Гвозди номера № 2 (188), 2021 г.

У подъезда покряхтывал на парах новенький джип «Патрол-Ниссан», месяц назад купленный по рекомендации Анатолия, его бессменного водителя-охранника. За десять лет практически ежедневного пребывания «тет-а-тет» Анатолий научился безошибочно определять душевное состояние шефа, поддерживая по ситуации разговор или молчание. К тому же водитель очень умно сохранял доверительные отношения с Ольгой и обладал чутьем в дозировании информации, которая через него транслировалась между супругами.
Тулин, откинувшись на подголовник, закрыл глаза и спросил:
— Бокс смотрел по ящику вечером?
— Только первый бой… То ли бокс, то ли объятия двух геев.
— В наше время такой бой «грязью» считался. Нас до первого разряда базовой школе бокса учили, а уж потом переходили на специализацию: кто технарь, кто ударный…
— Сейчас, Павел Андреевич, способных сразу индивидуально натаскивают. Большинство в «бои без правил» стремятся… Там деньги. Нынче сначала шоу, а уж потом спорт. Потому, наверное, и грязь в боксе процветает… А смешанные бои — это улица, уродство спорта. Другое дело: биатлон, комплексное плавание, наконец, десятиборье в легкой атлетике. Тогда уж лучше три раунда бокс, три — дзюдо или через раунд… Ну, а уж политика — испокон веков шоу… Оперетту сменил мюзикл — а это чистое шоу: средненький вокал и побольше технических эффектов. В хоккее помнят не шайбы, а драку. Так всегда было. Гладиаторы, коррида, прилюдные казни… Чужая кровь сладка…
— У нас вознаграждение заканчивалось спортивной амуницией и талонами на питание… Ну еще поездки… А ведь, по сути, грязь на ринге или на льду — это воровство, точнее — подлое шоу. Так мир устроен: всеобщий воровской процесс — один из главных локомотивов цивилизации. — Тулин закрыл глаза и тихо сказал: — Прав ты! Просто, наверное, мир другой и я уже стал брюзгой! Может, пора… на отдых.
В советское время Анатолий возил влиятельнейшего члена Политбюро и был зомбирован на превосходство коммунистического режима. Это злило Павла, но одновременно помогало объективно оценивать происходящее. Кумиром Тулина был Пётр Аркадьевич Столыпин¹. Великий сын России, математик по образованию, посланный на Российскую землю для исполнения Божьего Промысла, но отторгнутый российской элитой. Вообще Павел был убежден, что у руля России должны стоять математики. «Только они, реально просчитывающие логику движения, без политической трескотни и тумана несбыточных обещаний, способны задать оптимальный путь развития, сформулировав необходимые и достаточные средства и условия движения по этому пути».
Потому сегодня есть как есть! А Пётр Аркадьевич смотрит с пьедестала у въезда в Белый Дом на набережной Москва-реки и пытается понять, почему Матушке России не пришелся ко двору ее верный сын?! И может, еще не поздно на пьедестале выбить слова великого сына Отчизны: «Родина требует себе служения настолько жертвенно чистого, что малейшая мысль о личной выгоде омрачает душу и парализует работу»… А элита Рассейская зачем отстранилась от забот государевых, праведных? Где Совесть ненароком али по разумению обронила?! Неужто так сладки счета длинные в схронах чужеродных, хоромы высокие на брегах заморских, ладьи белоснежные, что взором с кормы до носа враз не охватить, повозки чужестранные, быстрые самоходные, золоченные — чтоб за державу не радеть! Случись беда державная, у детишек, кров и науку на земле нерусской обретших, им не попрятаться! К ответу Совесть тогда призовет. Строга больно свекровь-история к пренебрегшим ее наставлениями. Пора сердцем, а не словами пустыми Предназначенье свое осознать, что нынче величают словом чужеродным «идентичность». Не вред в полатях на самом виду «Далев словарь»² поставить. О котором сам Гоголь прописал: «Каждая строка его учит… Не пекись о своем насущном, пекись о нетленном».
Стало быть, о заботах народных наставлял Владимир Иванович Даль. Не во вред и речи, к народу обращенные, по Далеву словарю сказывать. «И потерпит Народ Рассейский во славу будущего Державы в очередной раз да и простит тому, кто сердцем и умом покается и впредь за страну, а не овамо живота своего печься будет!».
Интересы Анатолия, помимо собственной семьи, распространялись на рыбалку, джаз и автомобили. Он виртуозно водил машину, безошибочно выбирал маршруты в незнакомых местах, без последствий договаривался с гаишниками. Однажды в тире он ошеломил шефа, выбив за минуту девяносто восемь очков из ста. После этого случая Тулин, особо ценивший людей-мастеров, проникся искренним уважением к помощнику. При кажущемся внешне умении сохранять спокойствие в сложных ситуациях, Павел был подвержен внутренним душевным срывам, которые могли довести его до депрессии. Умение собраться в нужный момент, взять на себя полноту ответственности в опасной для жизни ситуации и эмоциональная незащищенность совмещались в нем, нарушая все законы психологии.
Именно Анатолий, с его умением молчать, а если спорить, то — нетривиально, был для Тулина находкой!
В половине восьмого джип подъехал к чугунной ограде в одном из переулков центра Москвы. Дежурный, стоявший перед воротами, заглянул в окно со стороны водителя и козырнул. Ворота открылись. У подъезда особняка, построенного в конце XVIII века, два парня сгружали ящики. До распада Союза этот особняк, спрятавшийся в глубине двора за огромными липами, которые видели еще наполеоновских солдат, принадлежал известному ведомству. Теперь здесь размещался головной офис «Омега-Инвест».
Три дюжих молодца в черных комбинезонах наблюдали за разгрузкой. «По-видимому, привезли новую мебель, которую заказали еще месяц назад… Сколько же способных к производительному труду занимаются в стране охраной! Разве экономика может быть экономной — как говорил самый удобный всем советский лидер — если на одного водопроводчика в стране приходится сто охранников? Может, не все надо охранять, и убытки без охраны, с учетом зарплаты стерегущих, будут значительно меньше?».
Как-то в буфете фитнес-клуба Павел пил кофе. Сидящая с ним за одним столом хорошо одетая миловидная дама назвалась управляющей и спросила, будут ли у него пожелания к работе клуба. Тулин поинтересовался, сколько случаев кражи полотенец зафиксировано за все время существования клуба, чтобы оправдать содержание штата на выдаче и приеме полотенец. Через месяц полотенца лежали в свободном доступе…
«Догадываются ли сидящие в высоких креслах управления страной, что экономика — это не повсеместный дорогостоящий контроль, на который нужен новый контроль и так по восходящей, а, прежде всего, здравый смысл и расчет? Любой контроль, как показывает жизнь, обходится размером, адресом и умением дать бакшиш!».
Тулин вошел в приемную. Оксана поправила шикарную рыжую копну, одернула юбку и стоя поприветствовала шефа.
— Как выходные? — спросил он, открывая дверь в свой кабинет.
— Была в театре. Новая пьеса в «Современнике».
— А почему была, а не были?
Оксана не ответила и снова поправила волосы.
— Павел Андреевич, в семь тридцать звонил Крестов. Сказал, что не смог вечером дозвониться…
— Генералы такого ведомства в такую рань по ерунде не звонят. Я вечером телефон отключил… Наверное, опять приглашал тебя поужинать? — Тулин хитро посмотрел на помощницу. — Хороший вкус у него!
— Зато он не в моем вкусе… Я вышла бы за мужчину, от которого можно родить… Чтоб постарше лет на пятнадцать был, физически крепкий, с хорошей генетикой… А таких уже расхватали. Генералу я для других дел нужна.
— Это всегда от женщины зависит… Но пока ты не замужем — нелишне о будущем и здоровье подумать. Время нынче монетарно-прагматическое… Как-то голландская королева спросила Первого министра: «Говорят, все женщины продажные. Неужели это и меня касается?» — «Да, Ваше величество», — вздохнул министр. — «Ну и какова цена королевы Голландии»? — «Ну вот, Ваше величество, Вы уже торгуетесь!»
— А какова моя цена? — Оксана покраснела и кокетливо вздернула голову.
— В начале XIX века красивая, здоровая и обученная полезному ремеслу крепостная девка продавалась за тысячу рублей серебром. На свободу, образование, языки, знание компьютера вводим коэффициент десять. Обязательно контракт на пять лет с продлением по обоюдному согласию в присутствии нотариуса.
— А почему так долго? Вдруг встречу и полюблю нужного мужчину.
— Ты ведь женщина серьезная, а не вертихвостка какая! В контракте пропишем, что ты можешь прекратить его без последствий спустя два года. Теперь определим месячную цену содержания.
— Но тогда деньги другие были.
— Вот и посчитаем. Приличный плотник получал сорок копеек в месяц, нынче деревянщик меньше, чем за восемьдесят тысяч в штат не пойдет. Идем дальше. Висюльки-колечки с серьезными камушками не менее трех каратов, серебристый мерс-купе с движком на пять литров, поездки на Таити и в Сан-Марино зимой, морские прогулки на стометровой яхте, проживание на время контракта в апартаментах с видом на Москву-реку, салон красоты с ценником пятьсот долларов в час, курорты с отдельным бунгало… Короче, умножим, разделим, округлим. Получается пять миллионов в месяц целковых — общие затраты. Стало быть, если появляется симпатичный, спортивный, не старше пятидесяти, с медицинскими рекомендациями, — почему бы нет!.. Ну как?
— Я подумаю… Квартира, машина и побрякушки в собственность? — Оксана сказала тихо, опустив голову.
— Это уже разговор!.. А за презент к моим именинам — такое прекрасное художественное издание словаря Даля — поклон. В долгу не останусь. Намекни только, чтобы я по-пустому не суетился.
Генерал Крестов давно положил глаз на Оксану и даже как-то спросил у Павла разрешения пригласить ее на ужин с продолжением… «Видать, безуспешно. Среди рыжих дур не бывает. А у генерала таких миллионов в загашнике, чтоб супруга Марина не знала, точно нет!».
— До революции «Далев словарь» каждый гимназист знал. А сейчас молодежь на абракадабре общается: половина английских слов вперемешку с феней и словами-паразитами… Что это означает: «Вроде как бы»?
— Значит «да».
— А ты знаешь, что означает твое имя?
— По-гречески — «чужестранка».
— Хранительница очага. Повезет мужчине, кто тебе обручальное кольцо наденет… А почему я Павел — сам не знаю. Свидетельства о рождении, или, как говорили, метрики, не было. Пашка и Пашка. Как Крестов появится, сразу же чайку зеленого! Хотя нет… лучше коньячку. Генералам коньяк положено пить.
— Еще звонил Ефим Львович. Напоминает, что сегодня ждет вас к трем часам.
— Профессор Файбис по гражданскому ранжиру генерал-полковник. До революции тайный советник, а по военному ведомству генерал от инфантерии. В прежние времена, которые ты не застала, старший майор госбезопасности армейского генерал-майора повыше стоял. Но лучше бы тебе этого не знать!.. Ну что, с богом! Когда ждут дела, есть жизнь. А если я их буду ждать, то плохи мои дела.
Выпускница института иностранных языков Оксана была украшением приемной. Высокая, стройная, с двумя, помимо хорошего русского, языками — английским и испанским. После окончания института она быстро вышла замуж за дипломата. Но брак не сложился. После двух лет пребывания в Бразилии вернулась в Москву. Ее муж оказался приличным человеком, дал ей денег на однокомнатную квартиру и признался, что всегда любил другую женщину и теперь обстоятельства позволяют им соединиться. Когда Оксана начала работать, Павел пару раз восторженно отозвался о своей помощнице. Ольга быстро среагировала: она заехала к супругу на работу в модном спортивном костюме без макияжа и украшений, осмотрела его рабочий кабинет и с ослепительной улыбкой вручила помощнице перечень рекомендаций на английском по закупке аксессуаров. А спустя месяц прислала с Анатолием коробку шоколадных конфет и бутылку шампанского с благодарностью за внимательное и быстрое исполнение ее пожеланий.
С генералом Крестовым Павла познакомил президент корпорации на важном мероприятии. Наутро президент позвонил по линии, которую между собой они величали «трубкой раз». Президент посоветовал подружиться с Крестовыми семьями, что было естественно по возрастному критерию. «Он числится в отставке, — сказал президент, — но, как ты понимаешь, там отставка — вещь условная. Мужик влиятельный и деловой, а жена его в прошлом окончила консерваторию. Я ему про тебя сказал. Он ко мне во вторник собирается. Приезжай, вместе пообедаем».
Обе четы встретились после премьеры в театре Сатиры, оказавшись на званом ужине за одним столом. Приятельские отношения стали складываться. На дне рождения генеральши, который справляли на даче, Марина и Ольга общались как старые знакомые. По аккуратно сдержанным воспоминаниям и манере держаться нетрудно было догадаться, что все пятеро присутствующих мужчин, помимо Тулина, ветераны разведки с серьезными эполетами. Ольга вначале настороженно восприняла такое общество, но скоро коньяк и шампанское сделали свое дело. Павел настоял, чтобы жена выдала свою фирменную цыганочку с выходом. Мужчины, став на колено и держа бокалы шампанского в одной руке, поочередно подавали Ольге свободную руку, а она, красиво тряся, как настоящая цыганка, плечами, выбивала дробь. Когда музыка закончилась, Ольга взяла у самого седого кавалера бокал, выпила и под аплодисменты с силой разбила об пол. Марина тоже разбила свой бокал и села за пианино. Все дружно спели «Очи черные» и «Ямщик, не гони лошадей».
Спустя несколько дней позвонил Крестов и предложил решить вопрос с переездом офиса в старинный особняк в арбатском переулке…
В кабинете Тулин открыл окно. Во дворе продолжали разгружать мебель. Павел глубоко вдыхал утренний московский воздух, еще не успевший насытиться выхлопными газами. «Как быстро все пронеслось, ведь еще совсем недавно…».
…Ирина и Павел учились на одном курсе и жили в студенческом общежитии. Обойдя умело многих соперниц, не пропускающих случая бедром или бюстом прислониться к Павлу, Ирина познакомила его со своими состоятельными московскими родственниками, работавшими во внешнеторговой организации и уезжавшими по выходным на дачу, предоставляя возможность молодежи уединяться… После соревнований Ирина терпеливо ожидала Павла с термосом и подкармливала крымской снедью, которую регулярно присылала с оказией ее мать.
На профилирующей кафедре руководитель Павла по диплому профессор Модин, благоволивший к способному студенту, предложил ему разработать промышленную установку для производства особо чистой соды с применением технологии «кипящего слоя»³. Спустя две недели Тулин принес соображения по теоретической части будущего проекта. Профессор полистал рукописные страницы и спросил:
— Люблю, когда материал написан рукой. Характер и перспективу писавшего чувствую. Какие у вас планы на будущее?
— В каком смысле? — Павел насторожился.
— Собираетесь на тренерскую работу? Я ведь тоже занимался спортом. Но в какой-то момент времени необходимо принимать решение… Иначе можно остаться без профессии. Тренерская деятельность требует тоже учебы и призвания. Можно остаться меж двух стульев.
— Я и сам думал об этом, — вздохнул Павел.
— Спорт многое дает для жизни, но он должен вовремя перейти в ежедневную физкультуру. Мне понравился ваш подход. Сейчас бурно развивается теория оптимального управления… Советую проштудировать курс Михлина «Вариационные методы решения задач математической физики»⁴ и прорешать все задачи, которые там имеются. Даю вам месяц… А я напишу письмо профессору Михлину. Огромный авторитет в этой теме. Очень рекомендую! Это ваш путь!
Тулин стал пропускать тренировки и каждый день по четыре часа занимался. У дипломников было свободное посещение института.
Через месяц Модин вручил Тулину письмо мэтра, которому тоже понравилась идея студента. Мэтр дал несколько советов по обоснованию модели. Письмо заканчивалось пророческими словами: «С помощью быстро прогрессирующей скорости быстродействия электронно-вычислительной техники многие прикладные задачи будут решаться с любой точностью. Весьма порекомендовал бы проработать учебник Понтрягина «Математические модели оптимального управления»⁵.
Воодушевленный Павел не спал уже третью ночь. «А вдруг это и есть тот путь, где он найдет свой Талант… Пора заканчивать с боксом»!
На преддипломную практику в Стерлитамак, где находился крупнейший в мире содовый комбинат, Павел решил поехать один, чтобы разобраться в отношениях с Ириной и подзаработать. По рассказам Кости, главный инженер стерлитамакского химического комбината опекал заводских спорт-сменов. Павел надеялся, что меценат, узнав о спортивной квалификации студента-практиканта, поможет ему определиться с темой диплома, а мастер спорта поддержит, при необходимости, честь предприятия. С Павлом увязалась пара сокурсников: Игорь и Зоя тоже хотели устроиться на временную работу… Но все сложилось неожиданным образом!
Главный инженер получил повышение и переехал в Уфу. Спортивная жизнь на предприятии без отеческой опеки захирела. К тому же на комбинате шла реконструкция, и никому не было дела до столичных студентов. Ловкий Игорь все же сумел договориться в отделе кадров комбината, чтобы практикантов хотя бы разместили в новом здании общежития. На двух верхних этажах его ожидали собственное жилье, молодые семьи и незамужние женщины, на двух нижних по четыре человека в комнате жили холостяки, среди которых было много бывших заключенных, согласившихся, в силу жизненных обстоятельств, на вредные условия труда.
Павла и Игоря поселили в разных комнатах на втором этаже, а Зою приютила молодая учительница, которая в школе рабочей молодежи при комбинате преподавала русский язык и литературу. Выпускница Ленинградского университета с царским именем Елизавета обрадовалась гостям из Москвы.
По вечерам молодежь в комнате у учительницы. Они варили пельмени на электрической плитке, которую из двух кирпичей, асбестовых прокладок и двойной спирали смастерил рукодельный Игорь, и танцевали под радиолу. В воскресные дни раскошеливались на портвейн «Три семерки» — для девочек и «Можжевеловую настойку» — для мальчиков.
— На Новый год все вместе пойдем в клуб комбината… — по-командирски сказала учительница, накладывая в миску Павла дымящиеся пельмени.
— Сегодня на базаре бродячих собак отстреливали, — сообщил Игорь, разливая в граненные стаканы горячительное.
— А ты бы смог? — Зоя посмотрела на Игоря и подставила его тарелку хозяйке.
— Легко! Я с отцом несколько раз на охоту ездил и на номере стоял. Пока стоишь, общаешься с природой… Я сам волка-двухлетку подстрелил.
— И оставил волчью стаю без нового молодого вожака! Это молодые редко думают о будущем семьи, а у волков все по уму, — со знанием дела сказала Зоя, посмотрев на Павла. — Мне рассказывали.
— А у нас кто вожак? — спросила, оглядев всех, учительница.
— Конечно, Игорь! Кто обеспечил общежитие, плитку изобрел?! — Павел выразительно посмотрел на учительницу. — Когда в детдоме нашей кошке Машке кто-то полхвоста отхватил и она стала на постели гадить, детдомовские на сходнике постановили ее на костре заживо сжечь. Чтоб не мучилась, я в полотенце завернул ее и проткнул горло… Потом долго она мне снилась. Я вообще животных никогда не стал бы убивать даже из лука. Выходи на медведя или волка с ножом. Как гладиаторы. А иначе это казнь!
— Перед тем как на охоту идти, надо Бианки⁶, а еще лучше Сетона-Томпсона почитать… К тому же бои гладиаторов не всегда смертью заканчивались… Удачливым свободу даровали, — вмешалась учительница.
— А коров и свиней на мясо забивать? На Востоке к столу баранов на глазах у гостей режут… Это ведь тоже, хоть и домашние, но звери, — не сдавался Игорь. — Нам что, только кашу да винегрет хавать?! Мозгам мясо нужно, а то тыква звенеть от пустоты будет! А в койке придется на соседей жаловаться, что шумят и отвлекают. Среди вегетарианцев нормальных мужиков не бывает.
— Давайте лучше выпьем, — дружелюбно сказала Зоя. В Индии есть штаты, где мяса не едят, а детей у них по пятнадцать в семье.
— Они орехи жрут и пивом со сметаной из молока от диких коз запивают, — усмехнулся Игорь. — Очень способствует… Робинзон Крузо, между прочим, пристраивался сзади к диким козам.
— Дурацкий разговор, — остановила всех учительница, — Еще про порядки в тюрьме расскажите.
В коридоре раздались громкие голоса, учительница сняла передник и вышла. Через несколько минут она вернулась встревоженная:
— На первом этаже девушку зарезали… Сейчас сюда участковый придет… Я сказала, что ты боксер. — Учительница выразительно посмотрела на Павла. — Танцевать в клубе будешь только со мной или Зоей.
— А если ко мне красавица-башкирка, правнучка Салавата Юлаева, подойдет и пригласит? — Игорь посмотрел на Зою, а потом на учительницу.
— Скажешь, что уже ангажирован постоянной дамой. Здесь народ серьезный, и никому не поздоровится. Москвичей особо не жалуют.
В дверь постучали. Вошел лейтенант милиции — молодой человек славянской наружности. Он был в белом полушубке и шапке-ушанке. Милиционер огляделся и обратился к Павлу:
— Здесь такое дело, брат. Мне отбыть по службе надо… Утром прибудет следственная группа. А сейчас надо, подежурить. Она простыней накрыта. К ней не подходи! Я дверь снаружи закрою и опечатаю… Если по надобности — там ведро. До утра только! На тумбочке графин с водой… Выручай, Москва!.. Я срочную под Москвой служил…
Все встали. Женщины с ужасом смотрели на Павла.
— Я хлеба возьму, — сказал Павел, отрезал два толстых ломтя и посмотрел на учительницу. — Жаль масла нет… А кто она?
— Из Уфы приехала на практику, тоже студентка… Да с местными спуталась. Не хитрое дело… Я когда служил, тоже чуть не женился!
Он сел за стол и из планшета вынул лист:
— В заводскую секцию я на бокс ходил, мне тренер даже перчатки на день рождения подарил… Жаль, развалилось дело… Твой паспорт нужен, чтоб личные данные в протокол записать. Не трухай, Москва! — лейтенант бросил взгляд на шинель, висевшую на гвозде, вбитом в дверь. — Твоя?
— Отцовская… с войны.
В комнате было прохладно. Павел дождался, когда в коридоре стихло, лег на назначенное ему место и уперся глазами в потолок, на котором замерли две большие мухи. Непреодолимая сила подняла его. Он подошел ко второй кровати и откинул простыню: молодое лицо, красивые полумесяцем брови, полуоткрытый рот, вся шея и небольшие девичьи груди с острыми коричневыми сосками в запекшейся крови. «А ведь ее отец с матерью и наверняка парень ждут! Детей каких красивых могла бы народить!»
Глядя на потолок, он заставлял себя думать об Ирине и ринге, институте и Отце, «который, конечно, проверил бы все до конца, а уж потом на харчи поехал». Мухи не шевелились. Он осторожно стянул со спинки кровати полотенце, свернул его и кинул в мух. Бросок был точный. Павел выбросил их в ведро и снова подошел ко второй кровати: «Какая чушь в таком возрасте уходить!».
Следственная группа появилась только через сутки. Вечером, когда они вчетвером пили чай, учительница сказала, что родственники увезли труп, а дело замнут.
Перед Домом культуры стояла огромная елка, расцвеченная фонариками. Когда торжественная часть закончилась, заиграла музыка. Павел на танго пригласил Лизу. Она всем телом прильнула к Павлу и коснулась губами его уха:
— У тебя много было женщин?
— Нет.
— Ты смотрел на нее? Красивая?
— Шея и грудь в крови, а все равно красивая!
— Скажи честно, я тебе нравлюсь? Может, тебе просто женщина нужна?!
— Ты нужна, а не вообще! — его плоть взбунтовалась.
— Будешь вспоминать обо мне? — шепчут ее губы, целующие тугую мужскую шею. — Вот не отпущу! Мой будешь, только мой!
— Я согласен… — Павел с силой прижал к себе желавшее его женское тело.
— Возьми меня так, чтобы я услышала твое сердце!
Павел двумя руками обхватил женщину за талию, ее ноги оторвались от пола. Ей было трудно дышать, но губы продолжали шептать:
— Не бросай меня!.. Я умру без тебя…
Неожиданно Павел почувствовал на плече чужую руку и обернулся. Коренастый, среднего роста парень в рубашке с расстегнутым воротом, из-под которого виднелась тельняшка, стоял перед ним. Парень был изрядно пьян, во рту папироса в виде козьей ножки. Пошатываясь, он медленно поднял указательный палец в сторону учительницы:
— За что, сука, ты из класса меня выгнала?
Парень, опершись на плечо Павла, качнулся, громко икнул и выплюнул недокуренную папиросу.
— Дружище, сейчас Новый год… Отдыхаем… — дружелюбно сказал Павел, мягко снимая чужую ладонь с плеча.
— А ты кто, падла московская, хахаль сучий? — парень ощерился, выхватил из кармана складной нож и быстрым движением развернул лезвие.
Реакция боксера сработала. Пьяный ударился затылком о колонну, выронил нож и, судорожно открыв рот, стал сползать. Из-за колонны вышли двое, оба азиатского типа. Один из них плотного телосложения, переведя взгляд с Игоря на Павла, с вызовом спросил:
— Это ты дохлую рыбку ментам в атасе караулил? — Он поднял нож, провел демонстративно лезвием по своей шее. — Рыбку шпокнули и окунька пристроим.
Вразвалку медленно подошел еще один, славянской наружности, в вельветовой курточке и хромовых сапогах с завернутыми голенищами. Видимо, это был Старшой. Он неспеша поправил белое шелковое кашне, сплюнул, обнажив фиксы, потом нагнулся и потеребил за подбородок лежащего:
— Разберемся… Дыши глубже, братан… Всяко бывает. Умоем… Не ссы!
— Базар побереги, — с деланным спокойствием сказал Павел. — В ответку за джагу⁷ встать придется. — Шестерки твои пусть остынут и ноты к музыке⁸ поучат.
— При делах? — Старшой с прищуром посмотрел на чужака. — Можно и по музыке покалякать… Здесь моя хата! За корешей моих и печаль моя.
— Ну и ладушки! — Павел демонстративно вздохнул и отвернулся.
Танцующие пары, находящиеся поблизости, с любопытством остановились. Парень, державший нож, быстро сунул его с раскрытым лезвием в рукав. Подхватив под руки поверженного, мотавшего головой, компания ретировалась. Из-за колонны выглянул Старшой:
— Ну гляди-гляди, деловой! Дорожки-то узкие в городе у нас. В беду угодить недолго… Народ тут разноплеменный и ноты плохо понимают. — Не по делу базарим, — Павел, прищурившись, покачал головой. — Я чужой порядок уважаю. У меня своя корысть!
Учительница взяла его за руку:
— Надо быстро уходить. Здесь есть выход через библиотеку. Они тебя будут ждать на лестнице… Пока поживешь в моей комнате. Я с комендантшей попробую договориться. А мы с Зоей поспим на одной кровати… Ты откуда все это знаешь?
— Учителя лихие были, — Павел, криво цыкнув, положил руку на плечо женщины.
Зоя незаметно подмигнула Павлу и обняла Игоря за талию… Видно было, что он напуган и пытается скрыть свою растерянность:
— Во повезло… Я тоже хочу сразу с двумя!
Учительница сжала ладонь Павла:
— Пашенька, дорогой, ты не хорохорься! Здесь твои кулаки и знание блатного языка против финки недорого стоят. Стерлитамак не Москва! На комбинате тридцать процентов бывших зэков.
— Не гони, пароход, — жестко сказал Павел, потом улыбнулся и пропел: «Ты ждешь, Лизавета, от друга привета… Ты не спишь до рассвета… Добудем Победу, к тебе я приеду на горячем боевом коне…»⁹
Появились два дружинника с красными повязками.
— Что тут произошло? — высокий обратился к Игорю.
— Да тут друг выпил лишнего и поскользнулся… Все по делу, мужики, — вмешался Павел, — Новый год! Праздник!.. Отдыхаем!..
Зоя с нескрываемым восхищением смотрела на Тулина.
Три дня Павел выходил из комнаты только по нужде. Когда учительница или Зоя вставали с кровати, он отворачивался и закрывал голову одеялом. В один из таких дней, когда Елизавета ушла в школу и Павел остался наедине с Зоей, она встала, сняла ночную рубашку и, подняв обе руки, красиво прогнулась, оттопырив упругие ягодичные половинки.
— А ты не отворачивайся! Смотри, какая у меня попка… Потрогай!.. Вся в пупырышках. Замерзла я… Между прочим, я в школе на гимнастику ходила. Не хочешь согреть девушку?.. Для меня в постели запретного нет. Можешь проверить! Я не болтливая!
Играя бедрами и поддерживая ладонями маленькие груди с пунцовыми сосками, она юркнула к Павлу под одеяло.
— Я Игоря не люблю. Просто он очень умный и хорошо ко мне относится… А училка здесь останется… С тобой не страшно нигде… У вас уже все было? — она рукой провела ниже живота Павла. — Я никому не скажу… Не думай, у меня немного было мужчин, просто я очень страстная! Ты мне с первого курса нравишься… Ты такой сильный! — она шумно стала втягивать губами грудной сосок Павла. — Знаешь, какая я гибкая, как лоза… Можешь меня в узел завязать и не развязывать!
Тело девушки трепетало, от него лился поток гормонов, перемешанный с запахом пота.
— У меня сейчас безопасные дни… Не бойся, я Ирке ничего не скажу… И училке тоже!.. Хочешь с нами по очереди?! Она и знать не будет! Ты молчишь, я молчу.
Девушка взяла Павла за руку, поднесла ее ко рту и схватила пальцы зубами… Она дрожала, извивалась и шептала: «Крепче меня держи… крепче… только не отпускай!..». Вдруг она закричала: «Ой, мамочка!» и стала громко рыдать. А когда успокоилась, спокойно сказала:
— Поцелуй меня всю!.. Я еще хочу… Если хочешь, в Москве мы сможем встречаться… Но мне за Игоря надо замуж… Мне жить негде… У него отец шишка, но разрешит нам пожениться, если сами на свадьбу заработаем. Квартира у них знаешь, какая большая… Отец его за границу пошлет, если он с красным дипломом закончит… А ты думаешь, Ирка к тебе просто так прислонилась? Все на курсе считают, что ты далеко пойдешь.
— Если не остановят.
— Таких, как ты, никто не остановит… А Игорю надо, чтоб его хвалили… А мужчина в койке так себе… А ты настоящий вожак и не выпендриваешься! Но мне ждать времени нету… Не думай, я не со всеми такая смелая. Просто я тебе хочу как мужчине понравиться. Ты меня так чувствуешь, у меня аж сердце останавливается… Улетаю я с тобой…
Учительница вернулась из школы с коробкой конфет. Павел сидел на ее кровати и листал журнал «Русский вестник».
— Зоя где? — встревоженно спросила Елизавета, оглядев комнату. — Проветрить надо.
— Ушла с Игорем в кино… Может, и нам сходить?
— Мой ученик, что дебош в клубе устроил, конфеты принес и просил передать, что с тобой хотят по делу встретиться.
— Еще кого к колонне прислонить? — Павел насторожился.
— Завтра в восемь в кафе будут ждать. Зарплату получила. Вместе пойдем… На этаже комната освободилась. Зоя туда переедет. А ты ко мне. Я договорилась. — Учительница села рядом с Павлом и, прижавшись к нему, осторожно потянула из его рук журнал:
— Здесь «Три товарища» Ремарка. Его читаешь?
— Сильная вещь! Вроде ничего не происходит, а живешь с ними. — Павел свободной рукой обнял женщину.
— До войны был переведен другой его роман «На западном фронте без перемен», а потом отдельным изданием вышло продолжение «Трех товарищей». — Елизавета внимательно посмотрела на Павла и тихо добавила: — «Возвращение»… С предисловием Карла Радека¹⁰. Его расстреляли в тридцать девятом.
— А кто такой этот Карл Радек?
— Сложная личность. Кроме политики, занимался литературой и журналистикой. Папа считал, что он помогает руку держать на пульсе жизни, потому и привел его в дом. Мама Радека не любила, она боялась, что с ним к нам придет беда. Так и случилось…
— Тогда особо причина не была нужна!
— В западной литературе есть два формата, не считая эссе: новелла и роман, у нас три: рассказ, повесть, роман… В основном формат определяется объемом и в какой-то степени содержанием. Хотя это весьма условно: достаточно взять Пушкина или Тургенева.
— Я сначала прочел «Время жить и время умирать» в «Иностранной литературе»¹¹.
— Есть и другие серьезные журналы… «Новый мир», например… Много читаешь?
— Мало, но стараюсь думать. Мне хочется понимать писателя. Если не понимаю или чувствую, что не для меня писал, — дальше не читаю… И не люблю читать без перерыва подряд разных авторов.
— Мужчине не только читать и думать, надо физически уметь за себя постоять, а иногда и кого-нибудь защитить… — Учительница положила голову на плечо Павла. — Что бы я без тебя тут делала? С тобой я женщина, а не училка!.. Кто твои родители?
— Я о них ничего не знаю. Меня в детдом милиция определила, а директор усыновил. Он инвалид был… Когда его не стало, в ремеслуху поступил, а в институт как спортсмена взяли… А ты как сюда попала?
— Папа в Ленинградском университете зарубежную литературу преподавал. Он на основных европейских языках свободно говорил и писал. На его лекции не только студенты ходили… А мама была его аспиранткой, они в гражданском браке жили, у них разница в двадцать лет была… Когда его арестовали, мы с мамой к ее сестре в Подмосковье переехали. Она одинокая была. Ее поклонник из органов узнал, что папа в лагере на Воркуте. Мама по контракту директором школы туда поехала…
— А как же ее туда пустили?
— Поклонник с контрактом и подсказал… Длинная история… Я у тетки жила. Мама очень красивая женщина была. Из Воркуты одна пара приехала и мне письмо от мамы привезла. За ней там стал ухаживать какой-то местный начальник. От него она узнала, что папа что-то про угольный пласт придумал и его из забоя наверх перевели. Так жив остался и авторитет у начальства заработал. Из лагеря вышел — он сорок килограммов весил. Мама его год выхаживала. Ему литературную деятельность, хоть и выпустили, все равно запретили… Они деньги копили, чтоб потом кооперативную квартиру купить, когда вернутся. Папа в управлении работал и даже диссертацию по углю защитил. А когда времена другие пришли и они собрались возвращаться, поздно было — у обоих открытая форма туберкулеза. Папа успел даже докторскую по углю защитить… Этот начальник исчез, когда папу выпустили… Мама ради папы хоть на эшафот, хоть в публичный дом не задумываясь пошла бы…
— Ты замужем была?
— Собиралась за летчика военного. Он мне даже платье свадебное купил. Когда он узнал про папу, честно сказал, что его в ракетную авиацию с такой женой не возьмут… Я только, в двадцать шесть поступила на филологический… Целуй меня!.. Только долго-долго! Чтоб я навсегда запомнила.
Они долго пили чай. Учительница положила в блюдце варенье и протянула Павлу:
— Одно плохо, Пашенька дорогой, уж больно сладко мне с тобой… Как потом жить?.. Обними меня!..
Павел встал, обошел вокруг стола и поднял стул вместе с женщиной. Она, не оборачиваясь, обхватила обеими руками его за шею:
— Вот так вместе со стулом и в кровать опять понесешь?
Потом они сидели на кровати обнявшись.
— Чай остыл, а я, наверное, никогда бы к тебе не остыла… Но это пустые слова… Уж больно я стара для тебя… Какое твое любимое стихотворение?
— Белеет парус одинокий!
— Ты Одиночка и Победитель… — Учительница вздохнула. — А что Лермонтов твой кумир, я сразу поняла. Он кроме русского владел французским, немецким, английским и латынью… Я сюда и попросилась. Думала начну переводами заниматься, чтоб профессионально это дело освоить… И не отвлекаться на ерунду…
— А тут, оказывается, не до переводов! Блатные пристают… Ты сама сколько языков знаешь?
— Английский и немецкий прилично, особенно тексты. Испанский и итальянский похуже, но объясняться могу. Читать мне легче.
— Феню блатную и башкирский учи! Будешь для потомков Салавата Юлаева немца Ремарка переводить. Власти на гонорар не поскупятся… Декабристка ты! — Павел встал на колени и прижался к груди женщины. — И ученики уважать станут, когда ты особо борзому в классе по фене на место укажешь!
— Своей я все равно тут не стану. А декабристка, не декабристка, как ни крути, баба она и есть баба… Амазонка, — прошептали ее губы, — это не мое… А что Зоя на тебя так смотрит?.. Уложит она тебя!
— Не уложит! Хочет просто, чтобы Игорь ее ревновал.
Учительница обхватила Павла за шею, закрыла глаза и прошептала:
— Обнимай скорее, чтоб не ревновала! Тебя женщины всегда любить будут. Женщину в постели и по жизни уважаешь.
— Отец говорил, что в любом деле всегда себя надо на место другого поставить.
— Эх, Пашенька, годков мне бы поубавить. Какой бы я тебе женой была! Считается, что женщина к сорока годам в силу входит, а ты меня уже подогнал… Как теперь мне быть?.. Целуй, целуй!..
На следующий день учительница раньше обычного пришла из школы. Принарядилась, накрасила губы:
— Идем, мой защитник, нас ждут. В кафе поужинаем под рюмку.
Когда они вошли в зал, Тулин почувствовал, как дрожит ее рука, опиравшаяся на его предплечье. Они сели у входа.
— Давай водки возьмем под селедочку с картошечкой! Лучше бы, конечно, кальвадоса, как у Ремарка… Но тут и слова-то такого никто не знает. — Лиза оглядела зал. — Сидит твой знакомый…
Подошла официантка и наклонилась к Павлу:
— У окна слева!.. Просят подойти.
Лиза напряглась и, путаясь, стала делать заказ. Павел взял ее за руку:
— Не суетись!.. Дела подождут…– Павел говорил тихо, одними губами, — Никого не бойся — уважать будут. И улыбайся!.. Я ведь с тобой!
В блатной вальяжной манере он повернулся к официантке:
— И беляшей, уважаемая, румяных, не по-бедному… А родненькую в графинчике со слезой, чтоб по душе… Праздник с подругой у нас нынче!
Официантка принесла графин с водкой, рюмки, селедку с кружками лука и тарелку румяных беляшей. Они чокнулись. Павел вилкой ухватил несколько кусочков селедки и, протянув их ко рту подруги, громко сказал:
— Знатная закусь! — и тихо добавил, — Не оборачивайся! На меня смотри!
Они еще раз выпили. Павел громко цыкнул, встал и не спеша вразвалку направился к ожидавшему. Тот, сопровождая прищуренным взглядом Павла, рукой показал на стул:
— Швартуйся! Побазарим!.. Я Евгений, а ты, стало быть, студент из Москвы, мастер спорта по боксу… Серьезно!.. Со мной примешь?
— Не откажусь. — Павел медленно отодвинул ногой стул и вальяжно сел, свесив руки, всем своим видом показывая, что открыт к разговору:
— У нас обиды нет, а у тебя? — Евгений покачал головой.
— Джагу не ты вынимал, не ты и ховал. А шестерки, видать, в школу не ходили и азбуку не учили.
— Лады! Как сюда приплыл?
— Посоветовал друган, он ваш, местный. Тренировались вместе. Подзаработать хотел, а на комбинате реконструкция. Осечку, видать, словил… Надо было проверить, а друг слинял в темную.
— Кто такой?
— Еремеев Костя.
— Ерёма… Был такой!.. — Евгений прищурился. — В корешах у меня не замечал!.. Мне удар поставить сможешь? Купюрами не обижу.
— Не откажусь. Инвентарь нужен. Территория хоть какая?
— Моя забота… Организую… Музыку откуда знаешь?
— Детство веселое, учителя достойные, еды мало, — Павел усмехнулся.
— А сейчас?.. Может, моим по азбуке уроки дашь?
— У каждого свой путь. Я никому не должен… Азбуке жизнь учит, если слух есть!
— И то верно!
Евгений налил два полных стакана водки и пододвинул закуску на середину стола: — При базаре в клубе у тебя очко сухое было… Уважаю!
— Мой отец говорил: «Коли нет выхода, оставайся до конца мужчиной».
— Авторитетный человек, видать, твой отец.
— В войну служил в разведке. Рано ушел.
— Помянем!
Они допили бутылку. Павел встал, в упор посмотрел на Евгения и протянул ему руку:
— Забили! Потеть придется. Акцент при куреве слабый. Удар значит.
— Без курева обойдусь ради дела. Лучше найти, чем потерять!
Евгений оказался упорным и выносливым учеником. После каждой тренировки он щедро расплачивался. Когда Павел сообщил, что ему скоро возвращаться в Москву, Евгений достал стопку десяток:
— Премиальные… Заниматься будем до упора, то бишь, вокзала твоего. Не обидел? Дороги люди сами выбирают — это ты верно излагаешь! За учительницу не тужи! Я тоже студентом два курса… тянул, — Евгений цокнул языком и усмехнулся. — Чтоб потом с большевиками на демонстрации «Утро красит нежным светом… Кипучая, могучая…» У меня своя песня! Мотивчик не попутаю. Слова из души должны идти.
— Хороша песня! Трое с джагой на одного… Надо в ровную!
— Интересный ты экземпляр. Но на слезу не дави! Бог даст, еще в глаза друг другу глянем. Земля-то круглая! А про дорожку мою Боженька намекнет. «И кто его знает, на что намекает».– Евгений пропел строчку из знаменитой песни Лидии Руслановой¹², потом не мигая посмотрел в глаза Павла. — Ты ведь не веруешь! А я вот сомневаюсь…
— По-другому мыслю: совершил — на ответку становись!
— Гордыня в тебе. Ладно, бывай. Человек — он или есть, или так себе! Почему у большевиков Слова верные, Земля большая, а Хлеба мало?
— Работать по чести надо!
— А где ж столько их, честных, взять? — Евгений усмехнулся. Большевики в честность зовут, но что-то там честных в мелкоскоп искать надо. Хавать не по конверту надо…
— Мне незаработанного и чужого не надо.
— Ну давай, живи по-честному! Встретимся, коли жив буду, расскажешь!
Они обнялись.
До отъезда Павла оставалось две недели. Лиза изощрялась на кухне. Когда Павел предупредил, что половину заработанного возьмет в Москву, Лиза вздохнула и негромко сказала:
— Конечно, Пашенька! Не восемнадцать же лет мне… Я не в обиде. Свое получила и на том спасибо…
— Нет у меня никого!
— А я не спрашиваю. Коли помоложе была, у любой отбила бы…
Как-то после сытного воскресного ужина она достала бутылку шампанского:
— Мужчина может быть старше и даже намного. Наоборот — ничего хорошего не получится. Это против природы… Хотя в литературе примеры были…
— Вот встречаются двое. Между ними сокровенное… только их. А потом расстаются: обстоятельства, ссора… мало ли что. Куда сокровенное девается? — задумчиво спросил Павел.
— Наверное, туда, — учительница показала глазами наверх. — Ты в старости философом будешь!
— Если доживу, — усмехнулся Павел. — А вдруг … писателем. Учиться надо, наверное. Помнишь, ты сказала, что Лермонтов мой кумир. Я, вообще, считаю, что настоящая русская проза с него и началась. Пушкин наметил дорогу в «Маленьких повестях», но там все герои одномерные: даже Онегин ясный, а Печорин объемный, весь в противоречиях с самим собой и окружающими.
— Смотреть могут все, а вот увидеть и на бумаге изобразить — талант нужен! Писателю даже не все понимать нужно, а изобразить правильно. — А твои какие любимые писатели?
— По настроению… Я суп фасолевый с консервами и луком на завтра сварила. Хочешь, баранью ногу запеку? В Москве такого не будет… Писатель честным должен быть в подушку, как папа говорил. Но это мало кому дано! И жениться должен на каждом произведении. А по жизни все врут…
— А как же творческая фантазия?
— Сердцем слушай!.. Кончается мой бабий праздник… От отца осталась неоконченная рукопись «Размышления о поэзии Осипа Мандельштама и Николая Заболоцкого»¹³ …При обыске не нашли… Ты такие имена слышал? Ее надо лично в руки Твардовскому¹⁴ отдать.
— Я с поэзией не очень в ладах… Передам, не волнуйся!
— Папа считал, что Мандельштам и Заболоцкий — продолжение Блока.
— Я «Двенадцать» читал. Но не все понял!
— Твардовский в одном ряду с великими. Прочти его поэму «За далью даль»! Недавно она была полностью опубликована. Многое в жизни пересмотришь…
Учительница вздохнула, закрыла глаза и прошептала:
— Настоящие поэты на облаках живут. Они поэтическим зрением то видят, что обычным людям недоступно… Великие еще выше… на других планетах, наверное! А рифмоплеты, папа говорил, в магазин за водкой бегают и рассказывают, что они продолжение Лермонтова и Блока.
Периодически на Лизу накатывало. «Скоро все закончится, незачем будет класть салфетки на стол, а главное — постель станет холодной, без запаха мужского тела». Она гнала прочь эти грустные мысли и с жадностью каждую ночь дарила себя Павлу. «Может, ребенка от него зачать, он и знать не будет. А вдруг кто появится — кому чужой ребенок нужен…» — останавливала себя учительница.
На вокзале она уткнулась лицом в ставшее родным плечо. Почувствовав, что плечо становится мокрым, Павел повернул лицо женщины к себе:
— Дороги не всегда люди сами выбирают. Мне подумать нужно… У меня к тебе тоже просьба… Все не знал, как просить. А тут ты сама подтолкнула…
Лиза отпрянула от Павла и насторожилась:
— Какая?
— Не страшная, совсем не страшная! — Павел притянул Лизу к себе. — Под твоим матрацем в полотенце кинжал трофейный. Отец с фронта привез. Евгению сама в руки отдай!.. От меня, мол, на память. И скажи слово в слово: «Мессер, как с войны пришел, в чистоте спал. Только один раз проснулся». Евгений поймет. Он тебе денег даст, возьми и не благодари!
— Почему? «Мессер» — это по-немецки «нож». А что с деньгами делать?
— Что хочешь. Вина купи, — Павел рассмеялся, — и выпей, только одна не пей! Так положено… Женя по закону блатному живет: берешь нож из других рук — плати, сколько хочешь, вынул нож по делу, с угрозой — значит, бей!.. Кровью омыть угрозу надо!
— А с кем пить?
— Вот с Женей и выпей!
— Когда хоронить маму с папой ездила, поняла: временные мы тут. Они такое прошли и любовь сберегли… Приятелю твою посылочку передам… Не пиши мне… Поцелуй меня! Нет, не надо! Так легче будет. Кому ты достанешься — не хочу знать! Ревнивая я, а на ревность права нет! Спасибо тебе… Когда драка в Доме культуры была, ты зачем спел, что приедешь?.. Ведь это ты мне пел!
— А вот приеду! «Расставание — это временная смерть!» — кто сказал?
— Не приедешь, Пашенька… У тебя другая дорога, и я не для тебя… Но старость без женщины встретишь. Мне все легче будет, что под конец никому не достанешься… Я сердцем чувствую — у тебя большая дорога. Все пройдешь и писателем станешь… А я простая училка… Дай бог, переводчицей стану, но здесь это нереально… Вот пошлет мне судьба удальца-молодца, который посадит на коня и увезет в столицу… Прости меня, mein lieber Schrifsteller¹⁵, все бабы мечтательницы и дуры… и учительницы тоже. Когда-нибудь твой роман переведут на немецкий. Я даже название придумала: «Одиночество, обманутое счастьем». На немецком тоже красиво и загадочно: «Einsamkeit vom Glűck betrogen». Вперед всегда иди!.. А я смотреть, пока жива, тебе вслед буду. Прощай, солнце мое! — женщина внимательно посмотрела в глаза Павла и, резко повернувшись, пошла, вскинув голову.
Павел услышал, как она громко запела: «Во поле береза стояла. Во поле кудрявая стояла. Люли, люли, стояла. Некому березу заломати. Некому кудряву заломати. Люли, люли, заломати…»
— Все сделаю, — крикнул Павел вслед учительнице.
Павел лежал на верхней полке плацкартного вагона. «У каждого своя правда, и пройти надо свой путь. И какая разница, в какую сторону разница в возрасте?! И почему Лиза не спросила, что означает "Мессер только раз проснулся"? Ей не до того было».
Он хорошо помнил, как решился вопрос с кошкой Машкой. Когда в очередной раз она испачкала кому-то одеяло, а пострадавший предложил виновницу сжечь, подвесив ее над костром, Пашка подошел к страдальцу, молча двумя согнутыми пальцами ухватил его изнутри за ноздри и тихо сказал: «Машку тронешь — глаз выну!» На сходе было решено устроить показательную казнь. Пашка оглядел собрание и тихо сказал: «Я сам…». Авторитету не стали перечить. После ужина он отыскал Машку, отдал ей свою котлету, которую вынес из столовой. Та заглотила, лизнула руку Пашки и прижалась по обыкновению к его ногам. Пашка взял ее на руки, завернул в полотенце, оставив открытой ее голову, чтоб не волновалась. Кошка прижалась к Пашке и урчала. Он пошел за сарай, где хранился дворовый инвентарь. Опустил Машку на землю, накрыл свободной частью полотенца ее голову и ударил кинжалом в шею. Пашка крепко держал ее тело, содрогающееся от конвульсий. Он не боялся крови. До детдома жизнь познакомила его с кровью. Полотенце быстро набухало. Когда конвульсии прекратились, он положил Машку на землю, накрыл ее старым ржавым тазом и сел на него. Потом кинжалом и руками вырыл яму.
В Москву Павел вернулся с твердым намерением объявить Ирине, что дороги у них разные. Но она опередила его, сообщив, что на четвертом месяце носит его кровинку. В ЗАГС Павел явился в костюме, купленном на заработанные тренерским трудом деньги, и с букетом белых гвоздик.