Гвозди номера № 5 (191), 2021 г.

«И птица тащит небо на спине» — удивительная строчка! Птица как опора бездонной небесной выси — смелый, невероятный образ, возможный лишь в поэзии. Впрочем, все для меня в этой книге неожиданно: и прежде всего то, что ее автор, литературовед, публицист, сорок лет отдавший редакторской работе в журнале «Наш современник», еще и настоящий поэт, — к большому моему сожалению, давно оставивший музу (самые поздние стихотворения датируются 1979 годом — когда автору было двадцать шесть). Но может, и не нужно печалиться по этому поводу: а что если автор выразил все, что хотел и почувствовал, что не сможет далее держать взятую им высоту? А уровень — высок:

Это взволнованное, радостное, полное упоения жизнью стихотворение вырывается из рамок официальной советской поэзии с ее прямым выражением чувств; в нем играют образы, взаимно друг друга отражающие и окрыленные особой, стесняющей дыхание интонацией. Никакой книжной рассудочности: душевная чистота, юношеская открытость миру — и конечно, не без эстетического его восприятия. До странности это стихотворение напомнило мне другое — написанное в тот же период и принадлежащее Бахыту Кенжееву: «Хмельной летучею весной/ за водосточною трубой/ птенец мотает головою/ и со второго этажа/ взмывает ввысь, легко дыша/ непоправимой синевою…»
Ничего тут странного: Казинцев — один из основателей группы «Московское время»; об этом как-то не говорят, все больше о Сопровском, Кенжееве, Гандлевском да Цветкове, — видимо, потому, что Казинцев ушел в «почвенничество» и всю его поэзию загородила публицистика.
«Московское время» — не только название объединения; у Казинцева стихи пронизаны городскими мотивами. Тут и там произносится имя любимой столицы — будто бы поэт никуда из нее не выезжал и не собирался. Самая дальняя географическая примета — загородные дачи, да и то в метафорическом смысле: «Москва окунулась в листву,/ в сиреневый воздух незрячий./ Москва покидает Москву/ и за город рвется на дачи». Здесь я могу пофантазировать, что Александр Казинцев сознательно перекликается с «не менее москвичом» Владимиром Соколовым: «Город был как пригород тих./ Чистый воздух утренних сел/ С тишиной по улицам шел». Но что несомненно, без всяких фантазий — Казинцев уверенно продолжает линию русской традиционной лирики, видя в своих предшественниках, например, Фета, Полонского, Ахматову, Тарковского, а некоторые стихотворения — прямой диалог с классиками. Вот, например, с тютчевским «Есть в прелести осенних вечеров…»:

А вот — Заболоцкий, родство с которым особенно заметно в интонационной схожести с известнейшим «В очарованье русского пейзажа…»; только Казинцев здесь поэт красок, видящий мир как художник-импрессионист:

Как почвенник Александр Казинцев, конечно, обращается к русской истории («Сказание о Коловрате», «Сказание об Аввакуме», — поэмки на две-три страницы), глубоко верующий человек, он оригинально касается атеистической идеологии («Шли волхвы к потаенной купели/ на призывное пламя звезды…// Мимо строек и пустырей/ шли волхвы, сторонясь патрулей»); но главное в небольшом поэтическом наследии Александра Казинцева — одухотворение мира, который обыденным сознанием воспринимается как давно знакомый, познанный, будничный, лишенный тайны. Вот «Ода пустырю» — которого наверняка «сторонились» волхвы и который поэт художественно воспел:

«Я начал уговаривать Александра Ивановича издать книгу стихов несколько лет назад, — вспоминал Евгений Степанов. — Он долго собирался и спустя три года прислал мне рукопись, мы ее быстро сверстали. Каждое слово, каждую запятую Казинцев выверял как опытнейший автор и редактор. И согласился только с моими техническими правками, признав некоторые опечатки. А так попросил оставить все, как он написал».
«Сила земли» вышла в день смерти ее автора — 7 декабря 2020 года.