Гвозди номера № 12 (176), 2019 г.

Вообще-то, имя-отчество моего дяди было Алексей Кириллович. Но прижилось это имя — дядя Лёня. В детстве он переболел оспой. Лицо у него на всю жизнь осталось в коричневых оспинах, а на подбородке даже в неровных шрамах.
Высокий, сухощавый, дядя Лёня ходил быстро, был несколько суетлив. Ко всему, что доставляло ему радость, относился восторженно, будь-то огород, собранный урожай, птица во дворе и даже собака Кутька. Оценкой всего, особенно приготовленного или сделанного женой тетей Шурой, всегда были слова "ой ловко!" или "на сто видсоткив".
В детстве каждое лето я гостил у бабушки Зины и дедушки Кирилла в селе Красная Каменка. Дядя Лёня и тетя Шура жили там же. Я часто бегал к ним по утрам. Если успевал застать дядю дома, то отправлялся с ним в бричке о двух колесах, запряженной лошадью, в "поля". Дядя Лёня был агрономом. Он еще до войны закончил сельхозтехникум. После войны приехал в Красную Каменку с тетей Шурой и был принят в колхоз агрономом. У меня до сих пор перед глазами ломоть хлеба с кружкой молока перед поездкой.
— От это треба усе чисто поесть. Може до вечора у поле будем.
А у калитки уже стояла к столбу привязанная лошадь с бричкой. Косится во двор, гривой встряхивает, мелкой дрожью кожи утренних мух с нее сгоняет. Завидев нас, лошадь голову задрала, удила закусив, затопала копытами.
— А ну стой! Эч яка! Тпр-у‑у! А ну не балуй! Зараз едем!
Мы садимся на вытертую до блеска скамейку. Я маленький еще и потому дороги не вижу, а только огромный круп лошади и длинный хвост. Сердце замирает. Дядя Лёня подбирает вожжи, — нье-о‑о! — и мы, плавно переваливаясь на бричке с боку на бок, съезжаем от калитки на размолотую в пух грунтовую дорогу. За селом дорога уже не такая разбитая. Бричка начинает подпрыгивать. Дядя Лёня поцокивает языком, потряхивает вожжами. Летняя шляпа его в дырочку. Дядя Лёня называет ее "брыль". Точки от дырочек смешиваются с оспинками, и лицо теперь кажется чистым и даже красивым. Улыбка бежит по его тонким губам, он наслаждается утром. Но в глазах почему-то все равно остается грустинка.
А еще руки дяди Лёни всегда пахли земляникой. Это от земляничного мыла. Он всегда его возил с собой и в гости, и на полевой стан. Однажды в начале мая месяца, сидя за уроками, после отъезда дяди Лёни, гостившего у нас, я услышал сочувственный разговор родителей. Они жалели дядю Лёню. Тот был в этот приезд как-то излишне суетлив, выпил с отцом лишнюю рюмку. Мне показалось, что дядя Лёня даже прослезился. Родители говорили о штурме Сапун-горы под Севастополем в 1944 году. Дядя Лёня служил в одном из полков, участвовавших в штурме. Как агроном и коневод, он был приставлен начальником в хозчасти полка к лошадям, которые вывозили раненых, привозили боеприпасы, таскали другие грузы. Дороги в Крыму для машин были непосильными. Дядя Лёня рано утром с разрешения старшины перед началом штурма, чтобы излишне не пугать грохотом орудий и катюш, отвел лошадей от передовой в овражек. В девять утра началась артподготовка. Гладя вздрагивающих лошадей, угощая сухарями и приговаривая ласковые слова, он заодно поправлял упряжь на них, зная, что через полтора часа им вместе придется до кровавого пота таскать раненых. И тут на беду в овражек, зачем-то озираясь по сторонам, спустился какой-то капитан. Увидев солдата с лошадьми в укромном месте, он стал истерично орать, что дядя Лёня дезертир, что увел лошадей с передовой, выхватил пистолет, взвел курок и прицелился в него. Пистолет ходуном ходил в руке капитана. Что промелькнуло в голове дяди Лёни? Мысль о лошадях? О раненых, которых некому будет вывезти с передовой?
В этот момент в разговоре родителей и прозвучала фраза об "опережающем выстреле".
Много позже, когда стал уже постарше, я много раз пытался расспрашивать дядю Лёню о войне. Тот мрачнел, отмахивался и только повторял: "Нема ничего страшнее войны".
И вот однажды я спросил, а почему он так любит земляничное мыло. Наверное, мой вопрос был для него давно ожидаем. Чуть потупившись и прищурившись, дядя Лёня сказал:
— А ты видел, как земляника растет?
— Нет!
— А клевер, который мы с тобой в полях видели?
— О, да!
— Вот так и земляника! Як ковер! И запах… духмяный, легкий, не надышаться!
После минутной паузы вдруг обронил:
— В жизни только раз можно такое уразуметь, что ты выжил и будешь жить…
И отвернулся.
Много позже, уже после его смерти, я узнал, что земляника поспевает в Крыму к середине июня. В конце мая на целый месяц 1944 года после штурма Сапун-горы полк, в котором служил дядя Лёня, оставили для пополнения личным составом под Балаклавой. Лошадями был пополнен и дяди Лёнин лошадиный отряд, очень поредевший после штурма. Пасти и обучать службе дядя Лёня водил их к склонам Крымских гор. В это время земляника стал поспевать. Ее дурманящий запах в знойном мареве полдня был для него не просто запахом ягоды, а знаком возвращения к жизни. Долгой и счастливой!..
Это ощущение, которого он не хотел лишаться, вылилось вот в такое чудачество — земляничное мыло. Только мысль, прав ли был он, выстрелив первым, осталась грустинкой в глазах навсегда.