Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 08 (76), 2011 г.



Нина ДАВЫДОВА

И УМЕРЛИ В ОДИН ГОД…

В 1941 году, 70 лет назад, ушли из жизни Марина Цветаева и ее муж Сергей Эфрон.


14 лет назад в Болшеве, в музее М. Цветаевой, мне посчастливилось познакомиться с научным сотрудником музея Софьей Николаевной Клепининой. Красивая и в немолодые уже годы, как принято говорить — статная, очень живая в общении, абсолютно соответствовавшая своему имени — мудрая. Рассказчица от Бога, склонная к точным оценкам: все, что произносилось, было выстраданным, не случайным. Временами могла быть и резкой, если считала необходимым отстаивать свою точку зрения, не совпадавшую с общепринятой. Порода проглядывала во всем, как и неистребимая интеллигентность, а истребить, уничтожить, как уничтожили ее родителей в адских сталинских жерновах, могли.
От наших общений сохранилась в архиве аудиокассета с записью двухчасового разговора с Софьей Николаевной, сделанной в студии на радио "Ракурс", где в 1995-98 гг. я была автором и ведущей программ.
С особой теплотой, с любовью вспоминала Софья Николаевна Сергея Эфрона, с которым она, тогда 12-летняя девочка, общалась на зловещей болшевской даче. Помнила и приезд из эмиграции Марины Цветаевой. Мне кажется, читателю будет интересен фрагмент нашей беседы.
С.К. Я родилась в 1927-ом, родители мои встретились в 25-ом. А пути их сошлись в Париже, поскольку в те поры после революции, после Гражданской войны в Париже сходились пути очень-очень многих российских родовитых, неродовитых — всяких людей. Отец был белым офицером, он прошел путь от Дона до Константинополя. Весь Перекоп и Крым, потом печально знаменитый Галиполийский лагерь. Потом Югославия, где в городе Боры уже жил дед, поскольку они уехали из Одессы немного ранее. А мама уехала из России через Финляндию. Так они добирались — один с юга, другая с севера. Оказывается, не все дороги ведут в Рим. Некоторые и очень многие — ведут в Париж. Отец стал литератором. До гражданской войны литературой, в общем-то, не собирался заниматься. Он увлекся Евразийским движением. И таким образом пути его сошлись с путями С. Я. Эфрона, мужа Марины Цветаевой.
…А к тому времени, когда я уже помню, мама, уже, видимо, была вместе с Сергеем Яковлевичем Эфроном и с отцом. Они уже, видимо, работали в той организации, которую тогда они называли советской разведкой. Как они в нее попали, — дело, в общем-то, достаточно темное, поскольку в следственных делах, которые я прочла, речь идет о том, что они шпионы — сначала французские, потом английские, потом немецкие, потом американские и т.д. Я просто реконструирую события, я понимаю, что они очень хотели вернуться на Родину, безумно хотели вернуться в Россию, не зная и не понимая, что, как говорила Марина Цветаева, "той страны на карте нет, в пространстве нет". А им казалось, что из какой страны они уехали, та страна их и ждет. И пошли-то они в советское посольство. Это мы с вами теперь знаем, что в те поры, а, может быть, и в наши поры 99% сотрудников любого советского посольства на Западе были сотрудниками НКВД.
…По-видимому, было так: они пошли в советское посольство, и с ними там очень много говорили, и объяснили им, даже не столько им, сколько отцу, что он виноват перед этой страной, что он воевал против нее в Белой армии. Что он, белый офицер, пусть не думает, что так легко и просто вернуться в эту страну, — он должен искупить вину. Не знаю, что еще ему объясняли, не знаю, заслужил ли он, но искупить-то точно искупил. Потому что приехал, прожил здесь 2 года, затем 2 года был в заключении, затем был расстрелян, так же, как и мать, так что, искупить-то, искупил. Он никогда не соглашался работать на НКВД. Я сужу по С. Я. Эфрону, он в 1937 году или в 36 году занимался тем, что отправлял добровольцев в Испанию. Это мы тут немцев кормили — снабжали чем угодно, кричали, что они наши лучшие друзья, а на Западе что такое фашизм знали все, от мала до велика. И Эфрон занимался вполне почтенной и уважаемой деятельностью. Чем занимались мои родители, я не знаю.
Н.Д. Вот сейчас многие из наших радиослушателей задали бы такой вопрос: Эфрон участвовал в терактах, об этом множество публикаций шло, что Вы знаете об этом?
С.К. Во-первых, должна я вам сказать, как эти книги пишутся. Несколько лет назад вышла книга Василия Яновского "Поля Елисейские". У меня есть привычка читать книгу с алфавитного указателя. Увидела фамилию: Клепинины, нашла нужную страницу, и читаю, значит, такой пассаж: "В 37-ом году убили троцкиста Рейсса". Ну, Игнатий Рейсс никогда не был троцкистом, работал в ВЧК, был в командировке в Швейцарии и отказался вернуться в СССР. В это же время из Парижа неожиданно исчезли супруги Клепинины. Ну, значит, если они не пожелали отдать себя в руки французского правосудия, значит, это они убили, они виноваты. Вот более аргументированных, простите, высказываний мне не попадалось. В том числе и об Эфроне. Недавно в Лондоне вышла книга Павла Судоплатова, бывшего шефа нашей контрразведки. В ней есть абзац, что долгие годы и десятилетия почему-то считалось, что муж поэта Марины Цветаевой С. Эфрон имел отношение к убийству Рейсса. Это неверно. И далее следует список лиц, которые действительно имели отношение к убийству. Кто-то что-то где-то написал. И писалось это, видимо, небескорыстно, как я теперь понимаю. Надо было действительно отвести внимание французской полиции от истинных виновников убийства, которые в это время находились именно в Париже. И было очень выгодно так спихнуть быстренько из Парижа Клепининых и Эфрона и потом черт-те что писать. А раз уж было известно, что убил Рейсса Эфрон, зачем искать кого-то еще. А поскольку Эфрон рвался на родину, наверняка здесь было еще одно, более существенное: ведь если бы его допросили, он бы объяснил, с кем он имеет дело. За ним ведь никаких грязных дел — у него не было оснований что-то скрывать.
Н.Д. Вы вместе с родителями переехали в Россию?
С.К. Отец ехал вместе с Эфроном через Марсель или через Гавр. Мы с матерью и средним братом приехали поездом чуть-чуть позднее, в октябре 37-го года. Старший брат уже жил в России. Он вернулся, как и Ариадна Эфрон, по линии Союза возвращения на Родину. Был такой в Париже. Кстати, организовал его С. Эфрон. А Марина Цветаева вернулась значительно позднее, почти два года спустя вместе с сыном.
Н.Д. А Вы приехали в Москву? Или сразу в Болшево?
С.К. В Москву, к деду. В Болшево мы попали только через год. К этому времени родители так плотно в этой паутине засели, что они не решали — возвращаться или не возвращаться, они должны были делать то, что им прикажут. У них на беду были дети. Мы хорошо живем сейчас, нам мозги отшибло, ничего не помним, а в записях Марины Цветаевой есть такая: "Время идет, Муру надо в школу, а в какую, не определено…". Значит, ОНО не определило еще, в какую школу ему идти.
Н.Д. Значит, ОНО определило Вам жить в Болшеве?
С.К. Да, ОНО определило, причем, не случайно. Дача эта была построена в 33-ем году для некого Крайского, который на этой же даче был арестован. После него там еще кто-то прожил недолго.
Н.Д. Так же транзитом?
С.К. Точно так же. Мама моя, женщина язвительная, этот дом именовала ДПЗ, что означало дом предварительного заключения.
Н.Д. Вы помните приезд Марины Цветаевой?
С.К. Помню. День был жаркий-жаркий. Это было 19 июня 39-го года. Прежде хочу обратить ваше внимание, что Сергей Яковлевич Эфрон был человеком потрясающе открытым, контактным и добрым. Поэтому все молодые, жившие в этом доме, привыкли висеть на нем гроздьями. Он что-то там, какие-то шарады с нами разыгрывал, какие-то спортивные игры. И поэтому перед приездом Марины Ивановны мама моя собрала нас всех и сказала категорически: "Значит так. Приезжает Марина Ивановна Цветаева. Марина Ивановна очень талантливый, гениальный человек, писатель. Так что запомните, пожалуйста, раз и навсегда: с вопросами не приставать, под ноги не соваться, на глаза старайтесь попадаться поменьше". Так что наблюдали мы за этим приездом уже, естественно, из углов. Помню, что я была очень удивлена, потому что в моем понимании писатель — это нечто очень респектабельное, такое величественное в те годы. Я еще не была знакома с Союзом советских писателей, слава Богу, это знакомство произошло значительно позднее. Ну вот, приехала женщина, в моем понимании — глубокая старуха, на мои 12 лет. А ей было всего 47. Совсем седая. С таким очень нездоровым, каким-то без румянца лицом, — такое лицо сероватое, немножко землистое. Стройная. Худая. Среднего, чуть, может, даже ниже роста. Молчаливая. Замкнутая. Очень легкой походкой, неслышной, вошла на крыльцо, сказала "здравствуйте", прошла в свою комнату и закрыла дверь. Я видела Марину Ивановну в то время, когда она была уже не такой, как раньше. Она-то, вероятно, уже многое знала и подозревала. А уж предчувствовала-то точно. Она писала, что сюда ехать нельзя ни в коем случае, одна из причин ее отъезда в Россию — нельзя же бросать человека в беде. То есть, когда Сергей Яковлевич оказался здесь, для нее это было равносильно беде. Правда, у нее, по сравнению со всеми, было некое преимущество. Она прожила около 4-х лет при этой власти, и была достаточно проницательным и умным человеком, чтобы представить себе, что в конечном итоге вырастет из этого зародыша.
Н.Д. А как Вы оказались в музее? Как о Вас узнали?
С.К. Это фантастическая история. Все, что связано с Цветаевой, всегда детектив и всегда фантастика. До 80-х годов о Болшевском периоде почти ничего не было известно. Жила в Болшеве на даче — это все. Однажды в Калининград, — Калининград сейчас включает в себя Болшево, — приехала директор Музея Марины Цветаевой в Москве Надежда Ивановна Катаева-Лыткина читать лекцию о Цветаевой и проронила: "Вот здесь, в Болшеве, жила Цветаева". Есть в Болшеве такой настырный мужик Юрий Александрович Кошель, которого заело — как это так, а он не знает?! Пошел прочесывать Болшево и, в конце концов, набрел на 3 бывшие дачи НКВД. А в это время издаются воспоминания А. И. Цветаевой в журнале "Москва", попадают мне в руки, и я нахожу в них некие несовпадения с реальностью. И написала я Анастасии Ивановне письмо на адрес редакции журнала. Мы потом много с ней говорили о ее мемуарах, особенно о том, как она написала о Муре, сыне Марины Ивановны. Нельзя так. Он уже не может оправдаться, некому его защитить. Не был он виновен в смерти матери, не надо вешать на парня то, чего не было и в помине. Я говорила Анастасии Ивановне: "Вы же сестра Марины, Вы же придали этому силу документа для читающих". Мур не имел ни малейшего отношения к смерти матери.
А ее, опять же, ОНО самое вело очень аккуратно от самого Парижа до Елабуги, и загнало ОНО ее в этот самый последний угол. И оставили ей только одно действие, которое она и совершила…
Написала я письмо, а попало оно к Н. И. Катаевой-Лыткиной. Я вдруг получаю от Надежды Ивановны огромное восторженное письмо: "Вы, оказывается, та самая девочка Софочка!"…
Так я приехала сюда. Повезли меня на эту дачу в Болшево, путешествие было не из приятных. Потом я стала там бывать, потом все как-то так странно закрутилось-завертелось, потом подошел 92-ой год, объявленный ЮНЕСКО годом Марины Цветаевой. Горсовет Калининграда, — там попадались милые люди, — в один год открыл сразу три музея. И в моем-то возрасте я вдруг, — мне было неудобно, — переехала в Болшево.

* * *

За 7 лет до своей гибели — еще не в России — Марина Цветаева написала с горечью — может быть, и к нам это обращение?!: "А Бог с вами! / Будьте овцами! / Ходите стадами, стаями / Без мечты, без мысли собственной / Вслед Гитлеру или Сталину".



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.