Гвозди номера № 6 (204), 2022 г.

Какие ассоциации вызывает у вас словосочетание «постапокалиптический мир»? Самый распространенный сюжет — восстание зомби? Или всепланетная диктатура машин? Этого вы не найдете в романе Дмитрия Лакербая. В его произведении остатками человечества распоряжается Орден псиэнергов (что говорит о сверхспособностях мутировавшего народа), и это обстоятельство оказывает немалое влияние на социум и личность. Отдельно хочется отметить графику Софьи Рэм, благодаря которой этот роман, насыщенный аллюзиями и глубокими философскими откровениями, приобретает концептуальную завершенность.
Философские проблемы, заявленные в произведении, описываются художественно, а не идеологически. Раз-мышления, вкладываемые автором в голову героя, эхом отзываются в читателе: «Ведь нет ничего загадочней прошлого, потому что, вызванное, оно саднит память и душу непреходящим отсутствием, утонувшими фигурами кажимостей, возможностей и решимостей, которым уже не суждено пересечь черту реального бытия. Рано или поздно вспоминалец начинает плести из них узор самооправдания или хотя бы самопонимания…». Рамон — воин на пожизненной службе, ему социальная роль предписывает без размышлений повиноваться приказам вышестоящих. Но, на свою беду, этот герой еще и книгочей, ощущающий в своей душе такие возможности миропонимания, которые не соответствуют новой идеологии. Мы это уже встречали у Рэя Брэдбери, мы вспоминаем томления булгаковского Пилата, где-то за кадром маячит тень Замятина... При этом обстановка в романе отсылает нас к далекому будущему. Уже сейчас нейросети конкурируют с человеческим мозгом, а что будет дальше? Вот интересно: как разрешится конфликт в обстановке нового мира? «Вред» от медленного вдумчивого чтения давным-давно доказан: того и гляди, читатели научатся думать, а там и до революции недалеко…
Некоторые сцены могут шокировать особо впечатлительных натур. Например, сцена массовой казни, в которой преступники гибнут долго и мучительно. Поневоле задумаешься: стоило ли так издеваться над людьми, подвергая их изощренным пыткам? Но ведь и они, творя злодеяния, никого не щадили, выходит, их страдания оправданы?.. Это что, «око за око, зуб за зуб»? В том удивительном, выдуманном автором времени, где человек умеет усилием воли блокировать «нежелательные» мысли? А почему бы и нет? Человек — он и после апокалипсиса человек, и ничто человеческое, как говорится…
Рамон вынужден приспосабливаться к тому, что ценности, созданные цивилизацией, видоизменились в новом мире. Он вспоминает, что у «прачелов» (пра-людей, живших «до того, как») существовала идея абсолютной ценности человеческой жизни. На последних страницах романа он приходит к удивительному для себя выводу: «То есть творчество — это человеческое подражание не природе, а способу творить жизнь…». Эту хрупкую мысль подхватывает его собеседник: «Конечно. И в этом способе нет смерти, ибо смерть — всего лишь остановка, пауза в творении, затянувшаяся пауза, роковое — пока еще роковое? — неуспевание за общим движением…». Выходит, человек обречен вернуться туда, откуда пришел?.. Постапокалипсис создает условия, при которых Рамон вынужден начать жизнь с чистого листа. Это мы встречаем во всех произведениях философского романа, написанного в постапокалиптической традиции: бессмысленно «изобретать велосипед», когда Закон, по которому существует человеческая душа, уже давным-давно создан.
Дмитрий Лакербай щедро насыщает роман «авторскими интерлюдиями»: отступлениями, обсусловленными жанром философского романа. Если учесть, что психология как наука родилась из философии, подобные отступления не только заставляют читателя следить за сюжетом, но и по ходу дела обращаться к себе: а что я, собственно, думаю по этому поводу? В прозаический текст вплетаются стихотворения, стилизованные под античную трагедию, а завершается основной текст произведения хрупкой, едва уловимой идеей существования Божественного начала:

Сохранить свою индвидуальность и прижиться в обществе — задача, которую не всегда под силу разрешить не то что нашему современнику, но и человеку будущего. Если же копнуть глубже, окажется, что во все времена и при любой цивилизации за гранью физического выживания и встраивания в общество присутствуют иные вопросы: есть ли у жизни смысл, и если есть — в чем он заключается? Существует ли Бог? Если да, почему люди себя ведут так, как будто Его нет? Несмотря на постапокалиптический антураж, роману Дмитрия Лакербая свойственна глубокая содержательность. А значит, этот экзистенциально-философский сюжет имеет все шансы быть тепло встреченным читателем, влюбленным в единство формы и содержания.