Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 05 (73), 2011 г.



Борис Марковский

"Мне имени не вспомнить твоего"

СПб, "Алетейя", 2011


В Санкт-Петербургском издательстве "Алетейя" вышла новая книга поэта и переводчика, главного редактора международного литературного журнала "Крещатик" Бориса Марковского "Мне имени не вспомнить твоего".

Книга включает в себя не только стихи из разных сборников, но и поэму "Боричев ток", пьесу "Синдром Жолуба", заметки из записных книжек, а также избранные переводы из книг, изданных в издательстве "Алетейя" в 2002 г. и в 2006 г.: "Пока дышу — надеюсь" и "В трех шагах от снегопада".

В предисловии к книге Андрей Коровин сравнивает поэзию Марковского со способом дышать. Если учитывать, что родившийся и проживший свои юные годы в Киеве, ставший свидетелем крушения одной из крупнейших империй 20-го века, переехавший в 1994-м году в Германию, Марковский эмигрировал "не от врагов..., а от души к тоске", то способ поэтического дыхания продиктован всем предыдущим опытом его жизни и опытом в эмиграции. Опыт в эмиграции — второй опыт человека, живущего вне Родины, а, значит, языка, в изоляции от бывших друзей, знакомых, родных. Такой человек практикует способ дыхания от расслабленного в Западном комфорте до прерывистого в усилиях интеграции. Это то, что касается обычного человека, который проглатывает все свои новоявленные комплексы в чуждой обстановке вживания в незнакомую жизнь. Он обязан с ними существовать почти что молча, так как часто не хватает языка, чтоб выразить все, что накипело. Но Марковский поэт и издатель, что, конечно, компенсирует его эмигрантскую изолированность и, в какой-то мере, терапирует спотыкающееся о внутреннюю неустроенность и неуспокоенность дыхания. Кровопускание, облегчающее существование, происходит стихами:

Я напишу еще одну строку,
переверну еще одну страницу,
пересеку еще одну страну,
перечеркну еще одну границу,

и женщину последнюю, одну
из тех, кого любил — навек покину,
вернусь домой, и прокляну чужбину,
и наконец услышу тишину.

Это стихи эмигранта, но наблюдается некая особенность: то, что присуще настоящему поэту. Его опыт как человека и стихотворца уже выходит за рамки просто земной жизни, в пределах чьих бы границ она ни существовала. Опыт двух жизней сливается в слове, трансформируясь в истины бесконечности, устремляясь к более высокому опыту души, более весомым границам, после пересечения которых начинается настоящая жизнь в своем истинном доме — доме души.

Марковский, на мой взгляд, один из самых значительных поэтов постсоветской эмиграции. Эта пронзительная тоска — не просто тоска эмигранта, а человека, остро чувствующего разрыв с настоящим своим домом — видимо, горним. В этом отношении его стихи близки к стихам такого же скитальца Георгия Иванова. Недаром к сборнику "Постскриптум" эпиграфом взята цитата: "Смерть, как парус, шумит за кормой".

Поэтический строй души Марковского близок строю Анненского, Мандельштама, Тарковского. Неслучайно их имена возникают в книге, как и имена Блока, Пастернака, Цветаевой, Малларме, Гомера. Это тот культурный багаж, на котором строится поэзия и проза Марковского, но не заслоняет его собственого творческого лица — лица классического. В его стихах мало примет времени, но много примет души. Поэтому, мне кажется, даже через годы его поэзия не потеряет своей актуальности. Чувства, которые человек испытывает, остаются константой в веках и мало меняются даже в оттенках восприятия мира, времен года, городов, в проявлениях печали, тоски, неприкаянности, в размышлениях о прожитом и вечном, о дружбе и любви.

Когда мы читаем знаменитое стихотворение Анненского "Среди миров, в мерцании светил...", мы ощущаем его актуальность, идентичность с собственной душой. То же самое будет происходить с человеком, который прочтет через десятилетия строки:

Подожди, слова придут потом.
Нежность — удивительное слово.
Слишком поздно пересохшим ртом
"Я люблю тебя", — шепчу я снова.

Слишком поздно встретилась ты мне.
Вот стою и вижу, как в тумане:
то ли свет горит в твоем окне,
то ли это — свет воспоминаний.

Борис Левит-Броун пишет о том, что Марковский "чудовищно живой". Видимо, потому, что (цитируя того же автора) "его стихи не рассказ о боли, а сама боль".

Проза Марковского, безусловно, содержит больше современных реалий, но из нее проглядывает все тот же поэт, который сожалеет, например, о том, что если декламирующий стихи ошибается хотя бы в слове, то нарушается строй гармонии, или вспоминает об Арсении Тарковском, похвалившем его стихи. И уже следующая отметка в записной книжке (с усмешкой): "Честолюбие — двигатель внутреннего сгорания".

Скорее, не эмигрант в чужую страну, а эмигрант в самого себя, Марковский часто говорит о смерти, через которую, в конечном итоге, у него происходит прозрение в бессмертие:

Как я живу — не спрашивай о том.
Стою себе, как обгоревший дом,
уже почти разрушенный ветрами...
Стою себе обуглившимся ртом,
угаданный бессмертными словами.

Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.