Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 03 (167), 2019 г.



О творчестве Александра Файна

Классический любовный треугольник — один мужчина и две женщины… Измена, расставание, раскаяние… Жизнь, озаренная любовью, отчаянная попытка выжить после любви…
История, кажется, стара как весь наш мир…
Предательство? Неспособность должным образом распорядиться небывало щедрым, таким редким подарком судьбы? Неуверенность в себе или наоборот — завышенная самооценка?
Почему?
"Ум с сердцем не в ладу" и, как итог, неправильный выбор?
Последний постельный подвиг "вечного любовника"? Или дуэль с самим Каменным Гостем?
Держи удар, дружок? Бой на ринге — без правил, ведь противники из разных весовых категорий? Или это партия в бильярд, где все шары одинаковые, круглые, совершенные, имеющие лишь одну точку соприкосновения, и то лишь для того, чтоб, встретившись, отбросить другого подальше, лучше всего вообще долой с зеленого сукна? Чтоб, не сумев обняться, в конце игры остаться одному — такому блестящему, лучшему, не угодившему в лузу…
Зачем?!

…7 февраля этого года в Московском Театре "Луны" под руководством С. Проханова с большим успехом прошла премьера пьесы "Солнышко мое", поставленной режиссером П. Урсулом по мотивам повести А. Файна "Прости, мое красно солнышко". Яркая работа постановщика, актеры точно и с большим воодушевлением выполняют режиссерскую задачу. И зрители реагируют как надо — равнодушных нет. Там посмеялись от души, тут взгрустнули, даже поплакали — классика жанра, это ведь лирическая трагикомедия. Но и призадумались. Тихо было в некоторых моментах, тишина аж звенела — как напряженная струна…
Ну и вот! А вопросов‑то все равно остается больше, чем ответов — несмотря ни на что. Зрители переговариваются в очереди в гардероб: "Для молодых ликбез. Хоть услышали имена великих исполнителей. Может, заинтересуются…"; "Интересный поворот — в этом возрасте к молодым уходят, а он зрелую женщину выбирает…"; "Это ж надо, у нее сын есть, а она из-за старого дядьки умирает…"; "Первая часть посильнее кажется…".
О, зритель!!! (Или пусть слушатель. А еще лучше — читатель!) Как же порою "тяжело пожатье каменной твоей десницы"! Оттого и поражает (в который раз!) недюжинная отвага Александра Файна, не боящегося экспериментировать в творчестве, попробовавшего себя на этот раз в совершенно новой для себя ипостаси — в роли драматурга и сценариста. Держать удар, быть готовым к любому исходу — это не только отличительная черта героев его прозы, это от личности самого писателя.
А диалог нужен. Автор всегда ждет встречи со своими зрителями и читателями, верит в них, надеется на ответную реакцию. На спектакле диалог получился. Интересная интерактивная придумка режиссера, когда актеры напрямую задают вопросы в зрительный зал. И зал отвечает. Думает. Сопереживает.
Конечно, в одну театральную пьесу (так же, как и в одну статью!) не вместить всего того мощного, глубокого, мудрого и психологически тонкого материала, который представляет собой повесть "Прости, мое красно солнышко". Была взята и разработана только одна сюжетная линия, пьеса написана лишь "по мотивам". Жаль, не вошел в сценарий, например, такой, колоритный персонаж, как квартирная хозяйка Мария Семёновна, да и многие другие. К тому же у постановки есть соавтор, режиссер спектакля П. Урсул, он привносит личное (очень по-своему талантливое) понимание литературного материала. Да и к нынешнему зрителю принято сейчас относиться с исключительной трепетностью. Ему, зрителю, непременно должно быть комфортно, его нужно поражать, стараться, чтоб не заскучал ни на минуту. И вот балагурит главный герой без устали, и ослепляют неземной красотой и соблазнительными нарядами героини, и порхают над сценой красные и черные простыни, как флаги пиратских кораблей, и звучат мудрые и назидательные речи, и увлекают рассказы о гениальных, но, увы, уже "унесенных ветром" музыкантах прошлого. Но это ничего. Главное, чтоб все было в меру. Чтоб было — почему и зачем. Чтоб не было так, как в риторическом вопросе героя: "Почему техника усложняется, а искусство упрощается?"
На этот раз, кажется, эксперимент в основном удался. И все же остается щемящее чувство какой-то недосказанности. И вопросы, как висели, так и висят в воздухе. И ответить на них можно, похоже, лишь обратившись к первоисточнику — к самой повести, давшей импульс стольким талантливым людям на создание спектакля.
В творчестве А. Файна есть обязательный постулат. Его герои не существуют вне времени вообще и вне той эпохи, где им пришлось родиться и стать теми, кем они выходят на суд читателей или зрителей. Не только они живут во времени, но и время живет в них. И без этого не понять ни поступков героев, ни их характеров и не ответить на те пресловутые вопросы.
Герой пьесы Николай Лаптев старше своей возлюбленной на 33 года, поэтому — так ожидаемо! — звучит фраза: "Между нами так много лет… Целый Христос!" Верно, Христу было 33 года, когда он совершил свое великое, изменившее ход всей человеческой истории самопожертвование. Но самое страшное именно в том, что в повести между героями — Христа как раз и не было!! Николай — человек, родившийся и созревший в неоднозначную и неоцененную еще до конца эпоху, когда "сколько крови было пролито, чтобы начисто уничтожить крестьянский дух; войну выиграли, но какой ценой; вернувшихся из плена на Колыму послали, нарушив вековые общечеловеческие традиции; атомную бомбу сделали и на своих же испытали… Нынешние демократы-управители последних трудяг добивают…". Как найти точку соприкосновения с ней, "молодой, ни разу на комсомольское собрание не сходившей"? "А между мною и тобой — века, мгновенья и года" — недаром эти строки из песни на стихи Р. Рождественского вынесены в эпиграф к повести.
"Ведь тобою гормоны движут, а мной — вся прошлая жизнь. И Америки своей мы не откроем", — говорит Николай Наталье, безуспешно пытающейся объяснить любимому, что и не надо открывать никаких Америк. Все гораздо проще — обыкновенное человеческое счастье достижимо, только руку протяни. И детей надо рожать в любое время, в любой исторический период, невзирая на обстоятельства жизни, и обязательно — от любви! В отношении Натальи герой пытается обмануть самого себя. Он не пошло изменяет ей (в этом отличие от трактовки, данной в пьесе), а принимает решение: он ее отпускает. Надеется, что если они расстанутся, она обретет свое счастье: "Пусть с тобой все время будет свет моей любви, зов моей любви, боль моей любви! Что бы ни случилось, ты, пожалуйста, живи, счастливо живи всегда!" Как будто реагирует на вырвавшиеся в порыве отчаяния ее слова: "Уйди, совсем уйди, я умру лучше, чем так мучиться". И такой под видом свободы получает она толчок, такой удар, от которого уже не оправится. Действительно, умирает. В самом прямом смысле этого слова. Потому что Николай, по его собственным словам, "нарушил связь времен".
На этом, пожалуй, стоит остановиться поподробнее. Комментируя то, что видит в неустроенном, неухоженном городе, где живет Наталья, — никогда не высыхающую лужу на привокзальной площади, здание, "построенное, небось, еще при государе императоре", полуразрушенный памятник вождю мирового пролетариата, — герой с горечью и насмешкой констатирует: "Эх, непобедимая ты, наша Киевская Русь". Но ведь это так! Между прошлым, настоящим и будущим действительно нет четких границ. Это утверждение, кстати, замечательно звучит в пьесе, правда, там упоминается ученый Эйнштейн, которому принадлежит данное наблюдение. А для Николая Лаптева из повести вот эта связь времен — не пустая фраза. Не эпоха, а черная дыра — время, в которое ему довелось жить. Завязка драмы приходится на начало "роковых" 90‑х. У его страны нет Бога, нет прошлого, традиций, да и страна-то вот-вот превратится в лоскутный коврик, разодранный на отдельные части. А правители Киевской Руси как раз наоборот собирали земли воедино… Даже то, что возлюбленная Николая украинка, в свете нынешних исторических катаклизмов добавляет трагедийности в повествование.
Очень символично выглядит сцена в повести, когда герой, расставшись с Натальей, в порыве тоски отправляется в ее город, проезжает мимо дома, чтоб хотя бы свет в окне увидеть (вот ведь, электрический свет — вместо солнышка его жизни, которое закатилось!). Добирается на машине до древнего холма, связанного с преданием, что именно здесь тысячу лет назад Ярославна плакала по своему князю. Ждала его, верила, что вернется. И Наталья обещала, что всегда будет верно ждать. И так герой верит в то давнее обещание, что даже на могильном памятнике умершей возлюбленной впоследствии пожелает выгравировать единственное слово: "Жди!"
Даже само название повести — "Прости, мое красно солнышко" — стилистически и фонетически выныривает из Киевской Руси. А вот название пьесы "Солнышко мое" уже теряет эту связующую не только повествование, но и даже время магию!
Однако это было лишь отступление, Nota bene, хотя и очень важное, по-моему, для понимания и повести, и пьесы. А пока вернемся к главному герою.
Мужчина пытается уверить себя, что не предает возлюбленную, сам отправляясь на "поиски Америки", которая на самом деле давным-давно открыта, еще две тысячи лет назад. Помните? "И прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть…" Но в багаже его жизненного опыта нет этого оружия. Есть только убежденность в том, что жизнь — это вечный бой (отсюда и профессиональный бокс в молодости), и надо всегда стремиться к победе.
Мальчишка-безотцовщина, сам построивший свою жизнь. Отец сгинул в бермудском треугольнике периода сталинской молотилки. Мать ничего не рассказывает детям об этом. Остается лишь догадываться самому, сопоставлять, делать выводы. Похоже, раз говорил по-испански, иностранец, или имел с иностранцами тесную связь — худшая биография, которую только можно было иметь в то время. От отца у детей в наследство лишь темные кудрявые волосы. Ни фотографии, ни имени, ни другого ощутимого следа в жизни сына и дочери. Вот размышления Николая: "Часто ему думалось, что его нескладывающаяся личная жизнь — отзвук каких-то неведомых ему событий". Это, конечно, так. Та самая связь времен, которую не разорвать. А попытаешься…
Высокодуховная, молчаливая, красивая женщина — мать. Она дает читать сыну Ремарка и Хемингуэя, Горького и Мопассана, Шишкова, Шолохова и дю Гара. Напоминает свергнутую с престола царицу, а сами дети — носителей голубой крови, вынужденных взрослеть и становиться на ноги, имея трамплином для будущей жизни невнятную родословную, небогатое существование, прошлое, окутанное тайной.
Спорт спасает от подросткового асоциального поведения. Это, считай, повезло. Жизнь могла бы сложиться совсем по-другому. Как у В. Высоцкого: "Витька с корешом из коридора нашего в тюремный коридор ушел…" Вставший на правильную дорогу, Николай учился, работал на Целине, постигал после учебы азы профессии в закрытом "ящике", в машиностроительном техникуме, а "после работы, когда не было занятий в техникуме, бегал кроссы по провалившемуся снегу, таскал тяжести". Ибо, по его же словам, "музыка и спорт — это две из немногих сфер человеческой деятельности, где талант может проявиться только через ежедневную многочасовую пахоту". Съемная его комната "почти не отапливалась", и "спал он на кровати без матраца". Защита диссертации, карьера… Командировки, вокзалы, люди, судьбы…
Деньги Николая — не шальные, свалившиеся на голову неправедным путем. Они заработаны умом и талантом. "Всегда есть проблемы и их решение", — это его жизненное кредо. Его как профессиональные, так и музыкальные и прочие знания — результат постоянного самообразования. "Привыкший за годы тренировок к труду и самодисциплине, он методично восполнял пробелы в своей инженерной эрудиции". И давая кладбищенскому смотрителю сумасшедшую сумму за установку надгробного памятника Наталье, Лаптев из повести не рисуется. Ему просто уже ничего не нужно без любимой. Пусть не в этом, но в другом мире они должны воссоединиться, чтоб восстановить разорванную нить. Это единственное, о чем еще он способен думать и мечтать. Когда же смотришь спектакль, невольно думаешь, что, попав в невыносимую для души ситуацию, Николай "включает бизнесмена" и прибегает к деньгам как к испытанному и проверенному оружию, как будто — так по-детски — пытается подкупить саму смерть…
Но это к слову. Хочется о другом. Например, о музыке. Почему так много в "Солнышке" присутствует разговоров о музыке? У зрителя пьесы складывается ощущение, что, хвастаясь музыкальной эрудицией, герой всего лишь сдает экзамен женщине (Ирине), которая назначает за себя столь высокую и изысканную цену. В повести все иначе. Именно от матери, удивительной женщины, к которой в гости, например, заходил актер Плятт, типичной жертвы безбожной, жестокой власти, в наследство получает сын любовь к этому виду искусства. Потом, по жизни, музыка — единственная его отдушина: "Скрипка рыдает и зовет туда, где нет бесчестья и не стыдятся слез". Он счастлив от случайного знакомства с великим Рихтером: "Со второго этажа раздавались первые аккорды. И вот уже нет темной улицы, и Николай погружается в другой… мир, где нет правых и злодеев, счастливых и изгоев". И Ирина, она из мира музыки, из мира того, другого! Психологически очень точен этот аргумент, оказавшийся самым сильным, подтолкнувшим Николая к мысли жениться как раз на ней, а не на любимой Наталье.
Однако, чисто по-мужски увлекшись музыкантшей, Лаптев из повести понимает ее истинную цену. "С Наталией поздно, с Инной было рано, с Ириной незачем". Что обрел бы герой с этой женитьбой? Ту ли музыку, в которой он смог бы найти прибежище от мира лжи и жестокости? Нет. Это, как писал гениальный А. Вознесенский, всего лишь "ящик с аккордеона, а музыку унесли". Ирина не поддержала мужа в самый трудный для него момент. Перешагнув через него и его проблемы, она зачеркнула даже малую возможность построить жизнь после любви. "Ты — моя мелодия. Я твой преданный Орфей" — ровно как в песне Муслима Магомаева, о котором Ирина и Николай говорят в начале своего романа. И незачем Николаю спрашивать совета у зрительного зала, как это делает Лаптев из театральной постановки, жениться ли ему на Ирине или нет. Их история пошла уже по ту сторону музыки.
А жизнь по ту сторону музыки когда-то научила Лаптева не просто жесткости, а жестокости. Он и с влюбленной Наталией разговаривает зачастую без сантиментов, как будто хочет вооружить ее своим арсеналом выживания. Но в повести любимая женщина главного героя совсем не так проста, как в пьесе, не девчонка, бесконечно вешающаяся любовнику на шею: "Не бросай меня". Не пишет она в повести шпаргалку на руке с фамилиями десяти русских композиторов. Она их знает наизусть, потому что умная женщина и способная ученица: "Ты меня поднял. Как теперь падать буду? Ведь разобьюсь на мелкие осколочки, когда ты бросишь меня". И любимые книги Николая читала еще до их встречи. А концерт Рахманинова может спеть по памяти. У нее другая цена. Другие ценности. Она сильна своей правдой. Сильнее всех других героев, хоть и умирает. Потому что та самая редкая Женщина с даром любви, который встречается реже гения; та самая Ярославна, ждущая из бесконечных походов своего князя, воина, которому, помимо любви, еще и "за державу обидно". "Мы вас встретим и пеших, и конных, утомленных, нецелых, любых", — как точно пел о таких женщинах когда-то В. Высоцкий. (Не случайно цитирую этого поэта. Он практически ровесник Николая, видел и чувствовал то же, что и сам Лаптев, он тоже современник, свидетель.)
Итак, вот она — та, кого наш герой ждал много лет, видел во сне: "На него неслась комета. Внезапно она превратилась в женщину с зелено-синими глазами. Она протягивала к нему руки: "Летим со мной… Я твоя судьба… У нас с тобой вечность". Ровно, как в песне: "А между мною и тобой века, мгновенья и года, сны и облака. Я им к тебе сейчас лететь велю…" Именно о ней пророчествует герою мама: "Все в жизни будет: и ноги длиннее, и сутки без ночи, и дождь, когда солнце светит. Но если встретишь ту, которой поверишь до конца, и она тебе поверит, — не упусти… Никого не слушай, только знака с неба дождись, чтоб не ошибиться!.. Такое только раз, и то не у всех, бывает!.." Перепутал все знаки наш герой…
А может, слишком долго ждал. Все должно быть вовремя — это его убеждение. Слишком долго был один. Удивительно, что при этом встретилось ему за жизнь немало достойных людей. Какой интересный персонаж, например, отец его первой девушки, Инны! С сочувствием и симпатией относится к Николаю. Или директор НИИ, в котором герой работал. Он один из тех, однолюбов, потерявший незаменимую жену-друга, не желающий никем ее заменить: "Поторопилась… Мы с ней по-другому договаривались — первый я… или вместе…" Для Николая знакомство с ним — серьезнейший повод для размышлений, в том числе, и в отношении личной жизни. На столе кабинета БАСа, как прозвали его коллеги, фотография жены, дома огромный ее портрет. С этим портретом, как бы взамен личного общения, разговаривает вечерами овдовевший мужчина. И поет одну и ту же песню: "Ты ждешь, Лизавета, от друга привета…" Ждет. "За гранью смертельного круга, я знаю, с тобой не расстанемся мы…", — как пелось в гениальной песне Е. Птичкина на стихи Р. Рождественского. Именно БАСу принадлежат слова напутствия в адрес Николая: "Мужиком надо всегда быть, особо, когда от тебя люди зависят".
А ведь и мать его хранит верность отцу своих детей. Где, казалось бы, ближе искать пример для подражания? А Николай удивляется: "Неужели в твоей жизни был только один мужчина, который забрал твое сердце? И нужна ли была верность ему до последнего дня?.. Ведь жизнь продолжается, когда любимые уходят…"
Наверно, корень всех бед Лаптева заключается в том, что он в силу сложившихся обстоятельств жизни и природного характера — одиночка. У него нет друзей. Он сам поставил себе диагноз: "А может, просто бог не наградил его талантом дружить. Потому он один… и семью не построил". В пьесе авторы дарят Николаю друга-астрофизика, который воплощает в себе всех персонажей повести, желавших герою добра, советовавших ему воссоединиться в единое целое с возлюбленной. Но вот интересный режиссерский ход, когда один и тот же актер играет и друга, и жуткого рецидивиста, с которым Николай расправляется совершенно по делу, ставя зарвавшегося негодяя на место, — тем не менее, несет в себе и нечто символическое. Как будто доказывает, что нет и не может быть у Лаптева друзей-мужчин.
Что ж, если обратиться к биографии героя, нельзя не заметить того факта, что дружба на заре его жизни оказалась фальшивой. Бывший друг и бывшая девушка предают его. Не то чтобы для него это стало незаживающей раной, но даже само понятие "дружба" исключает Лаптев из смыслового своего багажа.
Да и женщины после той бывшей девушки, Инны, — просто женщины, "посередине — так, случайности". Их много: студентка Виктория (исчезнувшая из его жизни сразу же, как только получила "хор" в зачетке), соседка Ольга (старше Николая на 17 лет, богатая вдова, которой одной было скучно), Элеонора-Лоренция (прагматичная аспирантка), Елена Прекрасная (чужая жена, которая выбрала Лаптева "спермодонором", потому что с мужем детей не получалось, да еще и деньги предлагала за это)… Просто кошмар какой-то…
Наталья стала единственной любимой: "Такого еще в жизни Николая не было. Он ложился спать и просыпался с одной мыслью — увидеть Наталью, сделать что-нибудь для нее и, конечно, обнять". Потому что ей он поверил. И она поверила ему. И настоящим другом стала для него тоже Наталья. Она, например, помогает Николаю в бизнесе, в трудный момент, когда он уже называет себя во всех отношениях "бывшим": "Бывший спортсмен, бывший завлаб, несостоявшийся муж, ныне выдающий себя за бизнесмена". Эта любовь не дает сломаться Лаптеву в трудную годину слома эпох, когда "бывшие большевистские начальники, без колебаний освободив после беловежской вечери нагрудные карманы от книжечек с профилем адвоката из Симбирска, а совесть от заповедей строителя коммунизма, легко присвоили себе заводы и целые республики", когда "великая, первая и, наверное, последняя коммунистическая империя, порушив храмы, человеческое достоинство и веру в справедливость, приказала долго жить".
Любовь Наталии — истинное и единственное животворящее чудо. И верится читателю в эту любовь всем сердцем, и жаль героя, чуда этого не удержавшего!
В спектакле Наталья в глазах зрителей заметно проигрывает Ирине. Очень женщины похожи. Обе красавицы, обе кокетки. Только Наталья ведет себя, как ребенок, даже в сцене расставания. Скорее комическая, чем трагическая получается сцена. Кричит до визга, топает ножкой, даже гостинец забирает… Ну, трагиКОМЕДИЯ же! А Ирина взрослее, умнее и кажется надежнее. Состоявшаяся, статусная. Очень-очень на самого Николая похожая. Мужской характер, бойцовский. "Лучше с голоду умру, чем свободу потеряю". Как иначе все у Наталии: "Я хочу с тобой умереть вместе…" Совпадения в мыслях и словах с Ириной Лаптев, а за ним и послушная зрительская аудитория воспринимают как гармонию двух одиноких людей. Да и в повести герой признается: "Не было ни одного аргумента против того, чтобы бросить здесь якорь".
Однако только в повести ясно прочитывается, что в этом и заключается его главный самообман. Во‑первых, сходясь с Ириной, он не был уже одинок. И во‑вторых: в единое целое слепятся только Инь и Янь. А два Иня так и останутся два одиноких Иня. Лишь на время пересекшись друг с другом, они делают искреннюю, но неудачную попытку что-то построить на осколках рухнувшей жизни Николая. И Ирина не становится тем самым, пятым, вариантом однажды не подошедшей к двери копии с оригинала ключа, о которой так странно и неожиданно рассказывает Николай. Глупо и насмерть влюбиться — не для нее. Замуж — значит продвинуться по социальной лестнице, чтоб все было комильфо. Не так, как Наталья: "Мне чудится, что ты мне дороже, чем сын… Я люблю тебя — мокрого и пьяного, больного и неверного". Нет, Ирина перешагивает через Николая — и пьяного, и неверного. Любила бы, хватило мудрости все перетерпеть и понять. А так — в мужья не годится. И точка. И осудить эту женщину рука не поднимется. Она такая, какая есть. И кто знает, какой у нее самой груз прожитой жизни висит за плечами, прижимая к земле? А уж ты решай — такую ли тебе надо.
Да и кого здесь судить, в этой печальной истории? В отличие от пьесы, где героя ругают все кому ни лень самыми ругательными словами, по прочтении повести просто жалко всех. И испытываешь огромную благодарность к автору за это чувство. Нет, если уж это и комедия, то в каком-нибудь Дантевском смысле. Когда герой рассказывает свои смешные байки, вряд ли он стремится кого-то насмешить, скорее загораживается ими, как щитом. А как зловеще оборачивается его шутка, та самая — когда он представляется директором кооперативного кладбища при первом знакомстве с Ириной! Их недолгая история и заканчивается на погосте, где упокоится Наталия. Убедившись, что та, даже скончавшаяся, по-прежнему ее главная соперница, Ирина принимает решение уйти.
Вот уж воистину — начинается за здравие, а кончается за упокой. Пословица эта сбывается в повести просто буквально. В чудесной Словении пьют влюбленные Николай и Наталия "За здраве"; расставшись с Наталией, не сойдясь еще с Ириной, поет герой "Враги сожгли родную хату", имея в виду: "Куда теперь идти солдату, кому нести печаль свою". И не знает еще в этот момент, что сбудется и эта песня самым зловещим образом в его судьбе: "Хотел я выпить за здоровье, а должен пить за упокой".
Герой приходит к Ирине уже после смерти Наталии, как будто хочет отдать долги судьбе, сделать для первой то, что не сделал для второй. Даже в Словению едут, в те же самые места, где Лаптев был так счастлив с Наталией, словно пытаясь перехитрить судьбу. Не получится. В одну и ту же реку не ступишь дважды. Возвращаться — плохая примета…
После посещения могилы Наталии Николай пишет стихотворение, которое прочитывает Ирина и уходит. Это стихотворение — уже молитва. И Небо уже с ним — с героем этой повести, которой "нет печальнее на свете".

За счастье отчитаться, за грехи,
За правду повиниться и за ложь,
За чистый воздух и за ядовитый дождь,
За все, к чему касательство имел,
Причиной был и поводом к чему,
За все, чему учился, что сумел, —
Ответ держать мне одному…
Прости меня, прости…
Один остался я, совсем один,
А думал, что вдвоем.

Нет никакого сомнения, что не только у Наталии и других встретившихся на его жизненном пути людей просит герой прощения, но и у Бога (может быть, у того самого Бога-Красного Солнышка из древней Киевской Руси!). А Ирина уходит твердой походкой победителя, не лузера. Сильная и совершенная, как тот последний бильярдный шарик. Очень-очень символично заканчивается повесть. Позволю себе привести полную цитату, без сокращений: "Когда час спустя она (Ирина), с большим чемоданом, садилась в такси, в окне кабинета все еще горел почти невидимый на ярком солнце, бесполезный электрический свет. Она посмотрела на облака, улыбнулась и захлопнула дверцу.
— Поехали вперед, — сказала уверенно Ирина водителю".
"Бесполезный на ярком солнце электрический свет" — безусловно, самый говорящий символ в повести. Есть лишь один ключ от двери в счастье, если выражаться высокопарно, остальные — только неудачные копии…
Это не про Николая Лаптева, в сущности. Ведь и повесть, и пьеса задуманы не для того, чтоб мы посплетничали о чьих-то промахах и ошибках. Они для того, чтоб мы задумались о самих себе…
И последнее, что хотелось бы сказать. Очень надеюсь, что премьера спектакля, ставшая сама по себе заметным культурным событием в театральной жизни столицы, и пьеса, являющаяся сама по себе имеющим безусловное право на существование произведением искусства, станут также и стимулом для множества любителей качественной русской литературы обратиться к творчеству талантливого, умного писателя и удивительного человека — Александра Файна! Читайте хорошие книги, друзья!

Ольга ДЕНИСОВА



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.