Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 07 (183), 2020 г.



Александр ФАЙН

Александр Файн — прозаик, драматург. С отличием окончил машиностроительный факультет Московского института химического машиностроения. С 1958 по 1988 год работал в промышленности, был главным конструктором по ряду образцов новой техники. Член МСПС, Союза писателей ХХI века. Автор публикаций в журналах «Слово», «Дети Ра», «День и Ночь», «Крещатик». Автор нескольких книг. Лауреат премии «Писатель XXI века». Живет и работает в Москве.



ОДИНОЧЕСТВО, ОБМАНУТОЕ СЧАСТЬЕМ
(Фрагменты романа)

Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом!
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?

Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрипит…
Увы, он счастия не ищет
И не от счастия бежит!

                      Михаил Лермонтов



ПРОЛОГ

Павел Андреевич Тулин независимо от продолжительности и алкогольной насыщенности вечерней трапезы, сопутствующей периодически его служебному и социальному положению, просыпался в пять тридцать. Наследие, подаренное спортом!.. Последнее время коллективные застолья с малосодержательной говорильней и многословными однообразными тостами, которые он прежде не без удовольствия скрашивал остроумными и нередко язвительными комментариями, стали его раздражать. Если мероприятие Тулин посещал без супруги, обожавшей, в отличие от своей половины, юбилеи и вообще многолюдье, он садился поближе к выходу, одним из первых брал слово, чтобы поскорее сделать «английское адью»…
Биологических родителей Павел не помнил. Домашний кров и колыбельную песню мамы ему заменила улица. Война есть война! Отчество и фамилия ему достались от директора детдома — инвалида и героя войны Андрея Тулина, усыновившего Пашку. Когда десятилетнего заморыша в солдатских ботинках на босу ногу, полной вшей телогрейке со взрослого плеча, от которой за версту разило мухобойным духом, в феврале сорок седьмого сержант милиции привел за руку в детдом, Пашка знал только свое имя и изъяснялся на забавной в детских устах смеси фени и мата.
До войны Андрей Тулин преподавал физику в старших классах двух московских школ. Единственный и поздний ребенок в семье незвездных, но религиозных музыкантов, выступавших в московских кинотеатрах перед вечерними сеансами, с ранних лет привык к самостоятельности. Книги и шахматы занимали его свободное время.
По воскресеньям и церковным праздникам чета Тулиных пела в хоре Елоховского Собора1. Вечно занятые поиском работы, в условиях насаждаемого властью воинствующего атеизма, родители не приобщали свое чадо к Вере. Они считали, что, став взрослым, сын примет верное решение и в одиночестве постучится во Врата Божьи… После окончания десятилетки Андрей поступил на физический факультет Московского университета.
Однажды отец позвал Андрея на праздничное богослужение, в котором вместе с хором Елоховского Собора должен был петь знаменитый тенор, солист Большого Театра Иван Козловский. Власть дозволяла непревзойденному юродивому2 не скрывать своего отношения к Вере. С сомнением студент и комсомолец вошел внутрь Храма… «Но ведь в хоре его родители». Закрыв глаза, Андрей простоял всю службу. В какой-то момент он почувствовал, как упругий столб сначала оперся ему на темя, а потом, втягивая голову, стал возносить его тело, потерявшее вес. Больше месяца мысль об этом ощущении не покидала его. Андрей предложил родителям при возможности сопровождать их на богослужение.
В составе концертной фронтовой бригады супруги Тулины попали под шквальный обстрел. Об их гибели сын узнал из третьего и последнего письма жены Татьяны, которое разыскало его в госпитале. После долгих бессонных ночей Андрей ответил, туманной фразой намекнув на последствия ранения, лишавшего его права находиться в одной постели с женщиной.
Морозным утром первого послевоенного января выписавшийся из госпиталя командир дивизионной разведгруппы, кавалер всех степеней фронтовой доблести, гвардии капитан Андрей Тулин поставил чемодан перед знакомой дверью и огляделся. На разбитом подоконнике у лестничного марша, где всегда стояла пустая банка для окурков, сидел худющий черный молодой кот. «Быть может, это сынок его кошки Авдотьи. Такие же белые отметины на ушах». Кот спрыгнул с подоконника и закружил восьмерки у начищенных офицерских сапог. «Ты здесь живешь, дружище, или приблудный? Мамку помнишь? За Авдотью-красавицу дворовые дон-жуаны в кровь бились, а я потом ее котят в семьи учеников пристраивал… У тебя-то, брат, уже подруга есть? Или у вас без обязательств?».
Сегодня было 25 января — именины жены и праздник студентов Московского университета, знаменитый Татьянин День. По договоренности с главврачом госпиталя Тулин выписался накануне. Он поехал в Центральный парк имени Горького, где до позднего вечера гулял. Ночь он провел в зале ожидания Киевского вокзала. Капитан расстегнул шинель, достал сосновую веточку, которую грел на груди, и нажал кнопку звонка. Регалии, перестукиваясь, зазвенели.
Татьяна не обняла мужа и сказала, что комнату освободит, как только устроится в общежитие при заводе, где она работала с зимы сорок третьего. Детей у них не было — только в марте сорок первого под руку они вышли из ЗАГСа.
Андрей подошел к своему письменному столу, поболтал пустую чернильницу-непроливайку, водрузил на середину стола веточку. Потом сложил в чемодан части охотничьего ружья, патроны, незавершенную рукопись учебника по физике, шахматы и какие-то личные вещи. Татьяна проводила его до входной двери. Ее глаза блестели:
— Прости меня, Андрей… Но лучше по правде!.. Я не виновата, что война!.. — она поднесла к своим губам золотую с эмалью иконку Николая Угодника, поцеловала и протянула теперь уже не мужу, — возьми, пусть бережет тебя Святитель.
Тулин молча посмотрел в глаза женщины, теперь уже не жены, повернулся и вышел из квартиры. Он услышал, как захлопнулась дверь.
Кот сидел на подоконнике и сосредоточенно вылизывал жидкий хвост, освобождаясь от живности: «Плохо, дружище, одному… Взял бы тебя на санобработку, да, видать, не судьба!..». Капитан спустился по лестнице, каждую ступеньку которой хорошо знал. Со двора оглядел окна. В некоторых еще горел свет. Поставил чемодан и закурил. По привычке разведчика, закрыв ладонью папиросу, сделал несколько протяжных затяжек, тщательно загасил окурок на спичечном коробке, сунул его в карман и, припадая на правую ногу, знакомыми переулками уверенно зашагал к Крымскому мосту.
На середине моста он остановился, докурил последние две папиросы, набрал полные легкие воздуха и перегнулся через парапет, высматривая на льду свои окурки. Около них, переругиваясь за обнаруженный обман, ходили серые вороны. Тулин пересчитал ворон — ровно отделение. «Как раз столько и полагается при последнем салюте. По команде они выстроятся в шеренгу почетного караула для прощания с кавалером семи боевых орденов и одиннадцати медалей, из которых две самые почетные — «За Отвагу»… От парапета до ледяной тверди три секунды свободного полета для решения вопроса… А рукопись?.. Решать надо, капитан… Без соплей, гвардии капитан… Ей сын и дочь нужны, а не полено с орденами в кровати!»
Вход в Центральный парк был открыт. Андрей пошел к Нескучному саду. Здесь он сделал предложение Татьяне. Всю ночь они гуляли, целовались, а потом, обнявшись, упали в какую-то яму. Когда спустя полчаса они выбрались из нее, учитель протянул Татьяне сосновую веточку и прочитал тридцатую строфу пушкинского шедевра, заменив Евгения на Андрея: «Сомненья нет: увы! Андрей в Татьяну как дитя влюблен…». Слава богу, поэтический размер не сильно был нарушен.
Заведующая школьной библиотекой, внучка известного заводчика, посчитавшего, что лучше один раз принять большевистскую пулю в России, чем с осоловевшими глазами поднимать рюмку «смирновской» в кафе на Елисейских полях за Россию, с пониманием отнеслась к предложению школьного учителя. Она взяла веточку, закрыла глаза и подставила свои губы. Учитель тогда сказал, что его родители ходят в церковь, а она ему должна родить сына Николая и дочь Татиану, в честь которой был основан 13 января (по старому стилю) 1785 года Указом Императрицы Елизаветы Петровны Московский университет. Татьяна положила руки на плечи учителя, посмотрела в его чистые глаза и сообщила, что у нее дома есть небольшая золотая иконка Николая-чудотворца, оставшаяся от деда.
Ноги привели разведчика к одноэтажному домику, где до войны жил его наставник — доцент физического факультета Московского университета, сподвигший любимого ученика на написание учебника. Через дыру в заборе Тулин увидел, что окна накрест заколочены досками, а крыльцо завалено толстым слоем слежавшегося снега. Он слегка подергал болтающуюся калитку — она упала. Тулин поднял ее, прислонил к забору, пошел к реке. Гуляя по берегу, они обсуждали с доцентом содержание каждой главы.
Посреди поляны занял обзорную позицию свежий пень. По фронтовой привычке разведчик быстро осмотрелся. На большой сосне сидело пять серых ворон. «Ну что, подруги, много чего повидали?.. И кому поведали?». Тулин вынул из чемодана кинжал со свастикой, реквизированный у захваченного со штабными документами немецкого обер-лейтенанта, нарубил уверенной рукой лапник. Подогнув полы шинели, разведчик сел на пень, пододвинул здоровой ногой чемодан, кинул в него кинжал, достал сорок две школьных тетрадки, исписанные аккуратным преподавательским почерком, полистал, пересчитал, потусовал и на лапнике сложил из них домик. Из бокового кармана вынул фляжку со спиртом, задержав дыхание, глотнул пару раз, выдохнул. Затем вылил остатки на результат трех лет бессонных ночей и поджег. Тетрадные листы, сопротивляясь смертному приговору, свертываясь, нехотя горели. Дождавшись, когда на лапнике не осталось пепла, который разносили по поляне порывы ветра, собрал и зарядил ружье. Подсунув под ремень ствол и опершись на него подбородком, Тулин посмотрел на небо — последние солнечные лучи освещали редкие облака.
Смеркалось. Умные, всяко повидавшие на своем вороньем веку птицы молча следили за манипуляциями нарушителя их покоя. По опыту тысячи двухсот пятнадцати фронтовых суток разведчик знал, что самое страшное — уходить, когда вокруг нет своих. Это путевка в «пропавшие без вести» со всеми вытекающими… А здесь десять глаз. После выстрела они загалдят, улетят и расскажут… И кому?
Тулин широко открытым ртом шумно втянул морозный воздух, подмигнул воронам и легко коснулся указательным пальцем спускового крючка, ощутив его стальную уверенность. «Ну что, гвардии капитан, кишка тонка!.. А ведь сумел нажать, когда напарник отказался выполнить приказ, подставив под риск всю операцию, а теперь… Рукописи нет… Войны нет… Родителей нет… Жены нет и не будет… Одно легкое движение, и летопись окончена твоя».
Тулин поднял голову. Закололо под левой лопаткой. «Нет!..» — закричал разведчик и вскочил. Электрическим разрядом стрельнув в колено, напомнила о себе культя. Вороны закаркали и, шумно захлопав крыльями, улетели. Снег посыпался с веток. Тулин расстегнул ремень и, взявшись за ствол, наотмашь прикладом ударил о пень. Приклад отлетел. Раскрутив над головой ствол с затвором, он разжал пальцы. Где-то зашуршало и стихло.
Тулин сел на пень и опустил голову на грудь: «Жаль, фляжка пуста…». Ему вспомнилось богослужение в Елоховском Соборе. Он снова ощутил уходящий вверх столб над головой… «Жить будем, гвардии капитан!.. А коли жить — значит, не помрем!»
Разведчика в отставке с орденской планкой в пять рядов на кителе приютил майор. С ним Тулин в госпитале встретил Победу. Саперный майор, прошедший всю войну без единой царапины, на парадной лестнице Рейхстага оставил кисти обеих рук и левый глаз.
…В госпитале подружившиеся офицеры, играя в шахматы, не обсуждали свое послевоенное будущее. Майор становился рядом и называл ходы. Когда счет стал трехзначным в пользу разведчика, Тулин признался, что был чемпионом факультета в университете, и предложил играть с форой в пользу сапера.
— У меня наград своих хватает, — майор нахмурил брови. — Войну честно мы с тобой прошли: на двоих три глаза и пять конечностей, шестая не помешает… Здесь мастер есть. Под Москвой свои две нижние потерял… Завтра прибудет на рекогносцировку.
Солдат с повязкой на левом глазу, в офицерских хромовых сапогах, пилотке и гимнастерке без погон, на которой светилась медаль «За оборону Москвы», лихо щелкнул каблуками и козырнул:
— Прибыл для проведения осмотра.
— Тезка… по-окуляру, значит, — майор мигнул правым глазом и ногой придвинул табуретку к кровати разведчика. — Чтоб все в ажуре было!
— Я до войны столяром в театре работал… У меня проколов не бывает, — мастер сел на табуретку, — с одним окуляром в театре нечего делать! Второй и третий план сливаются. Пространство сцены не чувствую…
Трижды обмерив рулеткой здоровую ногу, он повернулся к майору:
— Мне бы без бинта вторую осмотреть.
Майор позвал сестру. Она вошла в палату и, наклонившись к лежащему, аккуратно сняла повязку. Осторожно ощупывая культю, солдат посматривал на Тулина:
— Хорошо, что колено не затронуто. Полагается два протеза: под ботинок и под сапог… Как костыли в угол поставишь, сразу без палки ходи, не то привыкнешь и хромым останешься! Извини, брат… Без погон — я по-простому!
Солдат прикрыл рукой живой глаз и загадочно покачал головой:
— Материал достану и по цене доложу…
Он достал мятую школьную тетрадку, огрызок химического карандаша, послюнявил его и, сделав пометки в тетрадке, встал и вытянулся по стойке «Смирно»:
— Разрешите выполнять боевое задание?
— Правильно мыслишь, мастеровой… именно боевое!
Когда солдат и сестра ушли, майор сел на табуретку:
— Ну что, разведка, к кроссу пора готовиться… А мои протезы, видать, еще не придумали. Дождемся, как считаешь, гвардеец?
Тулин положил руку на плечо майору:
— Обязательно! Медицина постарается… Мы же смогли.
— Мне бы второй окуляр, в шахматы тебя бы раздел. Мысль не концентрируется… Ладно, капитан, живы будем — не помрем!
Майор собирался вернуться домой в подмосковный Подольск. По письмам — жена ждала инвалида. Выходя из палаты за медсестрой, выписавшийся из госпиталя майор плечом придержал дверь и обернулся:
— Слушай сюда, спортсмен, мой дом — твой дом… Война войной, а жить и после надо! Надумаешь — ждем!.. Слово офицера!
Майорша работала в городском военкомате и посулила за пару месяцев найти разведчику достойное место с жильем. Как-то вечером она со значением послала Тулина за бутылкой, а когда он вернулся, стол был накрыт:
— Ну что, разведывательный гвардейский капитан, пойдешь директором детдома? Заминочка была… Хоть у тебя планка в пять рядов и образование, а билета партийного нет. Промашку, значит, на фронте разведчик допустил… Герой, а беспартийный!.. Вчера приказ на тебя подписали. Пляши, разведчик, и наливай двойные фронтовые!
Директору детдома полагалась небольшая служебная квартирка с отдельным входом в правом крыле здания, где размещалось это богоугодное заведение. Четыре окна с занавесками, на которых стоял штамп детдома, две металлические кровати с продавленными панцирными сетками, трехстворчатый скрипучий шифоньер и качающаяся этажерка.
Через день майорская семья проводила постояльца. Теперь не нужно было затыкать уши ватой, чтобы оберегать оттренированный слух разведчика от нормальной ночной человеческой жизни, проникающей через тонкую перегородку и понапрасну напрягающей изуродованную плоть молодого мужчины.
А когда на второй кровати стал посапывать рахитик-волчонок, который по первости не считал зазорным поживиться за чужой счет и одновременно мог встать на защиту обездоленного, широкодушно поделившись с ним экспроприированным приобретением, солнце чаще стало заглядывать в келью фронтовика.
Даже среди сирот войны, не по годам освоивших недетскую философию выживания, Пашка выделялся. Детдомовцы признали его за «Старшого» и нарекли «Павлином». В конфликтах по иерархии его слово последнее. Пашка быстро разобрался, что риторика общения в классе, на улице и дома далеко не одно и то же.
Сын по ночам часто вскрикивал. Старший Тулин вставал, подходил к сыночку и поправлял одеяло. Как-то наблюдательный глаз разведчика обратил внимание на неестественно высоко лежащую голову волчонка. Тулин осторожно вытянул из-под подушки сверток — в вафельное детдомовское полотенце были завернуты девять ломтей белого хлеба и пять пряников. Отец положил сверток на стол и рядом записку: «В следующий раз четное бери, чтобы нам поровну!»
В доме появился патефон. По вечерам, пока сын аккуратно расставлял шахматные фигуры, отец выбирал из стопки на этажерке пластинку, бережно протирал ее фланелевой тряпочкой, вслух с выражением читал этикетку в центре пластинки и устанавливал ее на диске. Первое время Пашка, быстро осваивавший тонкости великой игры, не реагировал на музыку. Но однажды волчонок как-то странно посмотрел на отца, отложил тетрадку с записью ходов и удивленно перевел взгляд на патефон:
— Это что?
— Великий композитор Бетховен в юности встретил и полюбил девушку, но она не захотела с ним встречаться. Тогда он написал эту музыку. Она называется «Лунная соната».
— Как написал?!
— Композитор в голове придумывает музыку и записывает ее на бумаге специальными знаками, как в шахматах, только еще сложнее. Они называются нотами. Они показывают, как играть или петь: громко или тихо, быстро или медленно… Ведь петух звонко кукарекает, а волк глухо рычит…
Теперь, когда отец задерживался, сын доставал из чемодана брезентовый чехол от фляжки, в котором позвякивали отцовские регалии, раскладывал их по старшинству на одеяле и по несколько раз подряд слушал одну пластинку. Погружаясь в звучание и подчиняясь ритму, Пашка мысленно начинал руками и ногами отталкиваться от воздуха и поднимался к облакам, пока не упирался в невидимую преграду, спиной ощущая ее упругое сопротивление. Сладкая истома обволакивала его тело. Ему так хотелось, чтобы состояние полета продолжалось вечно. Он снова ставил любимую пластинку.
Как-то, сидя на кровати и раскачиваясь в такт музыке, Пашка слушал «Посвящение» Шумана, а, когда прозвучали последние аккорды, открыл глаза. В дверях стоял отец.
— Молодчина, любимую музыку надо много раз слушать и запоминать… Однажды на фронте наша группа попала в ловушку. Все, каюк! Я закрыл глаза, вспомнил любимую музыку и, пока она звучала в моей голове, придумал, как выбраться.
— А какая любимая?
— Когда ты ее слушаешь, никого кругом нет, а ты один высоко-высоко над землей.
— В облака упираюсь, а выше не могу.
— Музыка любимая зовет тебя преодолевать трудности… Как-нибудь на концерт сходим.
— На какой концерт?
— Там разные люди собираются и вместе музыку слушают, чтобы добрее быть к людям и животным — братьям нашим малым.
— А волки? Почему говорят про плохих людей, что они как волки?
— Волки честные и гордые. Нет плохих зверей. Животный мир устроен по законам, которые придумала природа. Допустим, еды мало и рождается меньше волчат… Природа миллионы лет развивалась и оставила только то, что нужно для будущего.
— А как же акулы?
— Они нападают на больных рыб и защищают море от болезней. Это их дом, а мы гости… Природа сама избавляется от нездоровых и слабых. Акулы — самые древние доктора моря.
— А у людей где дом?
— Где человек построит дом, там и охраняет его, чтобы жить.
— А что, у фашистов не было дома?
— Об этом как-нибудь поговорим… Мужчина должен быть сильным и помогать слабым…
— А я слабый?
— Нет, сынок, ты сильный. Таким и оставайся всю жизнь. Сильный — честный! Никогда не предаст, без соплей и слюней по жизни идет.
— А ты много немцев убил?
— Давай о войне в другой раз поговорим, — Тулин тяжело вздохнул и обнял сына. — Я есть хочу.
Однажды отец принес шаляпинскую «Блоху». Пашка внимательно слушал, а, когда пластинка остановилась, спросил:
— А ты можешь написать ноты?
— Нет, сынок, надо учиться и иметь талант.
— Талант — это что?
— Что лучше всего получается и всегда хочется делать.
— А у тебя есть талант?
— По музыке — нет.
— А откуда берется талант?
— Природа в каждом человеке прячет какой-то талант. Кто художник, кто врач, кто военный.
— А зачем нужен талант?
— Без него пустую жизнь проживешь!
— А какой у меня талант?
— Каждому нужно искать свой талант. А жизнь, обстоятельства и близкие люди помогают, а иногда, к сожалению, мешают. Учись, сынок, на пятерки — талант сам голос подаст.
По воскресеньям отец и сын ходили в городские бани. У входа они покупали два веника: березовый и дубовый. Со знанием дела Пашка придирчиво отбирал эти важные атрибуты банной процедуры. В раздевалке отец отстегивал кожаный протез и в трусах, опираясь на плечо сына, прыжками добирался до мыльного отделения. Пока отец разводил в тазу густую мыльную пену, сын замачивал веники в другом тазу и направлялся на рекогносцировку в парилку, где деловито по реакции ушей, как учил отец, определял качество пара.
За год сын легко прошел программу начальной школы и к пятому классу стал единственным круглым отличником.
— Правильной дорогой идешь, сынок! — Отец взял в руки похвальную грамоту, лежавшую на кровати Пашки.
— Ну и какой у меня талант?
— Думаю, у тебя их несколько… Надо еще пару грамот, чтобы выбрать твой главный талант… Бог поможет.
— А Бог — это кто?
— Бог в душе должен быть… Вот выйду из госпиталя, сходим в Храм.
— Храм где?
— Церковь… любая.
Неожиданно директора детдома положили в госпиталь. По воскресеньям сын навещал его. Однажды отец взял Пашку за руку и тихо сказал:
— Мне про талант твой сон приснился… Сколько пятерок?
— Одна четверка… – Пашка опустил голову.
— Исправляй!.. На входе в Храм проверяют… Всякое в жизни может случиться. Помнишь, ты мне рассказывал, как в облака упираешься, когда любимую музыку слушаешь? Может так получиться, что не сходим вместе в Храм.
— А меня одного пустят?
— В Храм каждый сам по себе входит. Войди в Храм, когда вопрос важный решить надо и посоветоваться не с кем. В Храме стань под куполом.
— Это где?
— Найдешь… Долго стой с закрытыми глазами, руки на грудь положи. Вдруг тебя Сила придавит к полу, а потом ноги сами оторвутся от земли. Значит, правильно думаешь!
— А если не поднимет?
— Опять приди на это место, но никому не рассказывай и жди. Обязательно разберешься… Может, не раз и не два придешь!
— Ты так про музыку говорил.
— Верно! Можешь попеременно… Только по-пустому в Храм не ходи!
На кладбище бледный, с немигающими глазами, Пашка кусал губы и, ощерившись, злобно озирался, словно не хотел, чтобы на его горе еще кто-то имел право. В их жилище поселился с семьей новый директор, а младший Тулин поступил в ремесленное училище при военном заводе, обеспечив себе койко-место в общежитии, форму и трехразовое питание.

По-военному он провел ревизию имущества, сложил в чемодан, что уместилось из нужного, вместе с офицерской шинелью, заветным брезентовым мешочком и кинжалом. Шинель он сначала свернул в скатку, как учил отец, и расположил в чемодане так, чтобы защитить любимые пластинки. С тяжелым отцовским чемоданом в одной руке и патефоном — в другой двенадцатилетний Пашка Тулин вышел из ворот детдома и, не оглядываясь, пошел в миру искать свой талант.
Разузнав в подробностях о жизни училища, детдомовец записался в секцию бокса. Тренер сразу обратил внимание на быстро схватывающего и упорного подростка с незаурядной природной реакцией и даже дал ему кличку «Принц» в надежде воспитать преемника «Короля» советского бокса Николая Королёва3. В семнадцать лет Пашка выиграл нокаутом в полуфинале первенства Москвы. О нем заговорили как о будущей звезде советского бокса.
Окончившие ремесленные училища с отличием, по существующему положению, поступали без экзаменов в высшие учебные заведения и им, в первую очередь, предоставлялись места в студенческих общежитиях. Павла Андреевича Тулина зачислили на факультет аппаратостроения Московского института химического машиностроения, лучшие выпускники которого получали распределение на так называемые «Почтовые ящики», зарегистрировали на кафедре физвоспитания и как действующего спортсмена освободили от сдачи зачетов по физподготовке.

 1 Елоховский Собор (прав. назв. Богоявленский Собор) построен в 1717–1722 гг. на месте села Елохова, вошедшего в черту Москвы в XVIII в. Являлся Патриаршим Собором Русской Православной церкви до 1991 г. В Соборе приходская жизнь в советское время не прерывалась. С 1991 г. кафедральный Храм московской городской епархии. Покровитель — Святой князь Александр Невский.
 2 И. С. Козловский (1900–1993) — знаменитый лирический тенор, солист и режиссер Большого театра, народный артист СССР, открыто участвовал в богослужениях, что в довоенное время было проявлением смелости. Исполнение Козловским партии юродивого в опере «Борис Годунов» считается одним из вершинных достижений мирового оперного искусства.
 3 Н. Ф. Королёв (1917–1974) — легенда советского бокса, девятикратный чемпион СССР в тяжелом весе, четырехкратный абсолютный чемпион. (В СССР был разрешен только любительский бокс.) Герой ВОВ, имел ранение и контузии. После войны победно вернулся на ринг. Знаменитый профессионал-тяжеловес Джо Луис (США) прислал вызов-приглашение Королёву, но Сталин не разрешил поездку. Это решение, помимо политической реакции в случае поражения советского чемпиона, по медицинским показаниям (длительный перелет, контузии, непривычная для любителя продолжительность боя) было правильным. Джо Луис (1914–1981) — один из величайших тяжеловесов профессионального бокса, десятикратный чемпион мира в тяжелом весе, трехкратный — в абсолютной категории, «Боксер года» (1936, 1938, 1939, 1941).



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.