазая, вьющиеся каштановые волосы), писала философские стихи, играла на фортепиано, делала собственными руками ювелирные украшения... А еще она владела шикарным внедорожником марки Сидан. И мы договорились, что Виталина за жилье ничего не платит, но будет забирать меня в пятницу с работы на дачу. Никаких договоров не подписывали. Договорились и стали делить общий кров. При этом мы (как воспитанные и деликатные люди) оставались на Вы. Жили в одном доме в смежных комнатах, но были подчеркнуто корректны, никаких фривольностей я себе, разумеется, не позволял, тем более, что у Виталины, как выяснилось позднее, есть муж и двое взрослых детей-студентев. Почему она решила пожить в моем доме — я не вникал. Как говорится, в каждой избушке свои погремушки. Меня все устраивало. Главное: кошка была пристроена. А я мог спокойно заниматься своими московскими суетными буднями.
Однажды, когда Виталина уехала в Москву по своим делам, ко мне наведались в гости знакомые писатели — супружеская пара. Они тоже оказались кошатниками, посмотрели на Дашу очень внимательно и торжественно объявили мне, что кошка Даша — кот. Но кастрированный.
Я не растерялся. И придумал кошке новое имя — Мурлыка. Универсальное имя, подходящее и для кошки, и для кота.
А потом версия моих друзей подтвердилась. Соседка Надя, увидев у меня Мурлыку, сказала, что это кот Айс, который раньше жил у Юльки с Мишкой, моих пьющих соседей, в их доме.
— Кот Айс эмигрировал к тебе, — резюмировала Надя.
— Да, он долго присматривался, потом собрал свои небольшие пожитки и перебрался.
— Это кот необычный, — продолжала Надя, — Мама у него — сиамская кошка Пуля, а отец — ангорец. Я Айса помню с его детства. Это очень интеллигентный кот, он всегда оберегал и защищал своих братьев и сестер, всегда ел самый последний, прогонял с участка чужих котов. И, говорят, он целебный. Лечит лапами и мурлыканьем. Цены ему нет. Но Юлька с Мишкой пьют, вот он к тебе и переехал. Ему повезло на старости лет. Айсу, то есть, извини, Мурлыке сейчас пятнадцать лет. Он уже очень возрастной котик. По человеческим меркам, ему за восемьдесят.
Так я узнал историю Мурлыки.
Виталина души не чаяла в коте, разговаривала с ним, кормила его не только Вискасом и сухим кормом, но и шпротами, и красной рыбой, даже мидии ему покупала. Котел и наедался за все предыдущие голодные годы. И, конечно, пел благодарные кошачьи песни — мурлыкал.
Если Виталина уезжала в Москву, кот сидел у калитки и ворот и ждал ее. Не отходил. Или запрыгивал на забор и смотрел на улицу. Назад к Юльке и Мишке он больше не возвращался.
А потом (примерно через два года) Виталина решила вернуться в Америку. И мы опять остались с котом вдвоем.
Я стал больше работать на дому, на удаленке, а в Москву выезжал в самом крайнем случае. Мои сотрудники справлялись без меня.
А еще я врезал во входную дверь котоход, и Мурлыка теперь мог заходить в дом (и выходить из него), когда ему надо — без моей помощи.
Больше всего кот любил лежать на мне. И обнимал лапами, как человек. Причем, пододвигался поближе к лицу и шее — там, рядом с кадыком, говорят, и находится душа. То есть лечил меня. Лечил мою душу.
Был Мурлыка очень дружелюбный и гостеприимный, всех моих гостей встречал, провожал до дома, как бы приглашал в гости. Всем уделял внимание.
Отъезд Виталины кот тяжело переживал. И ровно полгода каждое утро подходил к воротам, ждал, когда она вернется. Грустил.
Но потом все-таки оттаял, у нас поселились другие пушистые друзья — кошка Монро (котенок со строительного рынка) и кот Пушистик (с помойки), с которыми Мырлыка быстро нашел общий язык. Ему стало повеселее. А у меня стало три кошки.
Постепенно Мурлыка стал моим основным другом. Я и говорил-то, прежде всего, с ним. Кот все понимал. И всегда меня морально поддерживал.
Мы прожили вместе семь лет. Коту исполнилось двадцать два года, по человеческим меркам — это больше ста. Мурлыка заболел раком, в специальной клинике в поселке Быково ему сделали операцию, отрезали ушко. Ветеринар сказал, что жить Мурлыке осталось полгода. Но прошло еще полтора года, а кот по-прежнему лежал на своем желтом кожаном кресле, лежал на мне, отгонял других котов от своей миски. Кот знал свою работу очень хорошо.
А потом я поехал в служебную командировку. Мы открывали новое печатное производство в Белгородской области.
Я попросил соседку Надю особенно следить за Мурлыкой, не только кормить его и менять ему воду, но и разговаривать с ним, общаться, обязательно чесать за ушком и гладить по шерстке.
Надя согласилась. Я оставил много корма, деньги, набил холодильник едой.
Каждый день я звонил Наде и спрашивал, как мой кот, как другие кошки.
Надя говорила, что все нормально, но кот постоянно сидит у калитки — ждет тебя.
А потом Надя позвонила сама и — горько плача — сказала, что Мурлыка умер — в одной из моих теплиц.
Похоронили его на соседнем (заброшенном) участке Надя, Юлька и Мишка, его прежние хозяева. Круг замкнулся.
А мне стало совсем тяжело. Не уберег я Мурлыку.

До шести лет я жил с родителями, старшим братом Жориком и старшей сестрой Маринкой в частном доме, в Кускове, самом красивом месте на земле. Дом наш находился на улице Трудовой, в третьем проезде, в пяти минутах ходьбы от знаменитой графской усадьбы.
Я где-то читал, что человек формируется до пяти-шести лет. Думаю, что это правда. В пять-шесть лет я уже был сложившимся человеком, привыкшим общаться с людьми, которые меня любят, с деревьями, кошками, растениями, смотреть радостно на облака и ничего не бояться, любить жизнь. Каждое утро летом я выбегал из дома на грядки и смотрел: созрела или не созрела клубника... Это было счастье.
Страхи, низменные качества во мне проявились потом — в школьный период, в период социализации и т.д.
А в самом раннем детстве я был частью совершенной природы и сливался с ней воедино.
Фактически, будучи москвичом по рождению и прописке, я представлял собой простого деревенского мальчугана.
Прошло очень много лет, но это желание — утром выбежать на огород и посмотреть: созрела клубника или нет — во мне сохранилось.
Как только у меня появились первые деньги в девяностые годы, я купил небольшую щитовую дачку в живописном и влажном Рузском районе Подмосковья на станции Партизанская, в 90 км от Москвы; потом, спустя годы, подарил ее своей замечательной сестре Маринке, которая давно стала бабушкой и даже прабабушкой, а сам взял кредит и купил полдома в поселке Быково, в сосновом Раменском районе, рядом с Москвой — на улице Прудовой. Было мне уже за пятьдесят.
Вот как интересно получается. Жил в Кускове, на Трудовой. Стал жить в Быкове, на Прудовой. Все «зарифмовалось». Круг замкнулся. Я, фактически, пришел к тому, с чего начал.
Дача — это дача. А дом — это дом. Это как туризм и эмиграция... Путать не надо. На дачу ты приехал и уехал. А в доме живешь постоянно.
...Руки у меня растут, увы, не из того места. На любую ремонтную работу мне приходится кого-то нанимать.
А тут такое большое хозяйство... Полдома (100 кв. метров), газовое отопление, вода из скважины, накопительный бачок на втором этаже и т.д.
Конечно, я не был готов на сто процентов к поселковой жизни. И надо было как-то приспосабливаться к новой жизни. Слава Богу, повезло с соседкой Надей. Она, быковчанка по рождению, была примерно моих лет, недавно похоронила мужа, и мы по-соседски, по-дружески морально поддерживали друга друга. Надя познакомила меня с местными врачами (в частности, с замечательным стоматологом Данилом Аслановичем), плотниками, а также с пожилым сантехником дядей Юрой.
Без дяди Юры я бы точно в поселке пропал. Это в Москве есть «Жилищник», который решает твои проблемы, а в поселке ты сам по себе, спасайся как можешь. А проблем много. И они постоянные. То кран потечет, то газовая колонка забарахлит, то насос сломается — и воды нет.
Дядя Юра мастер хороший, но человек своеобразный.
...А познакомились мы так. У меня сломался насос. Вода перестала поступать. Слава Богу, я был дома, а не на работе, и располагал временем, чтобы решить проблему. Я набрал домашний телефон дядя Юры (мобильный он не признает).
Я представился, сказал, что я друг и сосед Нади, объяснил ситуацию.
— Ну, а я тут причем? — резко спросил дядя Юра, — Ты насос сломал, а мне чинить?
— Да я не ломал, он сам сломался, — начал я лепетать.
— Все вы так говорите. А сами все ломаете. Сам сломал — сам и чини!
— Но я не умею.
— Значит, плохо учился. Ты вообще где-то учился?
— Да немного учился, — оправдывался я.— Но, видимо, не тому.
— Ладно, — неожиданно сменил гнев на милость дядя Юра, — сейчас приеду. Жди! Значит, ты Надькин сосед?
— Да.
— Открывай калитку!
Через двадцать минут дядя Юра приехал на велосипеде.
Взяв в руки массивный портфель сантехника, пожилой и седой мастер (на вид лет восемьдесят, невысокий, правильные черты лица) прошел в дом.
Я открыл подвал, где у меня насос.
Дядя Юра, кряхтя, туда спустился. Достал из подвала насос. На улице стал чинить. Чинил примерно минут сорок.
Потом опять полез в подвал. Что-то там покрутил, повертел — и насос заработал. Вода пошла.
Я очень обрадовался.
— Сколько я Вам должен? — спросил я дядю Юру.
— Я денег за свои умения не беру, — в очередной раз огорошил меня мастер. — Меня советское государство учило бесплатно, пенсия у меня хорошая, а я теперь долги отдаю... Возвращаю то, что мне дали.
Я растерялся. Я не знал, что делать.
— Может быть, тогда отобедаете? — предложил я. — У меня есть картошка и сало.
— Это можно, — улыбнулся дядя Юра. — накрывай на стол!