Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 05 (73), 2011 г.



В 2011 году в Библиотеке журнала "Дети Ра" (издательство "Вест-Консалтинг") вышла новая книга стихов "Планета Снегирь" одного из самых ярких представителей традиционной поэзии последних лет Яна Бруштейна. Поэт родился в Ленинграде вскоре после войны. Юность его прошла в Пятигорске. И вот уже сорок лет он живет в городе Иваново. Работал журналистом, преподавал в вузе историю и теорию изобразительного искусства. Кандидат искусствоведения. В "новое" время участвовал в создании негосударственного телевидения, возглавлял крупный региональный медиа-холдинг. Ныне руководит службой продвижения в текстильной корпорации. Его стихи печатались в журналах "Юность", "Знамя", "Волга", "Дети Ра", "Зинзивер", "Сибирские огни", в различных сборниках и альманахах. В конце 2006 года он выпустил книгу-альбом компьютерной арт-графики и стихов "Карта туманных мест". В марте 2009 года в Москве вышла книга стихотворений "Красные деревья". Ян — член ЛИТО "ПИИТЕР".

Стоит отметить, что появление в новейшей российской литературе поэта Яна Бруштейна не осталось незамеченным, хотя и произошло довольно поздно. Совсем недавно его стихотворение "Сухари" получило специальный диплом на фестивале "Петербургские мосты". Поэтический конкурс "Заблудившийся трамвай" 2010, в жюри которого входили такие авторитетные литераторы, как Бахыт Кенжеев, Виктор Топоров, Илья Фоняков, Александр Танков. На состоявшейся недавно в Санкт-Петербурге презентации журнала "Зинзивер" за 2010 год выступающий со своими переводами Илья Фоняков не смог удержаться от того, чтоб не прочитать одно из стихотворений Яна Бруштейна, напечатанное в том же номере и восхитившее признанного мастера отечественной поэзии. Таким образом, следует, по-видимому, сделать вывод, что в наше время есть поэт, чье творчество заслуживает самого пристального внимания у читателей и изучения литературоведами.

Первое, что бросается в глаза при прочтении сборника, это настойчивый мотив ухода, и даже побега. Хронологически эта сюжетная линия тянется от стихов, повествующих о детстве, до рассказа о нынешнем состоянии пожившего и много повидавшего на своем веку человека. "От порога до побега главное — с крюка сорваться!", "Все испуганные плачи, все девчачьи неудачи, / все побеги со двора...", "На красной забрызганной лодочке / из жизни моей уплывешь", "И как же драпал я, ребята, / Из тех садов, которых нет...", "В клетчатой рубашечке и в штанах на вырост / Убегал до вечера, слушал тишину", "Давно разбежались зрители...", "Художник встает. Надевает пальто. / Уходит. И здесь обрывается нить", "Прощались с друзьями, прятали мокрые лица, / И уходили в судьбу, полную любви и риска...", "электричка тихо свистнула / и отчалила навеки", "Мне бы уехать. Завтра же. В Сибирь...", "И уходить мне будет просто...", "Душа наладилась в дорогу"... Даже в примечании к одному из стихотворений из цикла "Ветер", рассказывая об итальянских архитекторах-строителях России, поэт говорит: "Попытки побега в Италию обычно не удавались".

Вокзал, перрон, электричка, поезд, тамбур, плацкарта — образы, характеризующие прежде всего внутреннее, душевное метание лирического героя "Планеты Снегирь". Почему планета называется именем птички, ассоциирующейся у нас с зябкой бесприютностью зимы? Куда он уходит и с какой целью? Думается, что речь идет не о том последнем уходе, после которого уже не остается ничего, ведь есть стихи, которые "как якоря, / удерживают наши души / в размытом и растворяющемся мире", а скорее о возвращении назад, чтобы найти что-то пропавшее, а может, и обрести потерянного себя. В одном из стихотворений Ян Бруштейн пишет: "Вот жизнь проходит, и жизнь остается, / и мы возвращаемся, находя утерянное..." И уход от той женщины, которая "чертовски хороша" "и, как стихи, она непоправима", на самом деле, крик отчаявшейся души к той, "которая не призвана жалеть", и единственное страстное желание вернуться "туда, где ты нальешь мне чаю", и попытка сделать это, и разочарование: "Забудь, как я, ворвавшись в дом, дыша с трудом, / Искал, как пес, горячим лбом твою ладонь".

Стихи о любви у Яна Бруштейна так хороши, что не хочется выдергивать из них строчки, а хочется цитировать их целиком:

женщина, похожая на дым,
заходила в мой кошачий дом,
рыжая, смеялась над седым,
словом била, как слепым кнутом.
поджигала сердце и постель,
выпивала водку и "Мартель",
но сквозняк подхватывал, и вот
улетала в черный дымоход.
словно и не шла путями странными,
будто бы и в памяти не та...
но несло духами и туманами
от загривка моего кота.

Аллюзия к классическому шедевру, надсуетная беседа с Блоком, Гоголем, великие итальянские "архитекторы, ваятели, / колокольных дел старатели / и строители Кремля". Все подчинено единой одухотворенной идее понимания, прощения, все учит ценить то, что в обыденном сознании кажется привычным, всегда существовавшим и, по глупому нашему заблуждению, тем, что будет всегда с нами, тем, что мы никогда не потеряем, а потому и не заслуживающим особого внимания и бережности, и жалости. Речь, прежде всего, о наших близких, отношения с которыми отягощены глупыми размолвками, недопониманием: "Ты потешно разводишь руками / И не хочешь услышать меня. И стремительна ты, и готова / К этой новой, отдельной судьбе, / И мое задыхается слово, / И пути не находит к тебе". Кажется, что в этих ссорах неслышны уже даже и предупреждения: "я не железный, матушка, … дождетесь вы другого — / он будет злой и новый, и подпалит ваш дом". Но как же горько плачет женщина с окраины, потерявшая, казалось бы, такую незавидную любовь "с битьем посуды, с криком и гульбой, с трясущимися жадными руками". Истинная любовь всегда жертвенная и мудро-слепая, и умеющая разглядеть то, что не видят другие: "И можно, тихо вспомнив, расцвести / Среди вот этой жизни, злой и едкой — / Как нежно он сказал: Меня прости", / И как чудесно он добавил: "Детка...""

Все у Яна Бруштейна существует одновременно — на пути "от храма до притона" с жутью "от хохота до стона": прощания и встречи; "польская жесть, флорентийская месть", "лихие драгуны" и "влетающий в землю" самолет в тумане Катыни; чувствительный снайпер и отважная его жертва, играющая на баяне так, что у убийцы не хватает духа сделать свое черное дело; великий Микеланджело и современный мальчишка, с дарованием, может быть нового Лермонтова, только дарованию этому не суждено было развиться в неблагоприятной среде, — Ангел Мишенька, который погибнет на случайной войне и "больше никогда / Микеланджело не будет в нашей стороне"; статичный мост и текущая под ним река; корни и кроны; люди и собаки, или рыбы, которые на поверку оказываются совсем не такими отличными друг от друга; средневековье и современность, в котором нет-нет, да потрескивает еще хворост тех далеких костров, ("Санта-Кроче, как Титаник, / Вплывает в двадцать первый век" — совсем не случаен здесь роковой образ несчастного корабля, как напоминание о хрупкости того, что на первый взгляд кажется таким победительно-великолепным); Владимирская Русь и постренессансная Флоренция ("Только вижу: опять отразилась Тоскана / в золотой предзакатной неспешной Нерли"); Миргород, Диканька, Тбилиси, Московская Якиманка, Ленинград и Петербург.

Образ родного города в поэзии Яна Бруштейна всплывает время от времени так же для обозначения вех не столько биографии, сколько пути стремящейся к истине души. "Сапожный сухой клей" блокадного Ленинграда, который помог выжить его родным, а значит подарил жизнь самому поэту, следствием чего явилось детство на улице Шамшева, где "слабокрылые" мальчишки не просто играли, а летали "над ликами, лицами, рылами, / Над всей непомерной державою" и "крылья, к лопаткам привинчены, / никак уставать не хотели", запомнившаяся из детства победа над собой, над обстоятельствами, на даче "В забубенном Сестрорецке, возле озера Разлив": "Непомерная удача, я плыву, а значит — жив...". Возвращение в родной город в сильной ностальгии, такое узнавание знакомых мест, которое стирает и делает бессмысленными прошедшие годы. Возвращение в Ленинград и прощание с другим уже городом: "ты прости, Петербург, мы уже не знакомы".

И, пройдя по всем коридорам и закоулкам души, лирический герой Яна Бруштейна не может не задать вопрос: "А что же осталось, не песком на подошвах — в душе, в тайнике заветном? / Какие богатства, какие золотые россыпи (еще одна перекличка с другим поэтом! — О. Д.) мы накопили, / Или только одному научились — тянуться да вглядываться, вслед за памятью, за бегущей водой, за ветром?" Думается, что научились самому главному — всепрощающей любви к такой непростой жизни, к своей судьбе, к своему месту на этой земле. Очень символичным в этом смысле кажется стихотворение "Линофрина" о глубоководной рыбе, задумывающейся на сытый желудок о том, что там, наверху. "Наверно, рай для рыб, где они становятся другими. / Не такими уродами, как здесь, во тьме". И лишь, когда рыбацкая сеть вынесла Линофрину туда, где, как она думала, обитает "Всевышний Дельфин", она узнала, что там есть только смерть. Безусловно, любой уход, любой побег — это, в конечном счете, всего лишь возвращение к себе, туда, "куда следы остывшие ослепшие бредут". Ну что, поэт? Это правда, что "деревья, льдом обросшие, в последнем ноябре / мне не оставят роскоши остаться на земле"? Истинный поэт Ян Бруштейн уверен "в том что жизнь сильнее смерти":

будет жизнь еще хороша
и будет в горле комок дрожать
и будет праздничная душа
стихи мальчишеские рожать.

Ольга ДЕНИСОВА



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.