|
Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов
|
Гвозди номера № 33 (63), 2010 г.
Юрий БЕЛИКОВ
Эпиграммы
ПИСАТЕЛЬНИЦЕ НИНЕ ГОРЛАНОВОЙ,
почти святой, но взимающей дань с обозримого пространства своими живописными дощечками
В ней сублимируется все —
высокая культура:
от Пиросмани до Басё
и дальше…до Букура.
Сбежишь куда-нибудь, в мечте
в Пермь не вперяться взглядом, —
картинки Нинины везде,
как будто Нина рядом.
Но тот, кто зубы сжал в тоске,
пускай не унывает:
всяк на разделочной доске
у Нины побывает.
ПОЭТУ ИГОРЮ ТЮЛЕНЕВУ,
одолевшему аспирантку Тоню Штраус своим стихотворческим многокнижием
Не спасет ее элениум,
не поможет ей реланиум:
не миллениум — тюлениум
накатил на мирозданиум.
КРИТИКУ ВАЛЕНТИНУ КУРБАТОВУ,
проделавшему путь из астафьевской Овсянки в дантовскую Верону
Надев сурьезные очки,
Курбатов пишет дневнички,
курчавые по тону.
Услышит глас из вышних сфер:
— Ну что, опять Овсянка, сэр? —
и пишет про Верону.
ПОЭТУ ВЛАДИСЛАВУ ДРОЖАЩИХ,
автору гигантской поэмы "143-й вагон"
Справа налево прочти: Хищажорд.
Хищник на жердочке — Слава Дрожащих.
Может, он этим прочтением горд?
Вроде: Дрожащих. А глянешь: ужастик!
Слава Дрожащих совсем не дрожит.
Слава Дрожащих всегда ужасает.
Это немыслимо! Первый пиит
в "143-м вагоне" гоняет!
ПРОЗАИКУ ЮРИЮ АСЛАНЬЯНУ,
автору эпохального романа "Территория Бога", заставившему мир рассчитаться на "Первый-второй!"
Он всем москвам, алма-атам:
"Куда летите, щепки?!", —
сказал, расставив по местам,
как тот сержант в учебке.
Стрелявшего он оправдал,
ментов прищучил к сроку…
Любому место указал.
И даже — место Богу.
ПРОЗАИКУ РОБЕРТУ БЕЛОВУ,
призраку Перми, знатоку всех местных забегаловок и царства мертвых, даже в лютые морозы ходящему без шапки
Он слеп, как будто бы Гомер,
но лишь достигнет стойки бара,
как обретает глазомер —
его диктует стеклотара.
Распорядитель панихид,
путеобходчик отпеваний,
он встречный гид, он Вечный Жид,
но он же шапку снял пред вами!
Когда свой пост покинет он,
боюсь, постигнет нас расплата —
в Перми не будет похорон,
а это, в общем, страшновато.
ХОККУ О ВЛАДИМИРЕ КИРШИНЕ,
большом писателе, уместившемся в пространстве трех строчек
Кир-шин!
Как звук отсыревшей спички…
Шипит, но не вспыхивает.
ПОЭТУ АНАТОЛИЮ ГРЕБНЕВУ,
сделавшему в одном из стихотворений сноску, что он ночевал в Балаганске, как некогда Иосиф Виссарионович в ссылке
Толя Гребнев тем и славен,
что не лез на пьедестал:
он, как сам товарищ Сталин,
в Балаганске ночевал.
ЮМОРИСТУ СЕРГЕЮ ТУПИЦЫНУ,
создателю незабываемого двустишия: "Падает тихо на одеяло волос с лобка моего идеала".
— Чтоб ни волос не упал с лобка! —
музе строго наказал Тупицын.
Музе ни отдаться, ни побриться —
заждалась бедняжка мужика.
ЗАГАДКА ИЗДАТЕЛЯ ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВА
в догадках гуру поэтического выворачивания Константина Кедрова
Тонкую Степанова игру,
верно, и Джеймс Бонд не разберет.
"Расцветали яблони и ГРУ…", —
Кедров про Степанова поет.
ТРИАДА ЕВГЕНИЯ СТЕПАНОВА,
автора исследовательского романа "Застой. Перестройка. Отстой"
Расплавился век золотой,
когда-то в серебряный канув.
"Застой. Перестройка. Отстой", —
вослед им промолвил Степанов.
Так Гегель, паря над Землей,
триаду узрел средь туманов:
— Кто автор триады такой?
— Степанов, — ответил Степанов.
Вдохнул относительный дым
Эйнштейн в небольшой заварушке:
— Сначала Степанов, а Пушкин…
А Пушкин родился за ним!
— Раз так, — произнес Горбачёв, —
довольно быть жертвой обманов:
поскольку был первым Степанов,
мы все перестроим без слов.
И пал государственный строй!..
Степанов и Путин — в пивбаре.
"Застой. Перестройка. Отстой".
Пора и по пиву ударить.
ПОЭТУ И ПСИХИАТРУ НИКОЛАЮ ЕРЁМИНУ,
описавшему свой исторический визит из Красноярска в Москву, во время которого он приноравливался к постаменту Пушкина и Гоголя
Пушкин смотрит на Гоголя.
— Что ты смотришь, пиит?
— Да с гранитного цоколя
вдруг Ерёмин сместит?
Что-то бродит он около…
(Чай, пришел не в театр)?
Рассуждает про Гоголя.
Говорит, — психиатр.
Гоголь смотрит на Пушкина:
— Что за прихоть и прыть?
Этот призрак запущенный,
видно, хочет строить?..
Пушкин молвил в беспечности
со своей высоты:
— Мы-то выпьем из Вечности.
Ну а, дяденька, — ты?
И СНОВА ПРО НИКОЛАЯ ЕРЁМИНА,
красноярского поэта, пишущего и издающего по нескольку книг в год
Николай Николаич Ерёмин,
что в Перми, что в Нью-Йорке — огромен.
Даже если сбежишь в Полинезию,
он и там заслонит всю поэзию!
ПОЭТЕССЕ АННЕ ПАВЛОВСКОЙ,
выпустившей книгу с таинственным названием "Торна Соррьенто"
Думаю упорно
с мукою момента:
что такое "Торна",
да еще "Соррьенто"?
Может, это порно
бедного студента,
где мальчонка — Торна,
девочка — Соррьенто?
И под звуки горна
и акцент абсента
слышно: — Сделай Торна,
а потом — Соррьенто!
КОСЕНКОВ УЗЕЛ,
или по поводу жесточайшего романса калининградского поэта Бориса Косенкова "Узелок", написавшего:
"И когда расставаться мы будем,
чтобы помнила ты обо мне,
я возьму твои девичьи груди
и узлом завяжу на спине".
К Македонскому дева явилась
и, дрожа, повернулась спиной,
и пристыжено разоблачилась:
— Вот что сделал любимый со мной!
И воскликнул в ответ Македонский,
осмотрев пациентку свою:
— Ни хрена себе, блин, закидонцы!
И спросил: — Косенков? Узнаю!
Дева долго молила о чуде.
Александр милосердье явил
и узлом заплетенные груди
лучезарным мечом разрубил.
ПОЭТУ АЛЕКСАНДРУ ЗАКУРЕНКО,
коему я постоянно уступал очередь мытья посуды в гостевом домике заповедника "Михайловское"
И долго вспоминать я буду:
любезен Закуренко был
народу тем, что мыл посуду,
покуда Беликов не мыл.
ПРО ФОТОСНИМОК,
на котором Юрий Беликов ведет челябинскую поэтессу Ирину Аргутину к двери с надписью "Служебный вход"
— Скажи, зачем в служебный вход
чувак Аргутину ведет?
— Ведет, — отвечу, — не Ягу,
а настоящую Аргу!
|