Он штудирует лица, как трактаты, исполненные мистическим содержанием: он — поэт.
Максим Лаврентьев исследует лица выдающихся людей, словно собирая в цветах портреты суммами состояний, точно представляя их таковыми именно за счет свернутости, которой сложно противостоять, но —можно воспринимать.
Это особый дар: передать лицо так, чтобы словно просвечивали полыни печали и мед радости, тона раздумий, связанных с безднами, и облака озарений, легкие, как воздух, резкость душевных ран и озера освобождений от них — с получением беспрецедентного опыта.
В живописи Лаврентьева есть нечто поэтическое, идущее от лабиринтов его стихотворений, где точная оптика и так хорошо, просторно дышится.
Поэзия линий, рифмующаяся с гармонией.
Поэзия пастели: красок, поющих глубину человеческой мысли.
Тона могут быть приглушенными — ради достижения большей выразительности. Так звучит пианистическое туше.
Выражения лиц остры, как биссектриса, и никакими уловками действительности не изменить суммы и гаммы представленных чувств.
Продолжение поэзии Лаврентьева — его художественные холсты, которые совершенно самостоятельны от нее: двойственность и парадоксальность хорошо оттеняют нашу действительность, все более и более равнодушную к индивидуальности, все сильнее и очевиднее предпочитающую серую стандартизацию.
