Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 30 (60), 2010 г.



Евгений МИНИН

ПАЛЫЧ

Памяти Е. П. Верезубова

Жора Ширлиц был доволен жизнью. Спокойная жена, двое сыновей-сорванцов, хорошая зарплата в школе. Работа учителем труда на полторы ставки — это 300 с гаком рублей, еще подработка в домоуправлении — ведение всяческих спортивных секций — плюс 70 рублей к семейному бюджету. Даже когда вышел культовый фильм "Семнадцать мгновений весны" и все, кому не лень стали называть Жору не Ширлицем, а Штирлицем, тот никак не реагировал на новые регалии, по пословице — хоть горшком зови, только в печь не ставь. А летом в каникулы брал свое семейство и ехал работать в пионерский лагерь на две смены. И дети на воздухе присмотрены, и своим любимым делом занимаешься — выпиливанием-выжиганием с пионерами и октябрятами, опять-таки бюджету пополнение и путевки детям бесплатные, а уж как довольна школа — разнарядку выполнила и никого насильно посылать не надо, тем более, что основной контингент — женщины с детьми да внуками.

И жизнь была довольна Жорой. Никаких зигзагов и резких поворотов. Текла плавно и размеренно. В лагере Жора возился с детьми. На молоденьких вожатых из пединститута не заглядывался, спиртное терпеть не мог и возил с собой не детективное чтиво, а всегда черненький том Монтеня с золотым тиснением — какая-то необъяснимая тяга была у Жоры к этому древнему французу.

И все бы ничего, но произошло событие, которое внесло сотрясение в Жорину плавно текущую жизнь. С утра отдежурив и разослав отряды на задания, Жора поспешил в столовую, которая уже закрывалась. Дежурные убирали столы, на посудомойке стоял грохот, но Жора услышал, как зашедший с черного хода сантехник Стась, которому не досталась пайка масла на утренний бутерброд, посетовал: "Это все из-за этих городских" — и демонстративно ткнул пальцем в сторону Жоры. "На работу надо вовремя приходить и начинать обход нужно не со столовой — резко ответил тот. — И кормиться нечего здесь — живешь-то неподалеку, не персонал лагеря, значит".

Стась возмутился: "Тоже мне начальник, мы таких в белых тапочках видали!..", но Жора угрожающе при-поднялся из-за стола и сантехник, недовольно бурча, ретировался.

Позавтракав, Жора поспешил в свой в отряд, но за углом столовой его перехватил поджидающий Стась: "Слышь, Штырлиц, а не поговорить ли нам с тобой? Пройдем?".

— В лагере? При детях! — удивился Жора. — Приходи в конце смены, когда разъедутся дети — с удовольствием… побеседуем. Ширлиц окинул взглядом щуплую фигуру Стася — ему, занимавшемуся в группе знаменитого тренера по боксу Бомы Брина, который принимал в свою группу всех, независимо от возраста, было немного смешно от вызова сантехника.

"За один раунд управимся, Стась, только не забудь, приходи!" — бросил Жора. Уже звучал горн, отряд старшеклассников уходил в лес, и следовало поспешить к своим пионерам и октябрятам.

Медленно и однообразно текли дни, пропахшие соснами, духмяным ароматом травы и слегка улавливаемым запахом сырости, от озера, на берегу которого располагался пионерлагерь.

В середине смены Жора был дежурным по лагерю. Сидел на скамейке-качелях, обдуваемый легким ветерком, и читал Монтеня. — "Надо уметь переносить то, чего нельзя избежать. Наша жизнь подобна мировой гармонии, слагается из вещей противоположных, из разнообразных музыкальных тонов, сладостных и грубых, высоких и низких, мягких и суровых..."

"Ну до чего ж правильно!" — расслабленно улыбался Жора. Вдруг качели остановились.

— "Что за книжки читаешь, Штырлиц?" — Стась был чуть подвыпивши, и, держась за качели начал покачиваться вместе с ними, глядя на толстую книгу.

— "Монтень это" — лениво ответил Жора.

— "А… Ментень — переиначил фамилию на свой манер Стась — Это про ментов, что ли?"

— "Что-то вроде" — у Жоры не было никакого желания втягиваться в дискуссию с сантехником, а в данную минуту вообще ни с кем не хотелось общаться.

— "Ну-ну, пока живой, читай, Штырлиц, и про конец смены не забывай" — и Стась, покачиваясь и напевая про миллион роз, пошел к воротам, откуда к Жоре во всю прыть бежал пионер.

— "Что случилось?" — привстал с качелей Жора.

— "К вам — гости! На мотоцикле!"

— "Кто ж это мог быть — на мотоцикле?" — удивился сам себе Жора и зашагал за пионером.

За воротами около черного, видавшего виды "Ижа", держа травинку во рту, сидел учитель физкультуры из жориной школы Евгений Павлович Верезубов. Увидев изумление на лице, Палыч, как его называли в коллеги в школе, закричал: — "Жора! Мне грустно! Я как проклятый вожусь на даче, кругом ни одной приличной рожи, закуска поспела, а посидеть-поговорить не с кем. Слава Богу вспомнил, что ты недалече в пионерлагере — так что располагайся!" — Верезубов открыл коляску мотоцикла. Боже, чего там только не было — пухлые помидоры, огурцы с колкими пупырышками, свежевымытая красно-белая редиска с тоненькими морковинами, кульки из газет на скорую руку с клубникой, черной и красной смородиной, крыжовником.

— С ума сошел, Палыч — охнул Жора — нас же кормят здесь совсем неплохо! Это ж на пол-лагеря хватит!

— А, что не съешь — детишкам и заберешь! Здорово тут у вас — какой воздух! — Верезубов растянулся в теньке под сосной. Рядышком прилег Жора! Ароматно пахли помидоры и натертые солью огурчики.

Выпили по капельке — Палыч не любил алкоголь и использовал его чисто символически!

— За тебя Жора! — Палыч облизал губы — А что ты не веселый, что за мысля тебя терзает? Небось на постороннюю даму глаз положил?

— Да при чем тут дама, Палыч! — возмутился Жора, и, улыбаясь, рассказал о перипетиях со Стасем. Верезубов слушал серьезно и внимательно:

— Ну и что, Жорик, думаешь управишься?

— Да без проблем, Палыч, два удара — восемь дырок. Я же боксировал когда-то у Брина. Разберусь!

— Ой, не скажи, не скажи — запел Верезубов — Деревенские — они хитрованы, ой хитрованы, — сам такой! Так просто не отделаешься! Как бы тебе восемь дырок не сделали. И на сколько дуэлю свою назначили, господа офицеры? На три? Отлично! Я приеду секундировать! Сварганим отличную спектаклю! А потом отметим твою победу за явным преимуществом. Я уже местечко на бережку присмотрел. Классное местечко. Ох, как отметим. Только без меня не начинайте — а то пропустим самое интересное.

Уже горнили подъем — окончание "мертвого" часа. Жора поднялся. У него как-то полегчало на душе. Страха перед предстоящим поединком не было, но лежала тень на душе пренеприятная. Верезубов лихо развернулся, сверкнул своей, в пол-лица, улыбкой, поддал газу и затарахтел на стареньком драндулете обратно на свою дачу.

Конец смены проходил как никогда спокойно. Было сдано имущество — пододеяльники, полотенца, и море всякой утвари, набранной на складе за смену. В одиннадцать уже стояли автобусы, дети плакали расставаясь, педколлектив обсуждал, в каком ресторане они отметят закрытие смены. Раздался протяжный гудок автобусов — и караван двинулся в сторону города и через несколько минут на опустевший лагерь навалилась непривычная мертвая тишина. Жора услышал щебет птиц, стук бортов привязанных лодок и его вдруг снова потянуло к Монтеню. "В истинной дружбе — а она мне известна до тонкостей — я отдаю моему другу больше, чем беру у него. Мне больше по душе, когда я сам делаю ему добро, чем когда он делает его мне" — старик Монтень всегда приходил вовремя с нужными словами, словно сидел рядом и произносил короткие фразы, отчего на душе становилось спокойней и тише. Читая философа, словно разговариваешь с тем, кто и старше, и мудрее, и который всегда рядом.

Раздался легкий свист. У ворот стоял Стась по спортивному одетый, подтянутый.

— Эй, Штырлиц, заканчивай читать про своих ментов, пошли место искать. Я сегодня в спортивной форме — сам видишь. Как-никак, на праздник нарядился, так сказать.

Жора глянул на часы — без десяти три, и, помня просьбу Верезубова не начинать без него, стал тянуть время.

— Погоди минут пять, дочитаю до конца — махнул он Стасю, но чтение в голову уже не шло. Отсидев минуты три, просто так глядя в книгу — встал, заслышав вдалеке стрекот мотоцикла, подумал — видимо, Палыч спешит, сунул книжку в спортивную сумку и, закинув ее на плечо, и пошел к Стасю.

Полянка, что облюбовал Стась, была в двух минутах ходьбы от лагеря, просматривалась часть озера и дорога, по которой где-то внизу пылил мотоцикл. Но у сосенки Жора вдруг увидел сюрприз — там стояли два мужика с кольями, и, не глядя в сторону дуэлянтов, обсуждали последние деревенские новости, грызя семечки!

— Это кто, Стась? — удивился Жора.

— Да, не обращай внимания, дружбаны мои это, всегда помогают, когда туго! — осклабился Стась — да не дрейфь, штурмбанфюрер!

Но Жора уже понял, что поединок может превратиться в побоище, и начал взглядом выбирать лучшую стратегическую позицию, чтобы не получить удар колом сзади. И вдруг, где-то боковым зрением увидел, (что за черт, мерещится, что ли), их поляну окружали эсэсовцы. Жора потряс головой — что за чертовщина!

Нет, точно, два эсэсовца, в блестящих касках, щелкая на бегу затворами автоматов, заходили в тыл дружбанам Стася. Дружбаны побросали колья и хотели дать деру, но тот эсэсовец, что поздоровее, голосом Верезубова заорал: "Ахтунг-ахтунг! Хенде хох! Их бин гишоссен!! — и дружбаны подняли руки.

— Это кто?? — ошалевший Стась спросил у ошалевшего Жоры, — дружбаны твои, что ли?

— Ага — только и смог от изумления выдохнуть тот.

— Послушай, Штырлиц, звиняй — вдруг забормотал Стась. — Погорячился я, ляпнул фигню. Отпусти мужиков, на работу надо, уборочная у нас, и коровы скоро с дойки припрутся, а…?

— Ладно — как во сне сказал Жора, — мотайте отсюда!

Стась с дружбанами, побросавшими колья, рванули в сторону деревни.

— Финита блин комедия! — заорал Жора эсэсовцам, и те опустили стволы своих "шмайсеров" вниз. Верезубов смеялся, снимая каску: "Ну как тебе, Жорик, спектакля?"

— Большой театр — ничто! Я-то думал — крыша поехала от жары. Представляешь — эсэсовцы в нашей местности. Даете, мужики! Где вы взяли эту всю атрибутику, Палыч?

— Да племяш, Леха, работает в театре, в костюмерном цехе. Попросил со склада, на выходные для домашнего спектакля.

— А чего гестаповцами вырядились?

— Так в нашем театре пьесы только про партизан! Была бы спектакля про мушкетеров, то я бы Портосом оделся и на лошадке прискакал. Ну, да ладно, как премьера, а? Аншлаг! — Верезубов покрутил в руках кол, брошенный одним из дружбанов Стася: "Ох, Жорик-Жорик! Предупреждал же, чтобы поосторожней с деревенскими, хитрованы они — убить не убили бы, а лечился бы долго, вся зарплата пошла бы на таблетки. Да, ладно, чего не случилось — того не было! Садись, поехали, Леха с утра мережку в нужном месте поставил, ох ушица какая будет!". Старенький "Иж" еле тронулся с места под весом трех мужиков и покатился в сторону небольшого озерка.

А в это время в Слезненском отделении лейтенант Друтько не находил места от злости. Сменщик по дежурству запаздывал, а через полчаса должна была начаться трансляция матча минского Динамо и московского Спартака. Лейтенанта колотило от негодования и злости, все выражения, в которых он был готов выразить свои чувства нерадивому сменщику, распирали его. Зазвонил телефон.

— Да — строго произнес в трубку Друтько — Что?? Какой Стась, какие эсэсовцы? Откуда?

Дальнейшую информацию по телефону изумленный Друтько расценил как издевательство — С автоматами? А Мюллера со Штирлицем с ними не было?? — язвительно поинтересовался дежурный, и услышав, что Мюллера не было, а Штирлиц был, и эти эсэсовцы — оказывается — его дружбаны, лейтенант не сдержался, его прорвало: "Гады-сволочи, мать вашу, уборочная идет вовсю, а вы с залитыми зенками ходите. Раньше до чертиков допивались, а теперь до эсэсовцев. Я вам покажу Штирлица. Завтра наряд пришлем, всех, кому эсэсовцы мерещатся враз на пятнадцать суток. Я вам алкоголикам устрою гестапо! Хоть воздух в деревне две недели чище будет! И тебе, Стась, покажу как издеваться над дежурным при исполнении! Ты у меня еще попляшешь!"

Дверь открылась, зашел сменщик: "Лейтенант, чо орешь!"

— Эти алкаши кого хочешь доведут, гестаповцы им мерещатся — Друтько уже выпустил пар негодования, и предъявлять претензии опоздавшему сменщику уже не хотелось, да и некогда было — вот-вот матч. Схватив фуражку, Друтько помчался домой…

А на берегу озерка потрескивал костер. Леха вытащил мережку, в которой забилось несколько щурят, крупные окушки, красноперка. Мелочь парень отпустил на свободу, а крупную рыбешку почистил и бросил в кипевшую воду, где уже в кипящей воде, словно подружки в танце, кру¬жились морковка с луковицей. Запахло ухой. Палыч налил, как всег¬да — символически — за дружбу. Потом втроем, Жорик и Верезубов и Леха смачно хлебали ароматную уху из алюминиевых мисок, глядя на созревающий закат, наполняющий озерко невиданной краской. Кружилась голова. Какое-то блаженс¬тво снизошло на всю троицу мужиков и хотелось, чтобы время останови-лось. Чтобы так было вечно. Хоть немножко вечно, но…

Но через год Жора со своим семейством эмигрировал в далекую страну, находящуюся на другом материке, а Палыч через несколько лет уволился из школы и перебрался в деревню к своим родным теткам — "поближе к земле". Все-таки исполнил то, о чем мечтал все время — работать на земле, а лет через пять Палыча не стало. Он был гипертоником и умер скоропостижно.

Узнав о смерти Палыча, Жора долго сидел на балконе, глядя на южное заходящее перезревшее солнце, стекающее тяжелой краской, от алой до пурпурной, с черепичных крыш, так напоминающую давнишний закат на озерке, а потом взял лежащий на полке все тот же потрепанный томик Монтеня и открыл наобум: "Когда вверяю и препоручаю себя своей памяти, я цепляюсь за нее с такой силой, что чрезмерно отягощаю ее, и она пугается своего груза…"



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.