Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 35 (65), 2010 г.



140 лет со дня рождения И. А. Бунина

Когда во Франции умер замечательный русский писатель Иван Алексеевич Бунин, Паустовский писал: "Он умер под чужим небом в ненужном и горьком изгнании, которое он сам создал для себя, в непереносимой тоске по России и своему народу... Мало найдется в нашей литературе таких щемящих рассказов, полных скрытой любви к простому человеку. И не только любви, но и полного понимания, полного проникновения в его мысли и сердце". Он пишет, что "жалкими кажутся все эти наклейки, когда читаешь книги Бунина и постепенно открываешь за этим внешним бесстрастием огромное человеческое сердце, впитавшее в себя еще недавнее черное горе русской деревни, ее сирую в то время и жестокую долю".

Не приняв Октябрьской революции, Бунин избрал судьбу эмигранта. В 1920-м году он покинул Россию и переселился во Францию. Как и каждый русский изгнанник, Бунин не мог не тосковать по Родине, но раз судьба распорядилась подобным образом, нужно было переосмыслить ее и определить свое человеческое и писательское предназначение, живя заграницей. В речи о миссии русской эмиграции, произнесенной в Париже 16 февраля 1924-го года, Бунин сказал: "Миссия — это звучит возвышенно. Но мы взяли и это слово вполне сознательно, памятуя его точный смысл. "миссия есть власть... (pouvoir),.. идти делать что-нибудь". Можно ли употреблять такие почти торжественные слова в применении к нам? Можно ли говорить, что мы чьи-то делегаты, на которых возложено некое поручение, что мы предстательствуем за кого-то? ...не только можно, но и должно... Есть еще нечто, что присваивает нам некое назначение. Ибо это нечто заключается в том, что поистине мы некий грозный знак миру и посильные борцы за вечные, божественные основы человеческого существования, ныне не только в России, но и всюду пошатнувшиеся". В эмиграции Бунин написал свои лучшие произведения, такие как: "Митина любовь" (1924), "Солнечный удар" (1925), "Дело корнета Елагина" (1925) и, наконец, "Жизнь Арсеньева" (1927—1929, 1933). Эти произведения стали новым словом и в творчестве Бунина, и в русской литературе в целом. По словам К. Г. Паустовского "Жизнь Арсеньева" — это не только вершинное произведение русской, но и "одно из замечательнейших явлений мировой литературы". В эмиграции Бунин вел активную общественно-политическую деятельность: выступал с лекциями, сотрудничал с русскими политическими партиями и органи-зациями (консервативного и националистического направления), регулярно печатал публицистические статьи. Но Бунин-человек остался только в воспоминаниях современников, таких же как и он, покинувших Родину людей. Н. Берберова ("Курсив мой") пишет о Бунине: "Как я любила его стиль в разговоре, напоминавший героя "Села Степанчикова", Фому Фомича Опискина: "называйте меня просто ваше превосходительство, и его крепкое рукопожатие, разговоры о "дворянских родинках" и "дворянских ушах" и вообще обо всем "дворянском" — я такого, конечно, не слыхала никогда... Здесь было что-то древнее, феодальное... Он немного тянул слова (по-барски или по-московски?) и все время, когда говорил, взглядывал на меня, стараясь прочитать в моем лице впечатление, которое он на меня производит". Бунину говорили, в частности, Берберова, что его стихи нравятся ей гораздо меньше его прозы. Это было больное место писателя. Он возражал, говоря, что может из любого своего рассказа сделать стихотворение. "Он, видимо, — пишет Берберова, — думал, что любой сюжет можно одеть в любую "форму", наложить форму на содержание, которое рождалось самостоятельно, как голый младе-нец, для которого нужно выбрать платье". Но были писатели, которые ставили бунинскую поэзию выше, чем прозу. Например, Владимир Набоков. Итальянский литературовед Ренато Поджиоли объясняет такую точку зрения тем, что, по словам Набокова, стихи Бунина "более ясные и лаконичные, чем его проза".

Многие современники отмечают, что у Бунина был тяжелый характер, и что "домашний деспотизм" он переносил в литературу. Иногда впадал в бешенство, особенно когда его с кем-нибудь сравнивали: с Толстым или Лермонтовым. Сам себя Бунин считал последователем Гоголя и утверждал, что "вышел из него". Говорил, что любит жизнь, весну, и не мог примириться с мыслью, что когда-то потом будут весны, а его уже не будет, "что не все в жизни он испытал, что не все запахи перенюхал, не всех женщин перелюбил (он, конечно, употреблял другое слово)". И если насчет женщин это были только слова, то насчет "гладкости и холености собственного тела — это было вполне серьезно". Атеист и земной человек Бунин владел "удивительным чувством языка,... с полным отсутствием пошлости... чувство вкуса никогда не изменяло ему".

Он не ценил русского символизма, мимо которого прошел и писал по этому поводу: "Во всей моей жизни пришлось мне иметь немало встреч с кретинами. Мне вообще была дана жизнь настолько необыкновенная, что я был современником даже и таких кретинов, имена которых навеки останутся во всемирной истории". Под словом "кретины" он подразумевал Бальмонта, Сологуба, Вячеслава Иванова, Брюсова, Белого, а самым "мерзким" кретином был для него Блок. Весь томик стихов о Прекрасной Даме Бунин испещрил непристойными ругательствами. Существовало достаточно много запретных тем, о чем нельзя было с ним говорить, они приводили его в гнев: символисты, собственные стихи, русская политика, современное искусство, романы Набокова, смерть... "Бунин неоднократно, с какой-то нарочитой настойчивостью обращается к теме смерти в применении к русскому простому православному человеку — и останавливается перед ней в недоумении. Он останавливается перед общечеловеческой тайной смерти, не смея в нее проникнуть — но одновременно перед ним встает и другая тайна: тайна отношения к смерти русского человека. Что это — величие, недоступное его, писателя, пониманию — или это варварство, дикость, язычество?" (Зайцев Б. К. И. А. Бунин: Жизнь и творчество. — Берлин, 1935. — С. 76.). Человек верующий обычно смиряется с неизбежностью физической смерти, надеясь на загробную жизнь. У Бунина, как атеиста, не было этой защиты и очень часто разговор вертелся вокруг общих знакомых, их бытовых интересов. Поэтому, вероятно, Мережковский, общаясь с Буниным, говорил, что Бунин ему скучен. Зинаида Гиппиус находила его "забавным", так как для нее скучных людей не существовало в силу того, что центром внимания она считала только себя. Лишь после бутылки вина Бунин мог говорить о себе самом, "о большом писателе, не нашедшем себе настоящего места в своем времени". Всю жизнь, начиная с ранней юности, он вел дневники. Этот аспект его творчества представляет большой литературный интерес, так как наиболее полно личность любого человека, тем более, писателя, проявляется в дневниках. "...нет ничего лучше дневника. — так высказывается сам писатель о подобной форме литературной деятельности, — Как ни описывают Софью Андреевну (Л. Н. Толстой), в дневнике лучше видно. Тут жизнь, как она есть — всего насовано. Нет ничего лучше дневников — все остальное брехня!" (запись от 28 декабря 1928 года). "...дневник одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалеком будущем эта форма вытеснит все прочие" (запись от 23 февраля 1916 года). Дневник — это, скорее, не жанр литературы, а жанр души, одно из самых искренних ее проявлений. В дневнике полностью раскрываются все грани писательского таланта, а скучные и выдуманные герои остаются в стороне. Дневнику доверяют самые заветные мысли, в дневнике не лгут и, как правило, ничего не придумывают, в дневнике — все тайны, желания и надежды. Дневники Бунина охватывают более семи десятилетий его жизни. Как пишет один из исследователей творчества писателя: "Бунин в дневниках с предельной искренностью и исповедальной силой раскрывает свое "я"... Он выражает в них свою преданность искусству, выявляет высочайшую степень своей слиянности с природой, остро, почти болезненно чувствуя ее, ее красоту, увядание, возрождение, говорит о муках творчества, о предназначении человека, тайне его жизни, выражает собственное страстное жизнелюбие и протест против неизбежности смерти...."

Все бунинские дневники, за исключением "Окаянных дней", где в каждой строке боль за Россию, неприятие революции, которую Бунин переживал как гибель страны, невозвратную ее потерю, — проникнуты изысканной тонкостью восприятия мира: от умозаключений, до описания обыденных вещей или пейзажей.

"Опять прошел день. Как быстро и как опять бесплодно!"

"Лампа горит на столе слабым тихим светом. Ледяные белые узоры на окнах отливают разноцветными блестящими огоньками. Тихо. Только завывает метель да мурлыкает какую-то песенку Маша. Прислушиваешься к этим напевам и невольно отдаешься во власть долгого зимнего вечера. Лень шевельнуться, лень мыслить".

"Кана. Кактусы, гранаты в цвету, фиговые деревья, женщины в кубовых платьях. Кана в котловине и вся в садах. Подъем, снова долина, снова подъем, огромный вид на долину назад. Потом котловина Назарета. Отель "Германия". Мальчик-проводник в колпачке на макушке. Церковь и дом Богородицы. Потом лунная ночь".

Эти отдельные записи в дневниках звучат как стихи. Образные глубокие поэтические мысли в огранке композиционного построения.

В конце 20-х — начале 30-х годов Бунин редко обращается к дневнику — не без причин. Он давно уже был женат вторым браком на Вере Николаевне Муромцевой, которую Зайцев охарактеризовал, как холодную и малокровную, но которая, может быть, и нужна была Бунину в браке, потому что только ей удавалось усмирять его необузданную натуру. Даже имя она придумала Бунину такое, которым никто из женщин его не называл — Ян. Дневники были на время заброшены, когда в жизнь Бунина ворвалась новая роковая любовь — Галина Кузнецова. Она понимала Бунина как художника, по его же словам — была душевно близка ему. Именно она явилась прообразом Лики из "Жизни Арсеньева" и оставила после себя "Грасский дневник", в котором Бунин показан ею как творец, художник, писатель.

С приходом к власти Гитлера, Бунин отказывался от любых форм сотрудничества с нацистами.

С 1934 по 1936 годы в берлинском издательстве "Петрополис" вышло 11-томное собрание сочинений Бунина. В 1933 году ему была присуждена Нобелевская премия по литературе "за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы".

Последние месяцы своей жизни он работал над литературным портретом А. П. Чехова, и работа эта осталась незаконченной.

До 1954-го года произведения Бунина в СССР не издавались. С 1955-го он стал наиболее издаваемым писателем первой волны русской эмиграции. "Окаянные дни" были изданы только с началом перестройки.

Умер он во сне в два часа ночи с 7 на 8 ноября 1953-го года в Париже. По словам очевидцев, на постели атеиста Бунина лежал говорящий за себя своим названием роман Л. Н. Толстого "Воскресение".

Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.