|
|
Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов
|
Гвозди номера № 10 (186), 2020 г.
БЕЗДОМНЫЙ ПОЭТ, КОТОРЫЙ БЫЛ ПРЕДСЕДАТЕЛЕМ ЗЕМНОГО ШАРА
(К 135-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВЕЛИМИРА ХЛЕБНИКОВА)
I
Хлебников пропел песню счастья, как солнечный дервиш, совершающий под видом внешней метафизическую дорогу:
Мне мало надо! Краюшку хлеба И капля молока. Да это небо, Да эти облака!
Небо ценнее хлеба: особенно мистическое, скрытое за видимым. Математика, использованная для построения иных строф, делала стихи причудливо‑необычными, и ясно было:
Не зубами — скрипеть Ночью долгою — Буду плыть, буду петь Доном-Волгою!
Дон и Волга текут всегда, перекипая мускульной рябью воды… Отчего кончают с собой эрцгерцог и Мария Вечора? От невозможности реализовать бесконечность любви на этом свете? Много людей, слуги бегут, тяжелое масло картин мерцает на стенах охотничьего домика… Хлебников‑антенна, — улавливал звуковые оттенки космических посылов. Он бы хорошо управлял земным шаром — по-доброму. Поэмы-то какие! Скифские, лесные, дремучие, закрученные лабиринтом: проходи — не пройдешь. В будущем будет будущее… Оно всегда будет в стихах и поэмах Хлебникова, уходящих в бесконечную даль — как уходит в нее вечный поэт-дервиш…
II
Словесный расплав Хлеб-никова, влитый в русла времени, не затвердел, как могла бы лава, но продолжает жить странною плазмой, смешавшей в себе грезы и озарения, прорывы и провалы… Орнаменты, выписанные по древнерусской канве, возникают, как формулы наивной живописи:
Горбатый леший и младая Сидят, о мелочах болтая. Она, дразня, пьет сок березы, А у овцы же блещут слезы. Ручей, играя пеной, пел, И в чащу голубь полетел. Здесь только стадо пронеслось Свистящих шумно диких уток, И ветвью рог качает лось, Печален, сумрачен и чуток. Вила и Леший…
Но — не рай ли тут нарисован? Или попытка нарисовать именно его, малиновый, проявилась так? Мол, можно выхватить из сказовой реальности картины, вмещающие в себя так много, что и рай потускнеет? Зыбь слога, очевидно лишние слова, воткнутые в строки: Хлебников иногда словно играл в графоманию. …заклубится «Гибель Атлантиды», в которой, возможно, все люди, обладая открытым духовным зрением, не смогли достигнуть достаточно высокого нравственного уровня. Отсюда — выдернутый с корнем остров: так свершилось по велению высших сил, чьи расчеты и планы нам не ведомы. Хлебников — свернутость речи с одновременной ее простотой и картинами уже упомянутого рая; Хлебников — как воплощенный математический расчет, человек-формула, отменяющий игру иллюзий. Сплошная иллюзия. Амбивалентный Хлебников. «Журавль» улетит, «Зверинец» исполнится клекотом или чем там… Неважно: важна дикая напряженность поэм, выброшенных в мир, едва ли нуждающемся в таком лингвистическом феномене: ему б романсов… Но живут себе хлебниковские поэмы, разматываются клубками строк, переливаются самоцветами истин…
III
От графомана до гения — так аттестовали Хлебникова. Думается, ему это было все равно — прорывающему ходы в почве речи безразлично, что думают о нем. Наволочка набита стихами — и масса идей: дорога дервиша, хорошо знающего математику и способного к историческим расчетам. Изящная мощь иных словесных перекатов: Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер. «Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер. Длинноты иных исторических построений: растянутая, к примеру, поэма «Мария Вечора» — само имя которой уже поэзия; а история тут проста: история любви, скрепленной кровью. Новатор может плохо писать, допуская сбои в рифме (у кого их вообще-то не было?), предлагая ритмы, более походящие на техническую неумелость. Графоман может быть новатором? Он ни то, ни другое, он — Председатель Земного Шара, великолепно исходивший его, пусть в мечтах, красиво и безвестно отпетый самой степью — степью великой, как эпос тотального стихосложения. Хлебников спел свои песни — от крошечных «Мне мало надо…» и «Крылышкуя золотописьмом тончайших жил» до глобальных «Ладомира», «Лесной девы», «Гибели Атлантиды». Остается услышать.
IV
Хлебников, роющий бесконечно длинные ходы в почве слова, не пересекающиеся с Клюевым, возводящим волшебные терема на земле. Или?.. Труды Хлебникова уводили в сокровенные тайны русской речи, а Клюев увеличивал оную, возводя узорчатые словесные строенья. Клюев воспринимается безусловным мастером, не допускающим ляпов, в то время, как Хлебников, слишком увлеченный глобальностью замысла, проскакивал мимо них, разбросанных в текстах. И та, и другая работы были связаны с отблесками небесных тайн — в большей или меньшей степени метафизическими, цветными островами испещрившими именно Россию, чей глагол давал столь многое, что жизнь, подчиняясь оному, должна бы меняться в лучшую сторону. Но она, увы, не зависит от поэзии…
V
Лабиринты или ходы? Ходы в словесной почве, прорытые Хлебников, или лабиринты, построенные им? Мария Вечора покончит с собой вместе с любимым эрцгерцогом, и история, уложенная в ступенчатую поэму, поднимет русский язык своеобразно, даст ему звучание, прежде не слыханное: не говоря о картинах, ярче масла, выписанных словом. В четыре строки уложены все надобности человека — жаль, одного — зато Председателя Земного Шара:
Мне мало надо! Краюшку хлеба И капля молока. Да это небо, Да эти облака!
Разумеется, стержень здесь — небо… и облака, ибо язык поэзии — от высот: они могут быть и филологическими, и математическими, но всегда их сияние должно определять суть — и поэзии, и жизни вообще. Милейший кузнечик появляется как полноправный персонаж поэтического сообщества:
Крылышкуя золотописьмом Тончайших жил, Кузнечик в кузов пуза уложил Прибрежных много трав и вер. «Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер. О, лебедиво! О, озари!
Сложно и просто речь творится, как будто на наших глазах, речь, сулящая новый размах, новую выразительность. Сходятся пласты времен в мистических поэмах Хлебникова, сходятся, точно организуя невиданный простор всеобщности (вряд ли Велимиру был близок Н. Фёдоров, однако схожий горизонт мысли просматривается):
Старик с извилистою палкой И очарованная тишь. И, где хохочущей русалкой Над мертвым мамонтом сидишь, Шумит кора старинной ивы, Лепечет сказки по-людски, А девы каменные нивы — Как сказки каменной доски.
И ива именно старинная, как храм — как храм грядущего: языка, жизни, человечества. Председателю ли Земного Шара не предвидеть будущего? Он и год революции исчислить способен… Он и лихость отметит в своем своде — подлинную, яро-русскую:
Не зубами — скрипеть Ночью долгою — Буду плыть, буду петь Доном-Волгою!
И… Да мало ли сколько самоцветов — хоть восточных, хоть собственной добычи — высыпал Хлебников на страницы книг… Многим наполнивший закрома поэзии — много продуваемый ветром — дервиш русской поэзии — Шар Земной обнявший стихами — Велимир Хлебников.
Александр БАЛТИН
|
|