Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 07 (159), 2018 г.



Елена ФЁДОРОВА



ПРОТУБЕРАНЦЫ ЛЮБВИ
(Фрагмент из книги "Метроном вечности")



Елена Фёдорова — прозаик, поэт, член Союза писателей России, член Интернационального союза писателей, драматургов, журналистов и Международной гильдии писателей, Союза писателей ХХI века, Почетный работник Культуры города Лобня, автор около двухсот песен для детей и взрослых, автор тридцати шести книг на русском (девять из них для детей) и трех на английском языке.
Авторский сайт: http://efedorova.ru

Лёля и Михаил отпраздновали бриллиантовую свадьбу. Шестьдесят лет вместе! Кто бы мог подумать? Дети выросли, родились внуки, правнуки. Их семейное древо крепко и ветвисто. Они счастливые люди. От Гоши дочь и внучка. У Тани трое детей, шестеро внуков и три правнука.
Несмотря на то, что жизнь была непростой, Лёля и Михаил сохранили любовь, доверие и нежность друг к другу. Все, вроде бы, хорошо, но паутинка, оставшаяся в Лёлиной душе, тянет ее в прошлое. Тянет сильнее, чем корабельный канат. Нет сил сопротивляться.
— Вернись, вернись, вернись, — непрестанно стучит в висках Лёли. Нет больше сил сопротивляться, и Лёля заявляет решительно:
— Миша, я еду в Сибирь.
— Ты уже взяла билет? — он оторвался от чтения газеты, посмотрел на жену поверх очков.
— Еще нет, — она улыбнулась. — Я просто решила туда поехать. Решила только что.
— Ну, раз решила, поезжай, а я воздержусь. Не двадцать уже, чтобы по местам боевой славы путешествовать. А ты поезжай. Поезда сейчас хорошие, не то, что раньше — теплушки.
— Спасибо тебе, родной, что отговаривать меня не стал, — она погладила его морщинистую руку.
— Я тебя, Лёлечка, понимаю, — Михаил снял очки, отложил газету. — Мы с тобой хоть и доисторические древности, но чувства наши остались сильными, как в молодые годы. Мне даже кажется, что с годами они сильнее, ярче стали. Я тебя люблю и доверяю тебе. Поезжай. Сходи на могилку Леонида Белого, расскажи ему про Георгия Победоносца своего, про меня. Хотя… Условности все это, Лёля. В той могилке давно никого нет, и кости сгнили, наверное, за шестьдесят с лишним лет. А вот душа — особая субстанция. Она бессмертна. Нет для нее преград земных больше. Летает твой Лёнька над землей и смотрит на нас с тобой. Радуется, что все у тебя сложилось, что с хорошим человеком ты жизнь прожила.
— Так уж и прожила? — воскликнула Лёлька воинственно. — Ты мне это брось. Мы с тобой еще лет десять вместе прожить должны, как минимум. Хотя… На все воля Божья, как сейчас модно говорить. И нам с тобой пора к какой-нибудь вере прикрепиться.
— Пора, пора, моя родная…

Лёля купила билет и отправилась в прошлое. Колеса стучат на стыках рельсов, навевая грусть. Вернусь… В ее сумочке лежат письма и дневники Леонида Белого. Зачем она их везет в Сибирь, не ясно. Просто везет.
После Лёниной смерти она их ни разу не открывала, боялась. А теперь достаточно только взглянуть на тетрадь, чтобы память вернула забытое. Говорят в старости помнится прошлое лучше, чем настоящее. Возможно. Но как объяснить, что даже голос Леонида она отчетливо слышит сейчас, несмотря на то, что не слышала его вечность.
— Почему ты назвала наш дневник Хроматографом? — Леонид лежит на траве, закинув руки за голову. Она сидит рядом в ситцевом цветастом платье и сплетает венок из ромашек. Лето. Солнце. Полуденный зной. Воздух чуть подрагивает, поднимаясь над землей.
— Почему Хроматограф? Да потому, что с помощью этого прибора мы с тобой проведем спектральный анализ, разложим на длины волн наши мысли, эмоции, чувства и поймем, что в жизни главное, а что в ней второстепенное, — ответила Лёлька.
— Второстепенного у нас с тобой нет, милая моя Лёлька. У нас все главное. Все, все, все. Каждый вздох, каждый миг рядом с тобой — радость, — Леонид приподнялся. — Люблю тебя безумно. Спасибо, что ты не испугалась и приехала ко мне "во глубину сибирских руд", в неизвестность, называемую Чугуевкой, — рассмеялся. — Я в последнее время слова на слоги раскладываю. Знаешь, очень любопытно. Вот, к примеру, Чугуевка. Чу — словно предостережение. Стойте, не спешите. Гуев — это сибирский старожил. Этакий старичок-лесовичок бородатый. Ка — это удав из книги Киплинга. Только здесь нет удавов. Здесь змейки юркие, незаметные, поэтому и говорят о них без особой почтительности в финале.
— Выдумщик ты у меня, Лёнечка, — она потерлась щекой о его щеку. — Выдумщик.
— Это точно, — подтвердил Леонид. — Но дар мой особенный появился благодаря тебе, Лёлечка дорогая. Ты во мне столько всего открыла, о чем я и представить не мог. Внутри меня вулкан клокочущий, готовый вырваться наружу в любой миг. Или нет, лучше не вулкан, а протуберанцы, которые магнитным полем твоей любви удерживаются на солнце. А это значит, что их в хроматограф заталкивать не нужно. Нужно просто любить. Любовь — это величайший дар. Счастлив тот, кто его обретает.
— Обрести мало. Нужно сохранить любовь. Мне она видится огоньком на ветру, который может погаснуть в любой миг. Не хочу, чтобы он гас. Пусть разгорается сильнее день ото дня. Пусть в большущий костер превратится…
— В пионерский, у которого мы будем петь пионерские песни, как в детстве, — добавил Леонид, поцеловав Лёльку в лоб. — Пионерские песни споем, и поверим в сближенье планет, и космической далью пройдем, чтобы вместе прожить до ста лет.
— Дожить до ста лет — это настоящая фантастика! Мне сейчас девятнадцать, тебе — двадцать два, это значит впереди у нас…
— Вечность, мой дорогой физик, — сказал Леонид, помогая ей подняться с травы. — Не переводи жизнь на цифры, Лёлечка. Наслаждайся ее неповторимостью сегодня, потому что завтра будут другие облака, цветы, шмели, ветер, деревья, небо. Мы другими завтра будем, на день повзрослеем. Но мне лично хочется остаться ребенком, смотрящим на мир восторженно и беззаботно. Знаю, знаю, от забот не уйти, но… заботы эти не должны над нами главенствовать, потому что мы с тобой — пионеры, первопроходцы, первооткрыватели…
— Хорошо мне с тобой. Легкий ты человек, — Лёлька надела Леониду на голову венок.
— Не-е, я не легкий, я тяжелый. Это ты у меня легкая, как пушинка, — он подхватил ее на руки, закружил. — Всю жизнь тебя на руках носить буду, Лёлька. Всю-ю‑ю жизнь!

Поезд остановился. Купе опустело. Лёля с интересом наблюдала за жизнью перрона. Казалось, за шестьдесят с лишним лет здесь, в Сибири, ничего не изменилось. Ну, разве только наряды чуть-чуть поменялись, а сама жизнь замерла на том временном отрезке, который был дорог Лёлькиному сердцу.
— Картошечка горячая! Огурчики малосольные! Рыбка пряного посола! — выкрикивали торговки. — Молочко натуральное!
От наблюдений Лёльку отвлек высокий юноша, вошедший в купе.
— Здравствуйте! Я буду вашим попутчиком, — сел напротив. — Вы до какой станции едите?
— До Чугуевки, — ответила она.
— Совпадение какое! И я туда же. Тетушку решил навестить.
Она у меня телефонистка со стажем. Юбилей у нее в этом году. восемьдесят — солидный возраст, — сел напротив. — Меня Марком зовут. А вас?
— Лёля Наумовна.
— Прямо вот Лёля и все?
— Прямо вот Лёля, — подтвердила она.
— Здорово. Редкое имя. Я люблю необычные имена, особенные. Есть в них что-то такое фантастическое, что ли. В вашем имени слышится нежная музыка любви. Вы, наверное, счастливый человек, Лёля Наумовна. С таким именем несчастной быть нельзя. Я прав?
— Правы, Марк, правы, — она кивнула, вспомнила, что Леонид ей в первую их встречу такие же слова говорил. Дежавю. — Сколько вам лет, Марк?
— Мне двадцать два уже, а вам?
— Мне далеко за двадцать, далеко, — она рассмеялась.
— Смех у вас, как у девчонки, — сказал Марк. — Вы — женщина без возраста, Лёля Наумовна. Можно я вас угощу? Я тут пирожков купил на перроне.
— Еще горячие, — сказала Лёля, взяв один. — С чем они?
— Не знаю, я не спрашивал, — ответил Марк. — Я забрал у бабушки все, что было, и в поезд прыгнул. Проводнику два чая заказал, пить хочу ужасно. Жарко, а в жару чай — самое милое дело.
— Самое, — подтвердила Лёля. Миша ей всегда говорил про чай и прибавлял:
— Казахи в чай кумыс добавляют, а мы охлажденной водичкой обойдемся за неимением оного…
Лёля не сразу поняла, что эти слова она не вспомнила, а их произнес Марк. Улыбнулась, положила пирожок на стол, спросила:
— А вы откуда родом, Марк?
— Мы все родом из детства, — он подмигнул ей, откусил пирожок. — О, с капустой. Вкусно. Кушайте, Лёля Наумовна.
Смутная догадка кольнула Лёлю в сердце. Два лица, Мишино и Ленино, слились в лицо Марка. Наваждение. От жары, наверное.
— С вами все в порядке? — спросил Марк участливо. — Вы так побледнели. Давайте окно откроем! Что же мы в духоте сидим? И дверь распахнем. Лучше?
— Да, спасибо. Но духота здесь ни при чем. Это память… — Лёля вздохнула. — Странная штука — память. Подкидывает порой нечто, а ты понять не можешь, что с этим делать-то теперь. Вот и сейчас вы мне мужа напомнили. Похожи вы на него двадцатилетнего.
— Не удивляюсь. На нашей планете есть множество похожих людей, двойников. Живут они себе в разных странах и не подозревают, что где-то ходит точная копия, дубликат на случай потери кода ДНК. Мы задумали передачу сделать на эту тему. Название придумали: "Найди свою копию, землянин". Уже человек сто откликнулось. Точные копии, вы не поверите. Говорят они на разных языках, а ощущение, что близнецы. Так не бывает, думается нам, ан нет, бывает. Нас всех клонируют и помещают в разные жизненные условия. Проверяют на выносливость, на коммуникабельность. Подвид европейский отправляют в холодный климат. Африканский — в жару. И так далее…
— Вы кто по профессии?
— Я ВГИК закончил, сценарный факультет. Кушайте, кушайте, Лёля Наумовна. Чай пейте. Мы еще закажем, и я вам про свои планы расскажу, если захотите мою исповедь услышать.
— Исповедь — звучит интригующе. Готова вас послушать, Марк, — она надкусила таки пирожок. Сдобный, ароматный из юности.
— Ура! Наконец-то появился человек, желающий послушать собеседника, — Марк отхлебнул чай. Отхлебнул шумно, с причмокиванием. — Сейчас ведь слушать люди не хотят и не умеют. Все говорить любят. Кругом самовлюбленные ораторы, воспевающие собственную гениальность, граничащую с глупостью. Идеи воруют без зазрения совести. Что такого? Спрашивают потом с милой улыбкой:
— Разве это вы придумали, нет, это мы первыми были, это нам в голову пришло, значит, лавры наши, а ты посторонись, парень, — откусил пирог. — С чем у вас пирожок вы не сказали?
— С яблоками, — ответила Лёля. — Очень вкусно. Давненько я таких домашних пирожков не ела. Мы, когда в Чугуевке жили, наша хозяйка тетя Маня постоянно нас баловала пирожками из печки. У нее была деревянная лопата с длинной ручкой, на которой помещалось штук двадцать пирожков. Тетя Маня сгружала их в печь, а потом ловко доставала из огня румяные, пахнущие сдобой лакомства. Я любила наблюдать за этим таинством, но сама к печи подходить боялась. Я же городская девочка, почти принцесса, а печки — это старинные сказки, к которым с особым почтением относиться нужно.
— С почтением, вы правы. Жалко, что сейчас цивилизация вокруг. Я бы вернулся в ту пору, когда лучина тускло светит, и люлька качается, и веретено поскрипывает, и огонь в печи горит, и бабушка сказки добрые рассказывает, — проговорил Марк мечтательно. — "Дела давно минувших лет, преданья старины глубокой", как сказал классик.
— Мне думается, что вы в Чугуевке и лучину, и печку найдете.
— Нее-ет, — Марк замотал головой. — Вы, Лёля Наумовна, заблуждаетесь. Не все так плохо здесь, как вам показалось. Прогресс и сюда добрался. А, соответственно, отношение людей к жизни стало слишком потребительским. Но я не об этом хотел говорить. Я с вами хотел свои грандиозные замыслы обсудить. Хотя, может, это они для меня — грандиозные, а в масштабах вечности — пыль…
— Звездная пыль, — подсказала она.
— Вы романтик, Лёля Наумовна. Вы, наверное, поэтесса?
— Нет, я — физик. Лирикой мой муж увлекался, а я слушала его внимательно. Внимала, — улыбнулась. — Ловила каждое слово на лету.
— Не перестаю восхищаться вами и благодарить судьбу за такую попутчицу! — воскликнул Марк. — Вы мне знамением с небес. Вот какими должны быть люди! Вот каким должен быть я сам. Рад, что познакомился с вами.
— И я рада. Вы меня от грустных размышлений отвлекли. Не думала, что путешествие в прошлое будет таким сложным, даже болезненным.
— "Путешествие в обратно я бы запретил" — сказал поэт Геннадий Шпаликов. Я с ним согласен. В обратно не нужно, но нас почему-то, зачем-то упорно тянет в прошлое… Хотите еще чая?
— Нет. Лучше своими планами делитесь, пока мы до нашей Чугуевки не доехали.
— Это — не планы даже, а размышления, раздумья, — Марк улыбнулся. — Земля наша с неистовой скоростью вращается. Ощущение такое, что она, как самолет, вошла в штопор, из которого один выход — гибель. Как остановить падение? Есть ли способ отключить метроном времени? Кто должен взять на себя миссию освободителя? Эти вопросы легли в основу моего нового сценария. Идея у меня такая: главная героиня попадает в серый мир, где в капсулах спят молодые люди. Их усыпляют в восемнадцатилетнем возрасте, чтобы они не помешали серым правителям вершить злые дела. Бороться в одиночку со всемирным злом сложно, поэтому у нашей героини есть помощник, проводник, досконально знающий серый мир. Это дух в облике человека. Общаются они телепатически. Даже прикосновения бестелесны. Ее это не пугает. Ей легко с человеком-духом. Он приводит ее в центр управления, где находится система, которую нужно отключить. Причем отключить систему может только женщина, чьи отпечатки пальцев запрограммированы в системе. Наша героиня выбрана для этой ответственной миссии. По решению совета ее не усыпили, как остальных, а отправили в изгнание, стерли память о прошлом, убедили в том, что она беззащитная, земная женщина, живущая обычной серой жизнью, как и все земляне. Ей далеко за сорок, а значит, пришло время узнать тайну своего рождения и изгнания. Пришло время возвращения, но… — Марк замолчал, повернул голову к окну.
— Но серый мир совсем непрост, — заговорила Лёля. — Правители не желают возвращения спасительницы, у них поменялись планы. Они передумали оживлять молодежь. Они хотят жить вечно. Так?
— Да, — он улыбнулся. — Да.

Серые люди в городе сером
Прячут улыбки в серых шарфах.
Серые лица, глазницы пустые,
Серые мысли и вечный страх.

Страх-кукловод за ниточки тянет
Людишек угрюмых, жадных и злых.
Серое небо спускается ниже,
Чтоб не увидели красок иных.

Чтобы улыбки не появились,
Чтоб не блестели глаза,
Чтоб не любили и не дарили
Радость, которой сегодня нельзя

В городе сером, в сером пространстве
Жить среди серых, угрюмых людей.
Они погрязли в заботах, в работе
И в поиске новых бредовых идей.

Серые люди в городе сером
По улицам серым бегут…
Не знают, не видят, не любят, не верят,
Бесцветной, никчемною жизнью живут…

Серые люди живут, а нашей героине придется умереть. Вам, Лёля Наумовна, придется умереть…
— Мальчик мой, что это вы такое говорите? — воскликнула она, побледнев. — Мне уже больше восьмидесяти. Фантастику и мистику я терпеть не могу, с детства, не признаю ее, не принимаю. Я — реалист до мозга костей и выбираю всегда реалистическую прозу или, на крайний случай, стихи. Я уверена в том, что всему происходящему в мире есть научное объяснение. Всему…
— Не буду вас разубеждать, Лёля Наумовна, — сказал Марк миролюбиво. — Я знаю о вас все или почти все, потому что вы — моя героиня. Человек-дух вас сумел защитить, поэтому вы и прожили такую прекрасную, долгую жизнь.
— Вы пугаете меня, Марк. Давайте прекратим этот разговор, — сказала она строго.
— Прекратим минутой позже, — он улыбнулся. — У вас в сумочке лежит тетрадь со стихами Леонида Белого, которую вы хотите отдать в редакцию. Так?
Лёля схватилась за сумочку, подумала, что никому не говорила про Лёнины стихи и про свое намерение их издать. Михаил ревностно относился к ее прошлому, раздражать его она не хотела.
— Ваша главная беда, Лёля Наумовна, — это самопожертвование. Вы совсем не думаете о себе. Других вы всегда ставите выше себя, а это неправильно и даже опасно для землян, потому что люди в большинстве своем лживы, напыщены, эгоистичны, — голос Марка стал мягким, словно он разговаривал с больным человеком. — Вам не нужно меня бояться. Я убивать вас не собираюсь. Я не маньяк убийца, которого ищет Интерпол. Я человек-дух, посланный вам на помощь. Отдайте мне стихи Леонида. Я сам отнесу их в издательство…
— Ни за что, — Лёля крепче прижала сумочку к груди.
— Воля ваша, Лёля Наумовна, — Марк встал, поклонился. — Если решите меня найти, то зайдите на телеграф. Там работает моя тетя. Счастливо оставаться…
Он исчез, оставив Лёлю в полном замешательстве. Дверь купе закрыта. На столе стоят два стакана, в которых позвякивают ложечки, лежат надкушенные пирожки и листок с замысловатыми знаками. Лёля взяла его, надела очки, улыбнулась.
— Это же моя любимая формула! Откуда Марк узнал о ней? Зачем он оставил мне такое послание? Странно, очень странно, — спрятала листок в сумочку, тряхнула головой. — Пора просыпаться. Скоро Чугуевка твоя…
Распахнулись двери купе. Проводник улыбнулся, сообщил, что через пять минут поезд прибывает на означенную станцию и предложил свою помощь.
— Спасибо, милейший, но я сама справлюсь, — сказала Лёля, поднявшись. — У меня чемоданчик на колесах — настоящая роскошь, кати, куда вздумается.
— Колеса — дело хорошее, — сказал проводник. — Правда, по сибирским дорогам далеко не уедешь. Асфальта-то нет. Так что вам телега нужна, лошадьми запряженная.
— Если нужна, найдем, — рассмеялась Лёля, выходя из купе.
Поезд сбавил ход, остановился. Народу вышло много, но Марка среди пассажиров Лёля не увидела.
— Приснилось, — подумала она и пошла по знакомо-незнакомой дороге к дому, в котором они с Леонидом прожили несколько незабываемых лет.
Чем ближе она подходила, тем сильнее нарастало волнение. Почему-то подумалось, что сейчас ей навстречу выйдет Леня, обнимет, закружит как тогда, в далеком прошлом, когда она примчалась к нему в Сибирь несмотря на запреты и протесты родных.
Дом за долгие годы почти не изменился. Крепкий сруб покрыт красной черепичной крышей. На окнах белые резные наличники — кружева — Лёнина гордость. Лёлька вспомнила, как он ловко работал лобзиком, выпиливая тончайшие узоры, которые сам же и придумал. Здесь были и звезды, и солнце, и дурман-трава, и чертополох, отводящий беду. Не отвел…
— Кого ждешь, бабуська? — звонкий детский голосок Лёлю напугал. Она ойкнула, уронила чемодан. Вихрастый мальчуган подхватил его, проговорил тоном знатока.
— Из города, небось, в гости приехала?
— Из города, — она улыбнулась. — Из столицы нашей Родины. Из Москвы. Слыхал?
— Слыхал. Мы, чай, не в деревне живем. Вон и поезда у нас в поселке останавливаются столичные, — мальчишка вытер нос. — Ну и что же ты, бабуська, стоишь тут, коли в гости приехала? Заходи в избу. Дедка еще вчерась мне сказал, что гости к нам приедут. Вот, дождались. Пряников привезла?
— Нет, а конфеты прихватила, — она рассмеялась. — Как зовут-то тебя, герой?
— Златом кличут, — представился мальчик.
— Красивое у тебя имя, золотое, — Лёля погладила его по жестким волосам.
— Это дедка старенький так меня назвал, — Злат толкнул калитку. — Заходи!
Лёля почувствовала, как земля уходит из-под ног. Она поняла, что дедка старенький — это Леонид, Лёнька Белый, которого она похоронила и оплакала много лет назад. Правда, похороны были без покойника. Лёнино тело не нашли. Сгинул в тайге. Водитель, с которым они уехали, тоже исчез бесследно. И машину найти не смогли, словно и не было ее никогда. В Чугуевке тогда только и говорили, что о пришельцах, о метеоритном дожде и о грабителях, разбирающих грузовики на запчасти.
— Да, ясно все, как белый день, — заявил один из старожилов. — Мальцов угробили, а машину на запчасти разобрали. Их расчлененные трупы унесла быстрая река за крутые берега. Поплачь и забудь, девка…
Лёля после такого утешения не спала несколько ночей, вздрагивала от каждого шороха. Перед глазами вставали картинки одна страшнее другой. Тетя Маня ей какой-то отвар принесла, спасла от наваждения и бессонницы, а потом и домой, в Москву, спровадила.
— Уезжай поскорее, девка, чтобы с ума не сойти, — сказала она. — Тебе мальца поднимать нужно еще. Он ведь кроме тебя никому не нужен. Ты помрешь — и он сгибнет.
Эти слова стали решающими. Лёлька уехала, но забыть о трагедии долго не могла. С годами, правда, память стала притупляться. Прошлое отступило, уступив место ярким эмоциям реальной семейной жизни. А несколько лет назад прошлое вдруг ворвалось в повседневность, да так стремительно, что Лёля растерялась. Оказывается, не всему в жизни есть объяснение. Не всему… Не все в ней можно на длины волн разложить.
Вот и теперь настоящее стоит за кулисами и наблюдает за мистерией, которую разыгрывает перед Лёлей прошлое. Разыгрывает в реальном времени. Реалити-шоу, в котором она — один из главных персонажей. Маленький Злат с черной густой шевелюрой бежит к дому, выкрикивая:
— Гости, гости, дедка!
Распахивается дверь. На пороге появляется высокий, худощавый старик, в котором Лёля безошибочно узнает своего Леонида, своего любимого Лёньку Белого. И голос у него тот же, родной, нежный.
— Здравствуй, Лёля!
Стрела вонзается в Лёлино сердце.
— Ах… — вскрикивает она и падает на траву.
Старик и мальчик бегут к ней, опускаются на колени.
— Дедка, она умерла? — доносится до Лёлиного слуха испуганный голос Злата.
— Нет, сынок, нет. Это у нее от неожиданности припадок произошел. Сейчас, погоди! Воды принеси из избы!
Злат убегает. Леонид проверяет Лёлин пульс, расстегивает ворот платья, целует ее в губы. Лёлина душа возвращается в тело. Реальность.
Лёля застонала, но открыть глаза не смогла. Веки отяжелели. Злат принес воду, полотенце, протянул деду. Леонид брызнул Лёле в лицо, положил мокрое полотенце на грудь. Подействовало. Глаза приоткрылись.
— Лежи пока, не вставай, — приказал ей Леонид.
— Лежи, бабуська. Дедка знает, что делать, — сказал Злат, усевшись рядом с Лёлей.
Ей стало весело от сосредоточенных лиц мальчика и старика.
Она улыбнулась:
— Со мной все в порядке. От счастья еще никто не умирал.
И я не умру.
— Мы знаем, — сказали два голоса.
— Я — Лёля Наумовна.
— Мы знаем. Мы тебя ждали.
— Я рада, — она приподнялась, обняла старика. — Лёнечка, милый мой, как же я по тебе скучала! Господи, почему все так нескладно вышло? Почему все это с нами произошло?
— И я себе эти вопросы задаю с тех пор, как память вернулась, — он помог Лёле встать. — Златка, чемодан бери и тащи в горницу!
— Ему же тяжело. Я сама довезу! — воскликнула Лёля. Но Злат уже подхватил чемодан и помчался к дому.
— Не волнуйся за мальца, — сказал Леонид. — Златка хоть на вид и мал, но зато смел и удал. Он у меня по два ведра воды таскает для тренировки.
— Имя у мальчика красивое — Злат Белый. Все, как ты хотел, — Лёля погладила Леонида по руке.
— Так, да не так, — хмыкнул он. — У Златки другая фамилия. Он Золотарёв. А фамилия Белый умерла шестьдесят лет назад вместе с твоим Лёнькой…
— Не пугай меня! — она побледнела. Вспомнился попутчик Марк и его слова про межгалактические перемещения. Озноб пробежал по Лёлиной спине. Она схватила Леонида за руку. — Ты живой, живой, или…
— Да живой я, живой, Лёлька, — он обнял ее за плечи. — И ты живая, моя девочка. Идем в избу. Ты с дороги устала. Отдохнуть тебе нужно, покушать. Нам с тобой торопиться теперь некуда, родная моя Лёлюшка.
— Некуда, — подтвердила она.
В избе пахло пирогами. Сдобный дух одурманил Лёлю. В печке потрескивали дрова, и от этого на сердце стало тепло-тепло. Взгрустнулось от того, что в современном мире печка стала пережитком прошлого, утраченным чудом, по которому тоскует Лёлькина душа. Она прижалась к беленому горячему боку, разомлела.
— Стосковалась, поди? — спросил Леонид нежно.
— Ага, — она улыбнулась, оглядела комнату.
Большой дубовый стол под белой скатертью. На нем пузатая крынка молока — роскошь для горожанина. У стола скамья с домоткаными ковриками. На окнах занавесочки вышитые. Все, как прежде. Возможно ли такое? Она перед отъездом все окна заколотила крест-накрест. На дверь замок повесила амбарный. Других тогда не было. Ключи отдала начальнику завода, на котором Лёня работал. Жилье-то казенным было. Их дом могли передать кому угодно. Нуждающихся в жилье тогда было много. Неужели не передали? Но, как, как все это смогло сохраниться в первозданном виде, в голове не укладывается. Или это уже не ее вещи, а похожие на те, что у нее были? Лучше думать, что похожие.
— Я комнату для тебе приготовил, — Леонид распахнул перед Лёлей дверь справа от печки. — Светелка наша, помнишь?
— Помню, как не помнить. Здесь всегда светло было, и от печки жар шел.
Лёля вошла в светелку, осмотрелась. Кровать с панцирной сеткой — реликвия. Кружевной подбор под матрацем, громадная перина, большие перьевые подушки. Таких сейчас ищи — не найдешь. Одеяло лоскутное — подарок тети Мани. Этажерка с книгами и луговые цветы в вазе.
— Располагайся, осваивайся. А я пока стол накрою, — сказал Леонид с нежностью, и Лёля не сдержалась.
— А где же хозяйка твоя?
— Схоронил три года назад, — голос Леонида дрогнул. — Бобыль я теперь. Если захочешь остаться и мою жизнь украсить, Лёля Наумовна, буду рад…
Лёля испугалась. Она не собиралась здесь оставаться. У нее муж, семья, ученики…
— Ты не волнуйся, Лёлька. Я тебя неволить не стану. Живи, сколько потребно, а там… Посмотрим, что Бог даст… — пробубнил Леонид и вышел.
Лёля распахнула окно в сад, зажмурилась вдыхая запах дурман-травы.
"Поживу пока, а там… что Бог даст", — решила она…



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.