Гвозди номера № 9 (231), 2024 г.

Ходят мрачные тучи или светит яркое солнце — это не оказывает заметного влияние на мою душу, ибо там свой мрак, свои тучи или свое сияние, подобное солнечному. Приходится только удивляться писателям, которые уделяют массу времени изображению природы в связи с состоянием человека. Я думаю, сам этот человек, переживая свои душевные движения, вряд ли вообще замечает, светит ли солнце или ходят по небу тучи, пошли ли на прогулку деревья в сильный ветер, и мелко ли дрожит осина. Вот музыка сильнее природы. Мы не можем не воспринимать ее, даже пребывая в пучине своих бедствий. При этом музыка не только сопровождает наши переживания, она преобразует их. Когда я хочу просветлить свои страдания — я слушаю музыку. Некоторые вещи вызывают вибрацию, кажется, какой-то одной душевной струны, но от нее звучат все другие, что иногда приводит если не к облегчающим душу рыданиям, то просто к слезам.
Я думаю, что когда человек находится в спокойном состоянии, когда его не тревожит сильное чувство, тогда он может быть захвачен природой — картинами ее непостижимой красоты и непостижимого смысла.
Вот прошли черемуховые вечера с их прохладой и ожиданием чего-то неясного, какого-то колдовского действия. Теперь сразу после захода солнца вечера веют легким теплом после душного дня, сердце охватывает чувство умиротворенности, но в то же время и удивления от свершившегося чуда. Сказочные образы наполняют смыслом видимые картины. Каждый листок и даже сам воздух, кажется, живут в ощущении чего-то мужественного, сильного, но сдержанного, и чего-то женственного, нежного, загадочного и притягательного. Эти две ипостаси Божественного тоскуют друг о друге, и предвкушение их слияния возбуждает и наполняет смыслом все сущее. Эти мгновенные ассоциации, возникающие раньше, чем можно успеть о них подумать, оживляют мир, без них он лишается своей духовности, и даже кажется, что они не возникают, а вообще присущи картинам бытия издревле, с начала мира. Так создана сама природа, это всегда так, но это становится ясно только в продолжительные вечера начала лета, может потому, что мы только что были свидетелями чуда превращения света в темь — эти впечатляющие картины предзакатных вечеров, когда время ощущается, и от этого становится тревожно. Как ни удивительно, но мы вскоре успокаиваемся оттого, что свет гаснет, и не придаем отягчающего значения наступающей тьме и, более того, как бы радуемся ей в порыве живительного осознания неизбежности какого-то очередного чуда.

Сегодня на работе меня сильно утомил компьютер. Усталый и грустный, иду домой. Чтобы развеяться, прийти в себя, я шагаю энергично и стараюсь голову держать высоко, но свободно, так, чтобы у нее была одинаковая возможность свеситься вперед или отклониться назад. В этом случае плечи разворачиваются, а грудь расправляется, что очень благоприятно для дыхания, а ведь известно, что дыхание — основа жизни. При этом расправленная грудь, вместе с несколько поджатым от этого животом, держится на бедрах подобно тому, как голова на плечах. А ноги при такой ходьбе с удовольствием держат положение центра тяжести человека на постоянном расстоянии от дороги. При этом ступни, прикасаясь к ней, пусть даже через подошвы ботинок, стараются ощутить ее пальцами, которые, чувствуя себя распущенными в начале шага, в последний момент действуют слитно, отталкиваясь. А пятка в таком шаге лишь слегка соприкасается с дорогой, и это правильно, если вспомнить, что ведь все другие млекопитающие, кроме медведя, на пятку вообще не наступают.
Но — о чем это я? Да! Это я так иду, возвращаясь с работы, и мне, утомленному, немного грустно. Но после получаса такой ходьбы я прихожу в себя. И первое, что меня окончательно оживляет — воспоминание о том, что дома меня ждет история древнего Рима Эдварда Гиббона, которой я зачитываюсь последнее время поздними вечерами. История историей, но в ней есть и то, что мне больше всего нравится при чтении — неожиданные, неслыханные сочетания слов.
Последнее время я с удовольствием работаю, с удовольствием хожу по улицам, с удовольствием читаю. Но — перестал писать стихи! Мне даже не хочется думать о них. Потому что меня охватывает ощущение счастья! Бывают такие моменты в жизни, когда окружающий мир со всеми его мелочами становится вдруг значительным и осмысленным, нас охватывает ощущение тесной связи с ним и понимание целесообразности жизни! При этом мы не прислушиваемся к своим душевным движениям, а только наслаждаемся ими — нам жалко тратить время, чтобы изобразить их. И вроде бы ничего в жизни особенного не произошло! И в то же время, наверное, произошло! По-видимому, много мелких событий сошлись в редком сочетании, определяющим особое состояние души.
Но в такие моменты, когда говорят, Бог прошел мимо, нужно быть осторожным. У счастья есть свои проблемы, потому что становишься беспечным, а это опасно, потому что беспечность может породить невнимание к окружающим и даже, может быть, к самому себе! Теряется бдительность, этакая умеренная настороженность и готовность совершать поступки. Счастье — плохой наблюдательный пункт, — предупреждает Фазиль Искандер. А вот что есть в книге Эдварда Гиббона об этом: Душа, расслабшая от избытка счастья, не способна возвышаться до того великодушия, которое гнушается подозрениями и осмеливается прощать.
Как вам это нравится? Надо будет все-таки постараться осторожно понаблюдать за собой, счастливым, и потом постараться поэтически изобразить тайны счастья. Эпиграфом к циклу таких стихов можно будет взять упомянутые слова великого историка.
Счастье-радость… Жизнь — захватывающая штука. Но каждый понимает счастье и радость по-своему, настолько разно, что это приводит к столкновениям и даже смерти. Трагедия жизни состоит в том, что люди еще очень недолго живут на земле и не знают совершенно своего предназначения. У них слишком много свободы, и они не умеют с пользой ее употребить. Интересно, что животные, у которых мозгов меньше, делают это более разумно. Человеку дано много свободы и мозгов, но свободы — больше! Поэтому человек — болезнь Земли (как заметил Бернард Шоу). Самые гармоничные создания — это деревья. Они живут на Земле намного дольше людей и животных, потому так спокойны, а значит — счастливы.
Кажется, я пустился в размышление о сути счастья. А ведь это признак того, что оно скоро покинет мою душу, освобождая место для вдохновения, через которое людям открываются многие тайны жизни… но не причины и свойства счастья. Да, это так же трудно постичь, как и догадаться об истоках любви…

Я плачу в беде…
Но что стоят наши переживания перед величием жизни?
А величие жизни не только в счастье, беды тоже часть ее.
Если жизнь это свойство материи, то есть жизнь не случайна, то нужно поразмыслить, а что было угодно Богу? Для чего Бог делает так, что вдруг приходит беда? Может быть, Он одаряет нас чувством безысходности, чтобы предупредить о чем-то? А может, Бог делает это, чтобы уравновесить счастье? Мы были счастливы (по крайней мере, в детстве), так поживем немного в беде! Это, кроме прочего, и шанс по-настоящему оценить наше (бывшее) счастье. И чувство безысходности, беды, это ведь прекрасная возможность поразмыслить о будущем и повернуться к нему.
Беда приходит к нам, чтобы мы решительнее искали пути, на которых она разрешается счастьем. Это момент, когда Бог дает нам возможность проявить волю: нужно решить — остаться при своих или научиться жить по-другому. Возможно, беды приходят, когда мы упускаем момент решения. Теперь Бог подсказывает: «Приехали!» Уже приехали к берегу реки. Конечно, можно остаться на этом берегу, сесть, поджав ноги, обхватить колени руками и в этом комке переживать горе. Но можно прыгнуть в реку — и оказаться на другом берегу. А на другом берегу (где нас нет), возможно, и вправду трава зеленее, солнце ласковей, а луна ярче!..
На самом деле счастливый человек — тот, кого Бог наделил свойством наслаждаться и радостями, и бедами. Наслаждаться со спокойствием и тем, и другим. Спокойствие — это мудрость. Мудрый человек не смеется в счастье (памятуя о бедах) и не плачет в беде (вспоминая о счастье).
Но я смеюсь в счастье и плачу в беде.
Сейчас я плачу.

Я — по делам в одном присутственном месте. Здесь нужно представляться с помощью паспорта. Женщина, раскрыв документ, несколько раз переводит взгляд с моих бумаг на меня.
— Это Вы на фотографии?
— А что, не похож? Да, годы, знаете ли, семь лет прошло.
— Да нет! Вы на самом деле выглядите много моложе!
—!!!
Легкой походкой подхожу к дому. Сворачиваю к небольшому рынку под нашими окнами, чтобы кое-что купить, а самое главное — пиво, необходимое для сопровождения важного для России футбольного матча вечером по телевизору. Подхожу к киоску, где обычно покупаю пиво. За прилавком оказалась не хозяйка, а, по-видимому, ее дочь — совсем девчонка. Она разговаривает с пареньком еще моложе ее, он стоит у прилавка со стороны улицы. Разговор касается каких-то наказов матери. Я не пытаюсь прервать их беседу, стою и любуюсь деловым подрастающим поколением. Мальчик уходит, и я прошу подать мою любимую бутылку пива, причем самого большого калибра. Девочка при этом держит взгляд на мне, а когда я заканчиваю свою несколько витиеватую речь, очень мило улыбается.
— Вам самую большую? — произносит она моей интонацией. — Она 0.65!
— Да, мне нужно много пива. У меня сегодня футбол.
Она ищет нужную бутылку. Просматривает все полки, вставая на табуретку — большой не оказывается.
— Ладно, давайте 0.5!
Она снова осматривает все полки и на последней из них находит поллитровку.
Я беру бутылку и слышу за собой:
— Скажите, это хорошее пиво?
— Это самое лучшее, — отвечаю я. Поворачиваюсь и вижу перед собой весьма симпатичную молодую особу с ребенком на руках. На ней привлекающая внимание модная куртка, а на голове — очень идущая к куртке и лицу фуражечка. Она просит меня показать мою бутылку и выясняет со мной стоимость различных емкостей этого напитка. Затем она спрашивает о качестве и вкусе других марок пива. Так мы некоторое время дружески беседуем, что дает мне право беспрепятственно ею любоваться.
Мне нужно еще зайти в молочный. Захожу и, кроме прочего, прошу молока маленький тетрапак. Маленького молока не оказывается, и продавщица советует взять сливки. Я с удовольствием обсуждаю с женщиной, переживающей пору второй молодости, что лучше для чая, молоко или сливки, и, согласившись на сливки, прошу целлофановый пакет. Она снимает пакет со стены и принимается класть в него мои покупки.
— Вы решили поухаживать за мной, — говорю я.
— Как не поухаживать! Вы такой весь аккуратненький, такой приятный!
Поблагодарив за комплимент, выхожу.
Я вернулся домой счастливым.