"Литературные известия" № 3 (213), 2023.

Евгений Степанов — поэт, прозаик, публицист, издатель. Родился в 1964 году в Москве. Окончил факультет иностранных языков Тамбовского педагогического института и аспирантуру МГУ им. М. В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Печатается с 1981 года. Публиковался в центральной периодике. Автор нескольких книг стихов, вышедших в России, США, Болгарии, Румынии, а также книг прозы и научных монографий. Главный редактор журнала «Дети Ра», газеты «Литературные известия» и портала «Читальный зал». Лауреат премии имени А. Дельвига «Литературной газеты» и премии журнала «Нева». Руководитель Союза писателей ХХI века и издательства «Вест-Консалтинг». Живет в Москве и поселке Быково (Московская область).

Толпа, в компах бушует рынок
Мозгов, бурлит ашан телес.
И книжных глянцевых новинок
Лоснится виртуальный лес.

Глаза прилипли к монитору.
В башку влезает ловкий бред.
И можно приравнять к террору
Кровавый липкий Интернет.

И понимаешь поневоле,
Насколько про-пасть глубока…
А можно выйти в чисто поле
И посмотреть на облака.

А жажда жить — неотменима. Я сам себе шепчу: живи!
Красив, как Бирман (Серафима), я жажду ясности любви.

И верю: чувства непродажны. И не служу, как раб, рублю.
Я жажду жить. И этой жажды я никогда не утолю.

В земной цветастой круговерти я жажду находиться, но
Непостижимых планов смерти предугадать не суждено.

— Сгустилась жизнь, как мрак.
— Какую чушь ты порешь!
— Нарисовался враг.
— Но это бывший кореш.

— Любимая ушла.
— Но из тебя не вышла.
— Судьба невесела.
— Но хныкать нету смысла.

Извне — оттуда — вот она,
Россия — свет — восторг.
Россия — это Оптина,
А не оптовый торг.
Россия — слово Божие
И жар, и холода.
И дурь, и бездорожие...
И счастье, и беда.

Помню, мы жили в общаге, пили какую-то дрянь,
Тощие, как доходяги, грызли, как гризли, тарань.

Помню, мы жили в подвале, помню бандитскую прыть.
Помню, меня убивали и не сумели убить.

Помню далекие страны, помню и горечь, и мед...
Помню, кричали бакланы ночи и дни напролет.

Помню, я шел по Бродвею. Помню, пришел на Луну.
Я ни о чем не жалею, я никого не кляну.

Бежишь, спешишь, грешишь, смеешься.
Но все же не минуешь храм.
И, обрыдавшись, ужаснешься
Своим грехам.

У жизни сложные законы.
Я нарушал их — остолоп.
И можно только бить поклоны,
До крови разбивая лоб.

Не кончаются вечные брачные игры
Камня и капли.
А со мной породнились тамильские тигры,
Муравьи и колибри, не так ли?

Я спешу, я иду к золотой антилопе
Сквозь чащобы пещерного века.
И безмерные горы Пирин и Родопи
Нависают, как брови генсека.

С маленьким ребенком на руках,
Вечною молитвой на устах,
Солнечным маршрутом богоданным
Я иду — счастливый — по Балканам.

— Здравствуйте! — нам говорит трава.
— Здравствуйте! — нам шепчут дерева.
— Здравствуйте! — приветствует нас море.
Вольно тут и просто, на просторе.

Я знаю, что всегда некстати
пустые громкие слова.
Я в состоянии сомати
провел и день, и век, и два,

не реагируя на враки,
на сумрачную болтовню.
Пусть дурни лают, как собаки,
я отвечать повременю.

Миллионеры, как солдаты,
Идут, крича: «Гип-гип-ура!»
Мои друзья-дегенераты
Денатураты пьют с утра.

А я иду куда подальше
Сквозь италийскую тайгу.
Хотя ботинки просят каши,
Остановиться не могу.

Бредя дорогами земными,
Я вижу, ражий пилигрим,
Как Римини укрылся в Риме,
А в Римини укрылся Рим.

Я вижу мир прозрачней пленки,
Прозрачней H₂0 в реке.
Я вижу дедушку в ребенке,
Ребенка вижу в старике.

Я вижу черного парнишу,
Он будет править не сейчас.
А больше ничего не вижу,
Что должен видеть третий глаз.

Не степь да степь кругом,
А смерть да смерть кругом,
Как написал поэт Георгий Оболдуев.
Смерть лезет напролом,
Смерть лезет напролом,
Добычу, точно зверь, внезапную почуяв.

Но смертью смерть поправ,
Встает Спаситель, нрав
Смягчается большой-и-крошечной Вселенной.
И смерть бежит стремглав,
И смерть бежит стремглав
Из жизни воскрешенной и бесценной.

Я начал понимать,
Что живы брат и мать,
Они со мной сейчас, хотя в иных пределах.
И смерть уходит вспять,
И смерть уходит вспять.
И ангелы летят в своих одежках белых.

Война, беда, мороз по коже,
Мочой пропахший лазарет.
И я молил: «Помилуй, Боже!»
Какая чушь, что Бога нет.

Бог к нам направил медсестричку,
А значит, будет гадам месть.
И будет клич: «Сарынь на кичку!».
Бог — есть.

В жизнь порой вбежит удача.
В памяти ж — одна напасть.
Вспоминаю, чуть не плача,
Содрогаясь и стыдясь,
Даже то, что было всласть.
Вспомню то… — мороз по коже,
Вспомню се… — кромешный страх.
…Отчего же, отчего же
До сих пор огонь в глазах?

По грядочкам протопал дождь,
реинкарнировались сучья
в печи.
Придет черед — поймешь
Смычные дачные созвучья.

Поймешь, что прожил жизнь не так,
Не там — что страшен мегаполис.
Поймешь, что, победив сорняк,
Ты вырастишь целебный колос.

Поймешь — прекрасна колея
родная —
Будешь добр и кроток.
Поймешь, что Родина твоя —
Семь этих земляничных соток.

Боярышник красив, и будет мной воспетым.
Я буду воспевать его на все лады.
Боярышник цветет роскошным белым цветом
И красные дает — целебные — плоды.

Боярышник высок и мыслит о высоком,
Боярышник колюч, хотя совсем не злой.
Не лезь к нему, дразня, нахрапом и наскоком —
И не уколет он разящею иглой.

Сад — это организм, щебечут птицы звонки,
И розы говорят, и травы шелестят....
Боярышник в саду, как правило, в сторонке,
А все же без него неполноценен сад.

В райцентре, в Советском Союзе,
Я думал о взбалмошной музе,
О разуме розы, о том,
Что будет со мною потом.

В райцентре советской эпохи
Я думал о том, что неплохи
Мои перспективы — себя
Найти, никого не губя.

В райцентре, в хорошей хрущевке,
Я думал о том, что винтовки
Не могут спасти этот мир,
Не может спасти конвоир.

Где правила балом рутина,
Где было тепло и пустынно,
В продмаге — шаром покати,
Я думал о главном пути —

К себе самому. По-другому —
Мне было тогда не дано.
…Я очень тоскую по дому
В райцентре, где не был давно.

Тверская. Ночь. Фонарь. Кафе.
Прозрачный ливень.Томик Блока.
Мое окно. Я подшофе.
Так хорошо — так одиноко.

Себя на собственном суде
Сужу — нет горше приговора.
Я — мастер мести. Но — себе.
Как некогда сказал Соснора.

Не скажет Глоба, нет, не скажет вещий Павел,
Что было, и что есть, и что случится впредь.
Я дописал роман и все, что мог, поправил
В отпущенных годах, где мог не уцелеть.

Я дописал роман — и воскресил братишку,
И воскресил друзей, погибших на войне.
И годы, как рубли, я положил в кубышку,
И капитал растет, мне кажется, в цене.

А жизнь была как жизнь, и шли бои без правил,
А жизнь была как смерть — бесился пулемет.
Не скажет Глоба, нет, не скажет вещий Павел,
Что было, и что есть, и что нас дальше ждет.

Бог дал — Бог взял, уходят люди.
Другие люди — тут как тут.
Христос, подумав об Иуде,
Вершить не хочет смертный суд.

А ты? До мудрости дорос ли?
Всегда ли помнишь ты о том:
Кто раньше был — тот будет после,
Кто не был — тот придет потом?

Ты молчалив. Врастая в почву
И зная жизнь, как «Отче наш»,
Читаешь будущего почту
И будущего не предашь.

Это пагуба дней окаянных, что не кончились, душу казня.
Я забыл о нечаянных ранах, но они не забыли меня.

Я забыл про любовь и улыбки,
я забыл, как играл в карамболь.
Будто цепкие детские цыпки, донимают и страхи, и боль.

И за что это, блин, наказанье, и зачем позабыты пиры?
И не пить нам уже «Мукузани»,
и не пить нам уже «Хванчкары».
Или все будет как-то иначе, завершится, как бой,
беспредел.
Я надену костюм от Версаче и пойду в Малый зал, в ЦДЛ.

Гвозди номера № 3 (213), 2023 г.