…А волхвы все идут по земле и идут
по гречишным полям, что в цветах и меду,
где пыльца осыпается прямо им в руки.
Каждый год на седьмое, что в ночь, января
слышу цокот копыт, и следы серебрят
золотистые воды излуки.
А даров-то всего на корзину везут
смирну, золото, ладан в древесный закут,
где в сарае малец народился.
И узрели младенца святого очьми,
и узрели сердцами нагими они
в полумраке предутреннем сизом.
И взмолились тут женщины: «Даждь в сонме дней,
научи нас вынашивать наших детей,
гиблым нам, как вынашивать чад нам!»
Нам под сердцем младенчиков нежных, что крем,
нам во чреве! Дорогой идти в Вифлеем
и рожать за пределами МКАД-я.
Вот и потуги женские. Здравствуй, дитя!
Вот и тело расклеено на два ломтя:
мать и сын — Сын рожденный для неба!
Дай-ка в руки его.
Дай-ка запеленать.
Дай пригрудно согреть.
Вот дитя. И вот мать.
Первый миг необычного света.
Я не знаю, как вы. Я, родив в белых снах,
слез сдержать не смогла. Так я потрясена
сим событием солнечно-спелым.
Я от счастья ревела-ревела.
И унять слезы долго еще не могла,
прижимаю ребенка — комочек тепла,
что мое подарило мне тело.
…А волхвы шли и шли по пастушьей тропе
не ко мне, не к себе. Божий сын наш, к тебе!
И стучали во двери сарая,
а Мария встает, а Мария идет
и скрипучую дверь отворяет.
Вот бы с этого мига подробней на треть
сквозь века, сквозь пространство мне все разглядеть
и погладить воловьи мне спины.
И овечии ясли в соломе сухой,
и корзину, увитую всякой трухой,
и кувшин, полный наполовину.
Говорят, роды просто физический акт,
отчего руки пляшут, и губы дрожат,
и волнуется грудь неотмирно?
Эти пяточки розовые малыша,
эти ручки и ножки. Живая душа.
И помазанье нас маслом миро.
Ладан, роза, гвоздика, лимона цедра,
благодать через поры людские прошла.
Мне не жалко: теперь я иная,
бей по правой, а левая нынче, что шрам,
сколько я подставляла ее всем врагам:
там щека стала словно стальная.
Врежешь — пальцы сломаешь. Тогда уж не лезь.
Лучше плачь по любви. Видишь, всюду болезнь,
забываются запах, вкус, звуки.
И не просто звучанья: баяном в чехле
и гитарой в футляре, шипом в кожуре,
в янтаре, как застывшие мухи.
И за нас, что в овечьих яслях, еще мал,
и за нас он науку наук постигал,
нас, не слушающих наставленья.
Понимаете вы, в двадцать первом году,
в двадцать первом, что веке, что к вам я гряду,
кто в молитве стоял, стер колени.
Неужели у нас есть всеобщий предел,
а иные, болящие на ИВЛ,
под завязку больничные койки,
всем лекарство от спида и от малярий,
поражение слабеньких легких.
Я зову, я кричу, о, Мария Марий,
едет «Скорая», в городе пробки.
Сколько много пожрал этот рьяный ковид
и простых, и великих, и робких,
и богатых, и бедных, таланных и без.
Но сегодня родился великий Малец,
словно бы из-под туфель в коробке,
поместился в овечьих яслях, милый, весь…
Остальное выносим за скобки.
Аз грешная раба. Аз настолько грешная от пяток до лба.
Как исцелить раны, какими страстями
по Андрею Рублёву?
А на ум приходит одно,
как на съемках поджигали корову
и какие черные льны, как их кожа груба.
И такие на ум приходят мысли про снег,
не умеющий падать,
но врастающий в глобус, как будто и вправду борьба.
И помилуй, спаси, сохрани и спаси — что так надо,
я очищусь, отмоюсь и буду народу люба.
А еще о корове: ее поджигали для съемок,
а Рублёв воплощался, обет молчаливый приняв.
Говорят про стихи, что они словно мертвый ребенок:
я в себе схоронила живых,
не зачав.
Погляди — это страсти про русского чтят человека,
как там, в фильме, спасая простушку-дуреху одну.
Говорили еще с Феофаном, ан мертвый он, с Греком,
и вы каялись, бились о землю в плену
у себя самого. В чем же смысл? Лишь в раскаянье сила.
Вот бы также покаяться:
— Люди, аз грешна вся!
Родилась во грехах. И, безумная, тоже грешила.
За себя отвечаю, за прошлое все, грех неся.
Всех, кто был до меня, кто со мною и кто будет после.
Он по венам, мой грех, красно-красный, и рана внутри.
Заживет ли она? И каким ее смазать мне воском?
И зеленкой какою?
Йодом?
Годится ли спирт?
И снега, и снега, не умеющие больно падать.
И хлестать по щекам. Я гляжу на родное лицо.
И троится оно. И становится ликом громадным.
Так сквозь слезы глядят!
Так сквозь сердце!
Тугим изразцом.
По ту сторону фресок, и красок, и потуг рожденья.
Где чума шла на нас и орда, и исчадья злой рок.
Разбивают так грудью стекло для паденья-паренья,
и как снег, что упасть не сумел. И обратно не смог!
Светлана Леонтьева — поэт. Родилась в городе Свердловске. Окончила Высшие Литературные курсы при Литературном институте им. А. М. Горького. Главный редактор альманаха «Третья столица». Живет и работает в городе Нижнем Новгороде. Автор многих книг и публикаций.