Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 11-12 (163-164), 2018 г.



Артур Григорян
 "Первый апокриф"



М.:  "Вест-Консалтинг", 2018

Попыток создать образ Христа-человека, описать становление его личности и последние мгновения земной жизни в литературе предпринималось немало. Тут и "Неизвестный Иисус" Мережковского, и "Сын человеческий" Александра Меня, и "Иуда Искариот" Леонида Андреева, и "Последнее искушение" Никоса Казандзакиса, и "Евангелие от Иуды" Родольфа Касслера, и, разумеется, широко известные российской публике "библейские" главы "Мастера и Маргариты" Михаила Булгакова. И огромное количество других произведений, где образ Христа-человека либо является центральным, либо так или иначе объясняющим героям происходящее, как, например в "Плахе" Чингиза Айтматова. Сама идея написать роман об Иисусе Христе, придать ему черты современников или наоборот тщательно реконструировать последние дни и часы в преддверии нашей эры является достаточно амбициозной и требующей серьезной исторической и теологической подготовки, а также безусловного писательского мастерства и литературного таланта. Трудно на новый лад пересказать и переосмыслить события, известные каждому читателю. Трудно найти новый угол зрения на рождение христианства и написать это так, чтобы сюжет, повторюсь, давно известный в общих чертах, захватывал как повествование о чем-то совершенно новом. Артуру Григоряну это удалось. Если определять жанр "Первого апокрифа", то я назвала бы этот роман богословско-приключенческим. Причем приключения тут можно рассматривать двояко — это и полная опасностей, страхов и счастливых спасений жизнь Йегошуа и его учеников, и собственно бесконечное интеллектуальное приключение поиска истинной веры. И этим "Первый апокриф" напоминает покорившее весь мир "Имя Розы" Умберто Эко. Хотя детектива в прямом смысле тут, конечно, не будет, но некоторые моменты вызовут подлинный страх: дойдет ли Йегошуа до креста или погибнет раньше. Это к вопросу о писательском мастерстве Григоряна. "Первый апокриф" — текст крайне динамичный, тут все, как говорится, по делу — ни одна сцена здесь не затянута: идет ли речь о лечении раненого легионера, спасении повстанца, побегу сквозь подземные акведуки Иерусалима; даже богословские споры описаны с подлинным азартом. Богословская составляющая романа представлена в достаточно неожиданном ракурсе. Иисус — в романе его зовут Йегошуа — здесь не просто парень из Назарета, которому снизошло божественное откровение, а вдумчивый толкователь Торы, знаток иудейской традиции. Именно в спорах с учителями, учениками и даже врагами формулирует он основные постулаты христианского миропонимания. Надо отдать должное автору — эти моменты написаны у него по-настоящему виртуозно: истина действительно рождается в споре, и мы видим все этапы ее рождения. Столь же виртуозно и иронически вписаны в текст и современные поговорки. Йегошуа в трактовке Григоряна — вообще очень симпатичен: талантливый, но недоучившийся целитель (рофе), отправившийся на поиски истины и быстро обнаруживший логические изъяны в Торе и других священных книгах, не боится указывать на эти ошибки своим наставникам и постоянно ставит их в тупик, обретая все новых и новых последователей. Ну, а его целительский талант и готовность оказать помощь любому и в любое время превращают Йегошуа практически в святого. Слава бежит далеко впереди него. В бытовой жизни Йегошуа не так смел, как в помыслах и медицинской практике — как и любой человек, он боится за свою жизнь и даже за свою репутацию. Порядком тщеславен, но склонен к самоиронии. Остроумие Йегошуа помогает ему выигрывать споры с самыми авторитетными богословами своего времени.
Ну, а поскольку споры ведутся именно вокруг иудейской традиции, то автору приходится достаточно внятно и подробно разъяснять, в чем собственно она заключается. И это ему тоже удается — парадоксально, но книга о жизни Иисуса оказывается, можно сказать, учебником иудаизма "для чайников". В общем "Первый апокриф" — книга, которую можно смело рекомендовать для чтения самому широкому кругу читателей — от ищущих смысл жизни подростков до вполне серьезных мужчин, которым наверняка понравится подход Григоряна к описанию исторических событий — заседания Синедриона, например, и интриги, которые там разворачиваются, вполне соответствуют духу современности и блестяще написаны. И две тысячи лет назад чиновники также разводили друг друга и жертвовали людьми во имя сохранения власти. Времена и технологии меняются, а человеческая природа остается неизменной — именно в этом, мне кажется, основная идея романа Артура Григоряна. Читатель этой рецензии может подумать, что "Первый апокриф" — это роман века, но, увы. Несмотря на то, что это очень хорошая книга, без ряда недочетов тут не обошлось. Во‑первых, название. Слишком уж оно прямолинейно и, честно говоря, непривлекательно. "Это что-то религиозное", — с ходу думает покупатель книжного магазина и, не открывая, возвращает книжку на полку. Во‑вторых, при всей красочности описания карабахской деревни Геташен, необходимость помещать рукопись именно в тайник в доме Епископосянов совершенно непонятна. Предсмертные записки Йегошуа представляют собой самостоятельную ценность, где их нашли, не важно, или связь карабахского дома с Йегошуа должна быть объяснена в романе, и более того, стать его основной интригой. В‑третьих, редакторская работа. Я не знаю, из каких — исторических, филологических или даже сакральных соображений — автор пишет имена собственные в традициях иврита, а не привычным русскоязычному читателю способом. Оставим это на его совести. Но огромное количество объясняющих сносок на каждой странице невероятно раздражает, не проще ли было сделать в конце книги небольшой словарик, куда читатель мог бы заглядывать по мере чтения романа, столкнувшись с незнакомым словом? Тем более что запомнить все слова, указанные в сносках невозможно, а каждый раз возвращаться туда, где слово объяснялось, ужасно неудобно.
В принципе, все эти недостатки легко устраняются. Название можно изменить, карабхскую часть вообще отрезать и начать прямо с размышлений Йегошуа в темнице, ну и перенести сноски в словарик тоже труда не составляет.

Аглая ТОПОРОВА



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.