|
|
Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов
|
Гвозди номера № 02 (70), 2011 г.
Сергей МНАЦАКАНЯН
Без черновиков
(Из лирики советских времен)
СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ БАЛЛАДА
Здравствуй, Любимая, долго
не виделись мы с тобою,
и снова вечер, и горько
свесился дым над трубою.
Раскаркались так знакомо
вороны на ветках кленов, —
всего пять минут от дома
до пригородных перронов.
А в мире идут поминки —
и сразу идут крестины,
и снова скрипят ботинки,
и снова дожди простые...
Впотьмах, за районной баней,
где простыни развевались,
не помня разочарований,
мы просто расцеловались.
И вскорости заревела
труба над моей окраиной...
Не нам ли кричат отчаянно
Надежда, Любовь и Вера?
Проносятся электрички
от края до края жизни,
и сумерки так лиричны
в осенней моей отчизне.
Дрожат над землей осины,
и что-то транзистор шепчет,
и снова ищут мужчины
своих единственных женщин.
И мы незабвенно любим
в предчувствии снегопада,
поверив лесам и людям, —
а что еще в жизни надо?..
Лишь горькая эта нежность
да небо над головою —
октябрьская безбрежность,
берущая за живое...
Начало 70-х годов ХХ века
ВЗГЛЯД
Куда там праздные гуляки
иль подзаборная ли пьянь?
Вовек да славятся зеваки —
разуй глаза и разом глянь!
Зевать — рискованное дело!
Я сам из племени зевак —
я обожаю без предела
считать ворон, считать собак.
Тот неуклюж, а этот ловок,
бульварный деется роман! —
свидетели всех потасовок,
участники великих драм...
Зеваки — труженики глаза,
руководители зрачка,
да не пристанет к нам зараза
и ни липучая тоска.
Судьба, исполненная риска!
Я столько в жизни прозевал,
но это было бескорыстно,
как воплощенный идеал...
О, удивленье перед миром —
застынешь, словно в столбняке,
дыша зияющим эфиром
на том всемирном сквозняке.
За поколеньем — поколенье,
приходим в жизнь, уходим в смерть,
чтобы предаться искушенью:
взглянуть, поохать, посмотреть...
Не поминая Божью матерь
перед провалом черных дыр,
глаз положить, пока не спятил,
на этот сумасшедший мир.
И — все, и только угол зренья
и глаз сияет в пол-лица,
и бесконечно изумленье
пред этим миром до конца.
* * *
И снова — взвихренная Русь
вопит от счастья и неверия...
Моя безумная Империя,
везде тупик — куда ни ткнусь...
Куда ни глянь — во все концы
гной, источаемый державою,
так закрутили гайки ржавые
ее вожди и подлецы...
И все же — взвихренная Русь
в своих надеждах и напраслинах,
и я, твой нелюбимый пасынок,
забыв о минувшем, взмолюсь
о милосердии — для всех...
ВЕРЛИБР
Я научился убивать
без омерзения
тараканов в провинциальных гостиницах
метким ударом
туго свернутой "Правды".
Я постиг законы
хладнокровного прохода
мимо вахтеров, билетеров, контролеров
и прочего мелкого начальства,
фанатически доказующего свою власть...
Я привык улыбаться —
просто так, на всякий случай
(простите меня, собеседники,
за автоматический оскал!)
Я приноровился,
перешагнув через собственное 40-летие,
не раздумывать о будущем,
а выхватывать мгновение
из мохнатых лап вечности...
Одним словом,
школа жизни
преподала мне свои уроки —
да так,
что я не сумел увернуться,
однако
я и поныне не могу совладать
с тем чувством удивления, волнения и жалости,
которое вызывают во мне
когда-то прелестные женщины,
а также
городские рябины,
бездомные собаки
и маленькие — еще неразумные — дети...
* * *
Уже умирают ребята моего поколения.
Под колесом электрички не выжил один, а другой,
вдруг захрипев от стакана водки, упал на колени
перед непостижимой и немилосердной судьбой...
В такие минуты, когда смерть открывает объятья
сорокалетним ребятам, не успевшим почти ничего,
страшная мысль приходит, что все в этом мире братья,
вот и еще одного охладело пламенное чело.
А век человеческий краток, а истина смутно брезжит,
но в лукавом тумане времени не открывает лица,
а все-таки в сердце тлеет, пока еще тлеет надежда,
что не все в этой жизни маетной — да! — потеряно до конца...
МЕМУАРЫ
Пальтишко на рыбьем меху —
зато беззаботная юность!
Я думал — все в жизни смогу,
да только не так обернулось.
Зато от души воспою,
как утром поскрипывал гулко,
вращая житуху сию,
коленчатый вал переулка.
В том богом забытом дворе
среди алкоголя и мата,
как в некоей черной дыре,
до боли вселенная сжата...
Веселых страстей змеевик!
Случайных соитий реторта! —
где — было! — похмельный мужик
отчаянно драпал от черта!
Здесь умер юродивый вор
и благоустроены свалки,
но все же да здравствует Двор —
фискалы его и весталки.
От этих времен — ни гу-гу.
когда же они миновали,
оказывается — я в долгу,
а время писать мемуары...
СОБАЧЬИ СТИХИ
Хорошо бы собаку купить.
И. Бунин
Ему приснилась колбаса —
она витала в сновиденьи,
как розовое привиденье
планируя под небеса...
Глазки на срезе "языковой",
"семипалатинской" лицо,
фатально схожее с подковой
иль обручальное кольцо...
Пленяла темная "салями"
и таял "зельц" на языке,
тянуло пряными мирами
от буженины в холодке...
Усиливали этот список
необычайной толщины
гирлянда праздничных сосисок
и блямба красной ветчины!
И как высокая награда
за преданность родным местам,
тугая палка "сервелата"
летала с горем пополам...
А он во сне завыл, бедняга,
сраженный этим наповал,
и вырвал сон из полумрака
битком заваленный подвал.
И он подумал, что хозяин —
интеллигентный идиот —
ему обрезков не бросает
и даже чарку не нальет...
И можно лишь во сне сорвать
прозрачный шпиг с суровой нитки
и громким голосом призвать
хозяина для лютой пытки.
Чтобы, вопя в подвале, — он,
обвитый змеями сосисок,
метался, как Лаокоон,
покуда вовсе бы не высох!
Ему приснилась колбаса,
и он во сне завыл, бедняжка,
и посмотрел, проснувшись, тяжко
глазами преданного пса.
|
|