Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 36 (66), 2010 г.



МИХАИЛ БОЙКО: "МОЙ ИДЕАЛ — ЕСТЕСТВЕННОНАУЧНАЯ СТРОГОСТЬ!"

Михаил Евгеньевич Бойко (р. 1979, Москва) — журналист, литературный критик, философ, автор экспериментальных стихов и прозы. Окончил физический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова (2001). С 2007 года работает в "Независимой газете" — сначала обозревателем, а затем заместителем ответственного редактора "НГ-Ex libris". Автор книг "Диктатура Ничто" (критика, 2007), "Метакритика метареализма" (критика, 2010) и "Аннигилингус" (проза, 2010). Разработчик оригинальных философского и литкритического подходов, названных им неологизмами собственного изготовления, — соответственно, "нигилософия" и "алгософия". Член Союза писателей Москвы (2008). Один из авторов идеи и координатор премии "Нонконформизм".

— Михаил, вы выступаете в различных амплуа — и как публицист, и как прозаик, и как литкритик, и как профессио-нальный интервьюер. Кем вы себя в первую очередь ощущаете? Что для вас первично и наиболее важно?

— В русском языке есть замечательное слово "мыслитель", обозначающее человека, занимающегося интеллектуальной деятельностью на стыке философии, психологии, социологии, литературы и… чего угодно. Конечно, я не могу сказать о себе "я — мыслитель". По-моему, это такой же моветон и самонадеянность, как говорить о своих текстах "мое творчество". Однако порыв к цельному и целостному знанию (как у неоплатоников, романтиков и натурфилософов) во мне, без сомнения, при-сутствует. Другое дело, что этот идеал ныне еще менее достижим, чем в предшествующие эпохи. Но, если угодно, я "междисциплинолог".

Замечу, что моим первым поприщем была все-таки физика, и до сих пор фундаментальное естественнонаучное образование оказывает мне неоценимую помощь. Однако в современном естествознании царит гиперспециализация. Современные естествоиспытатели — это не титаны и цельные личности, вроде Эрнста Геккеля, Томаса Гексли, Вильгельма Оствальда, Карла Пирсона, Эрнста Маха, Вернера Гейзенберга, а люди-дроби. Роберт Музиль в "Человеке без свойств" восклицал: "Ведь что тебе делать на Страшном суде, когда лягут на весы труды человеческие, с твоими тремя статьями о муравьиной кислоте, да хоть бы и с тридцатью?!" Примерно такой вопрос встал передо мной на третьем-четвертом курсе физического факультета. Получив красный диплом, я расстался с физикой без всякого сожаления. Однако впереди у меня было еще несколько фальстартов.

— Многие вас знают благодаря вашим многочисленным интервью с писателями в "Экслибрисе". Часто это люди со скандальной репутацией, тот или иной enfant terrible современенной русской литературы. Каким принципом вы руководс-твуетесь в подборе персон для интервьюирования?

— Это может показаться странным, но мне не очень интересен жанр интервью. Дань этому жанру я отдал по случайной причине. В любой газете, в том числе в "Экслибрисе", у каждого сотрудника, несмотря на их взаимозаменяемость, есть определенные участки ответственности. Когда я только устроился на работу, мне было поручено курировать интервью.

Есть журналисты, на протяжении всей своей жизни занимающиеся исключительно интервью. Самый яркий пример здесь — это, пожалуй, Феликс Медведев. Ко мне это не относится. На каждое взятое мной интервью приходится три-четыре моих статьи.

Никакого принципа в отборе персон для интервьюирования у меня первоначально не было. Просто на практике я убедился, что самые скучные беседы получаются с сотрудниками "толстых" журналов, литфункционерами, завсегдатаями шорт-листов литературных премий. А самые интересные интервью — с персонами "второго ряда", менее известными, менее избалованными вниманием к себе, но более колоритными, эксцентричными, эпатажными.

Кстати, сегодня слово "маргинал" вызывает негативные ассоциации, а мне оно очень нравится. Настоящий писатель (и литературный критик) чаще всего маргинал в положительном смысле. Это человек "пограничного" социального положения, исследователь "пограничных" состояний сознания. Он знает и умеет одновременно все и ничего, творит в "пограничье" раз-личных наук и навыков.

В последнее время я совсем охладел к интервью. С этим художественно-публицистическим жанром происходят сущностные изменения, которые извне почти не заметны. До недавнего времени интервью было крайне трудоемким и ответственным делом, подразумевавшим целый ритуал. Это подготовка к интервью, включающая прочтение как можно большего числа произведений интервьюируемого, поиски способа связаться с этим человеком, личная встреча и сама беседа, расшифровка диктофонной записи и ее редактирование, вторая встреча и сверка интервью. Понимание "подноготной" интервью придавало этому жанру особое значение. Замечу, что 80% моих интервью сделано именно по этой модели, разве что сверка происходила не при личной встрече, а по электронной почте.

Сегодня же найти "контакты" того или иного писателя проще простого — у большинства есть персональные сайты и блоги. Чтобы сделать интервью, достаточно отправить список вопросов по электронной почте, личная встреча и знакомство не требуется. Это приводит к "выхолащиванию" жанра. Кроме того, падает информационное значение интервью. В сущности, каждый сегодня может через блог задать писателю любой вопрос и получить на него персональный ответ. Нужда в посредничестве журналиста отпадает.

Конечно, есть литераторы и философы старшего поколения, которые живут по старинке и не позиционируют себя в Интернете. Но их все меньше. Для многих возраст не помеха. Примером может служить публицист Владимир Бушин, который в 86 лет оперативно отвечает по электронной почте.

В последнее время я беру интервью только в трех случаях. Во-первых, если это "проблемное" интервью, поднимающее ту или иную социально важную тему, как, например, с вами ("Накануне эмиграции в детство", "НГ-Ex libris" от 17.09.2009). Во-вторых, если это интервью с незаслуженно забытыми, недооцененными или скандальными персонами, которым не так-то просто пробиться в печатные СМИ. В-третьих, это беседы с российскими философами — отрада, в которой я не могу себе отказать. Отдельно идет серия бесед с финалистами и лауреатами премии "Нонконформизм", в этом смысле интервью — часть премиального вознаграждения.

— В "Вест-Консалтинге" вышла ваша книга "Метакритика метареализма". Откуда такое странное название и тема?

— Я только недавно понял, что мои литературно-критические книги образуют две части трилогии. Трилогия эта посвящена самым таинственным, глубоким и неоднозначным русским писателям, которых я имел честь знать. Интересно, что это представители трех различных поколений.

В центре "Метакритики метареализма" — идеи Юрия Мамлеева и его концепция "метафизического реализма". Там я даю совершенно иную, чем Мамлеев, интерпретацию этого термина и соответствующего ему явления.

Моя первая книга "Диктатура Ничто" (вернее, включенная в нее одноименная монография) посвящена анализу воззрений Алины Витухновской. Это заключительная часть трилогии. Второй частью по замыслу будет книга, посвященная творчеству покойного Егора Радова (1962-2009). Рабочее название — "Метасофия Егора Радова".

Разумеется, при издании всего трехтомника я планирую написанные независимо друг от друга части значительно дополнить и переработать. Необходимость этого связана еще и с тем, что методологический аппарат, которым я пользуюсь, за последние годы значительно усовершенствовался. В частности, метод, лежащий в основе "Диктатуры Ничто", — эмпатия. Теперь я не считаю его научным, поскольку результаты, полученные с помощью эмпатии, не поддаются ни верификации, ни фальсификации, а мой идеал — естественнонаучная строгость.

В какой-то мере идеалу строго знания удовлетворяет современная "аналитическая философия". Сегодня мои настольные книги — работы Фреге, Рассела, Витгенштейна, Карнапа, Куайна, Рейхенбаха, Вригта, Хинтикки, Крипке, Серля и других. Во многом этот разворот объясняется общением с выдающимся философом, филологом и вообще удивительным человеком Вадимом Петровичем Рудневым.

— Ваши оценки вызывают неоднозначную реакцию. Многие люди встретили в штыки ваши статьи о Захаре Прилепине. Не было ли это опрометчивым шагом?

— Это не моя вина, что из пятисот моих статей почему-то прозвучали три статьи о Прилепине ("Сахарный прилипала", "Человек человеку — траблмейкер", "Рейдер и простачки"). Вообще это неблагодарная работа — вычищать авгиевы конюшни. Я кто угодно — литературный критик, прозаик, философ, — но не ассенизатор.

Я считаю, что мы имеем тех писателей, которых заслуживаем. Слова "других писателей у нас для вас нет" были ложью в 40-е годы, когда прозвучали (ведь были Платонов, Олеша, Кржижановский, Зощенко и другие). Сегодня это не меньшая ложь.

Прилепин — это пощечина всему нашему экспертному сообществу, которое не выполняет положенных функций. К сожале-нию, многим литературным критикам доставляет удовольствие раскручивать "козлят в молоке". Но некоторые козлята вырастают до устрашающих размеров. Тратить свою жизнь на донкихотскую борьбу с торжествующими бездарями, которые были во все времена, у меня нет желания.

Замечу, что я симпатизирую нацболам и вообще как правым, так и левым радикалам. Эдуарда Лимонова считаю одним из лучших русских писателей (хотя предпочитаю его книги, написанные в эмиграции). Но мне претит, когда в качестве литературного трамплина используется демонстративное членство в той или иной политической организации, пусть даже запрещенной. Писатель Захар Прилепин минус нацбол Захар Прилепин — это отрицательная величина.

— Скажите, Вы как координатор премии "Нонконформизм" и номинатор нескольких других премий, не участвуете в премиальных играх?

— Мне кажется, что огульное отрицание премий — это неправильная позиция. Среди них есть и достойные, например, премия Андрея Белого. Но они по определению не имеют большого премиального вознаграждения. Нужно также учитывать, что дискредитировавшие себя премии иногда достаются хорошим писателям: так "Русский Букер" в 2008 году достался Михаилу Елизарову. Но это делается умышленно, чтобы частично реабилитировать утратившую доверие премию в общественном сознании и вновь безнаказанно награждать по корпоративному принципу.

Не буду скрывать, что у меня всегда было желание организовать что-то подобное премии Андрея Белого. У премии "Нонконформизм" два автора идеи — главный редактор "Независимой газеты" Константин Вадимович Ремчуков и ваш покор-ный слуга. Премиальное вознаграждение умышленно сделано небольшим — тысяча долларов. На мой взгляд, при большей сумме появляются ажиотаж, обиды и страсти, которых лучше избежать.

Ни раскрученность премии "Нонконформизм", ни ее премиальный фонд, ни информационные возможности "Экслибриса" не позволяют вывести финалистов и лауреатов премии в мейнстрим. Премия "Нонконформизм" по своей сути не может стать своеобразной подготовительной группой или отделом кадров для мейнстрима, подобно "Дебюту" и некоторым другим премиям "второй лиги". Но меня это не огорчает, а скорее радует.

— Вы часто пишете о поэзии и идеях Алины Витухновской, пропитанных черной и разрушительной энергией. Разве талант может воспевать зло?

— Во-первых, я считаю знакомство с Алиной Витухновской судьбоносным событием своей жизни. Если бы не это знакомство, то как бы не сложилась моя жизнь, она сложилась бы совершенно иначе. Многие считают, что я придаю Алине Витухновской непропорционально большое значение. Я с этим, естественно, не согласен, но даже если они правы, наверное, это простительно именно для меня. Могу же и я хоть в чем-то позволить себе субъективность.

Во-вторых, Алина Витухновская не из тех, чью гениальность можно оценить по одним лишь текстам. Представим некий сияющий центр и расходящиеся вокруг него круги. Адекватное понимание возникает лишь с приближением к центру. Подобное можно сказать об Алине Витухновской и многих других харизматических личностях.

Точно так же иногда кажется, что дарование передается "из рук в руки". Возьмем христианство. Сияющий центр — это, конечно, Христос. Люди непосредственно призванные им на служение — апостолы. Ученики апостолов — мужи апостольские. Затем идут отцы церкви, а в более поздние времена — учителя церкви. Таким образом, мы видим концентрические круги не только в пространстве, но и во времени.

Поэтому я не хочу никого переубеждать. В своих статьях я стараюсь передать читателям импульс к саморазвитию, который получил от той или иной книги, того или иного автора. Но понять и почувствовать что-либо может только тот, у кого уже есть орган для соответствующего понимания или ощущения.

А тексты — это всегда эпифеномен. Как говорил Ницше, "в конце концов никто не может из вещей, в том числе из книг, узнать больше, чем он уже знает" (Ecce homo, "Почему я пишу такие хорошие книги", аф. 1).

Беседу вел Егений СТЕПАНОВ
(В полном объеме читайте интервью в журнале "Дети Ра", № 1, 2011)



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.