Разбирая художественное произведение «по горячему», лицом к лицу с неисчерпаемостью художественного текста, можно не то увидеть и не разгадать Замысел. Но выразить свое впечатление хочется сразу. Проза захватывает естественным, но очень необычным языком, самобытным стилем и, прежде всего, приключениями мысли и развитием чувств.
Среди множества игр, которые затевает с нами автор, есть и такая — в романах не только художественный текст, но и элементы анализа действительности на достаточно высоком уровне. Планка поднята.
Построение романов весьма необычно. Основное изложение ведется главным героем — еще одна игра. Сам автор, не вмешиваясь в повествование, изредка комментирует отдельные моменты. Такой литературный прием не нов, но выглядит свежо и — главное — органично.
В повествование вмешивается и героиня, дневниковыми записями осуществляя очень важное для замысла женское начало. Описываемое время проступает объемно до физического ощущения.
По страницам проплывают лирические строчки, воспринимаемые как поэтические иллюстрации, как литературный прием. Но с чтением приходит понимание — строчки плывут в голове героя, еще не подозревающего, что он поэт. Очередная и очень интересная игра, заставляющая читателя переключать полушария и повышать стереоскопию романов.
Два начала пронизывают романы насквозь. Наука и искусство, логическое и образное мышление, любовь и быт и так далее. Мы привыкли к однополярным героям: либо художник, либо математик (в самом общем смысле). А в романах Руховича герой дан в
процессе размышлений и свершений, как в науке, так и литературе. Недаром автор приводит в своих многочисленных эпиграфах мысль академика Раушенбаха:
«В реальной жизни отличие двух типов знания состоит в том, что в некоторых случаях доминирует логическая компонента, а в других — образная. Есть, конечно, и небольшое количество людей, одинаково владеющих обоими типами мышления». Вот такого героя автор выделил среди «небольшого количества людей». Относительно новый герой для нашей — и не только — литературы.
Об эпиграфах. «Сук, на котором сидишь», разрушает привычный стереотип о цитатах, вынесенных в заголовок. Мы привыкли к эпиграфам в количестве одного-двух, изредка чуть больше. Как вдруг у Руховича эпиграфов несколько десятков и составляют отдельную главку со своими сюжетами. Не припомню такого в литературе... Разве что у Германа Мелвилла в романе «Моби Дик»? Правда, у Мелвилла «извлечения», посвященные китам и левиафанам.
В романе Руховича эпиграфы выполняют существенную роль, взаимодействуя с текстом, становясь его частью. Читать умные мысли великих вообще приятно, но тут используется и неконтролируемое подсознание читателя, формируются ожидания, и мы вовлекаемся в беседу умных людей. В тексте эпиграфы еще не раз всплывут и, конечно же, будут рассматриваться с точки зрения то приземленной, то уходящей куда-то в поднебесье.
Мысль Тютчева о душе, жилице двух миров, пронизывает романы Руковича насквозь. Витая в эмпиреях, герои стараются стоять на земле. Земля шатается, и почва постоянно уходит из-под ног, но они честно делают свое дело.
Оригинальную прозу определяют, прежде всего, стиль и язык.
Что такое стиль разбирать не будем, слишком сложен вопрос. Удовлетворимся шуткой Джонатана Свифта — нужное слово на нужном месте. Правда, нам, читателям, следует если не понять, то почувствовать — то ли слово и там ли стоит. Но интуитивное восприятие никто отнять у нас не может, проза читается с большим увлечением. Иосиф Рухович — поэт, талантливый поэт, о чем свидетельствует подборка стихов в конце романа, и о которой должен быть отдельный разговор. Этот прием взят из «Доктора Живаго» Бориса Пастернака. И у Руховича стихи взаимодействуют с текстом и порождают множество смыслов. Проза романов не является так называемой поэтической, хотя частенько ритмически организована. Особенно впечатляет диалог с Моной Лизой в главе «Сон в технике сфумато» в «Двух началах». Это проза, полностью удовлетворяющая формуле Некрасова:
«Прозаик целым рядом черт, — разумеется, не рабски подмеченных, а художественно схваченных, — воспроизводит физиономию жизни...». В романах Руховича и поэтический, и прозаический способы
«воспроизведения физиономии жизни», переплетаясь, образуют монолитное единство.
Стилю автора свойственна разноплановость. Вы найдете страницы, полные неподдельного трагизма, например, сцена похорон студента, и комизма в рассказе о первой встрече героя с унитазом. Кстати, юмор автора, иронию и самоиронию, следует отметить как заметный штрих стиля. Это не гомерический хохот, не смех сквозь слезы, это почти обыденность и даже частенько незаметность.
Найдете вы и полные лиризма описания природы, людей, городов и даже индустриальных объектов. С тонкой деталью и углублениями в природу и теорию красоты, с привлечением архитектуры, живописи, музыки и, конечно, литературы. И вот тут-то мы подходим к заголовку статьи — что есть проза XXI века?
Автор исключительно уважительно относится к наследию и традициям русской и мировой литературы и, в тоже время, язык его остро современен. Без оригинальничания, без конструирования «расширения русского языка», без неологизмов, без ненормативной лексики и вообще заигрывания с читателем. Язык воспринимается как разговорный, хотя автор хорошо понимает разницу между устной и письменной речью.
С нами ведут интеллектуальные беседы как с равными участниками творческого процесса. И вот тут-то читателями ощущаются непривычные отношения с текстом и автором.
В современной прозе в огромных количествах присутствует информация. Она буквально лезет из строчек, как фарш из мясорубки. Но вот в сочные, вкусные и полезные котлеты в большинстве случаев не превращается. В романах Руховича сведений, извлечений из художественной и научной литературы тоже более чем достаточно. Но нам не просто что-то
сообщают, читалели как бы участвуют в творческом процессе. И получают знания.
Включение читателей в работу происходит не только на уровне содержания, но и постижения художественного текста. Автор предпочитает немногочисленные, но точные детали. Дорисовывать, додумывать остается читателям в меру опыта и таланта. То есть автор предлагает стать
соавтором своего художественного полотна, а не пассивным зрителем.
Андрей Битов как-то дал чудесную метафору, представившую писателей композиторами, набросавшими знаки на бездушную бумагу, а читателя исполнителем великих произведений. Вот этому направлению неукоснительно следует Иосиф Рухович. И именно об этом пытается договориться с читателем, приглашая, повторюсь, в соавторы. Как это ему удается — судить каждому.
Но главное все-таки — приключения мысли. Автор разворачивает в своих романах процесс решения тех или иных задач, проблем и даже жизненных коллизий. Мы следим за мыслью и сами учимся мыслить. И чувствовать, кстати, тоже, ибо оба полушария автора слаженно работают. Автор убеждает нас, что думать надо уметь и демонстрирует собственную технику мышления.
Круг героев Иосифа Руховича — люди, способные творить и любить, и вот их соотношение со временем, в котором они живут, и интересует автора. Рассказанную конкретную историю жизни обобщать уже будет читатель.
Взгляд из провинции дает широкую панораму жизни страны. Романы охватывают не самые простые периоды времени — от пятидесятых годов, с проникновением и глубже, до девяностых годов прошлого века, до распада страны. Герои сталкиваются с перипетиями жизни и далеко не везде и всегда выходят победителями в схватке с обстоятельствами. Но все-таки не сдаются, и что-то, пусть далеко не все, им удается свершить.
