Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 24 (54), 2010 г.



Максим ШМЫРЁВ

Стихи разных лет

Максим Шмырёв родился 11 декабря 1973 года в Москве.

Учился в Литературном институте им. Горького (отделение поэзии), в аспирантуре (зарубежная литература). Опубликованы работы по истории культуры периода Первой мировой войны (издания Академии Наук). В настоящее время работает руководителем издательской службы корпорации "ИНКОМ-недвижимость" (выпуск изданий о недвижимости).

Редакция


Грустное стихотворение

Хочется написать стихотворенье.
О листьях, опадающих с деревьев,
О яблоках, забытых на скамейке.
Перед отъездом в город.
О пустых дорогах, остановках,
О звездах.
О том, что дождь идет уже неделю,
И безразлично,
Что завтра обещают ясную погоду.
О старой карусели,
Облезшей краске и крапиве
Вокруг...
О мерзлых лужах ноября.
И, наконец,
О листьях,
Опадающих с деревьев.

Ноябрьское

Когда на город издалека,
Наплывают синие тени,
Хочется истончиться — как облака,
Как на морозе растенья.
Хочется стать незаметным — таким
Бывает во сне дыханье,
Так по земле стелется дым,
Когда угасает пламя.
Так листья падают вниз
На покатые крыши,
И капли дождя стучат о карниз:
Глуше, медленней, тише.

Стоя лицом к солнцу

В Италии началась весна,
И птицы снова,
Как из рук святого Франциска
Разлетались на четыре стороны света.
Муссолини была велика старая форма,
Он долго читал вечерами,
Достоевского и Ницше,
Его лампа светилась в окне,
И сумерки то наступали, то снова
Отступали назад.
Союзники говорили об устройстве мира,
Гитлер рассуждал о "чудо-оружии"
И готовился к самоубийству.
Дуче собирался уйти в горы,
С верными чернорубашечниками,
Чтобы там сражаться.
А еще он бросал в озеро камешки,
Бывал в Милане,
Где ему снова кричали "Дуче!",
Восторженные толпы,
Впрочем, он интересовался все меньше,
Своей убывающей властью,
На заседании, посвященном
Отражению наступления партизан,
Он спросил выступавшего немца,
"Штандартенфюрер,
Вы верите в Бога?..
А генерал Вольф
Говорит, что верит…"
Улицы Милана были залиты солнцем,
Кто-то хотел бежать в Швейцарию.
(Швейцарцы всерьез полагали,
Что Гитлер не напал на них,
Потому что испугался
Их армии…)
Другие фашисты пытались затеряться
На мансардах Милана,
В кабачках Равенны,
Слиться с народом, продавать помидоры,
И кьянти,
Пока не минует ярость
Толпы и не пройдет время
"Справедливого возмездия",
О котором когда-то писал Бунин:
"Крестьяне, разграбившие имение,
Ободрали перья с павлинов,
Все, до единого,
Потому что "господская птица",
И потом их отпустили —
Голых, обезумевших от боли,
Метаться во дворе усадьбы…"
А в Париже французы,
Освобожденные без единого выстрела,
Резали бритвами
И обривали наголо
Девушек,
Гулявших с немецкими солдатами,
Давая волю униженному
Галльскому духу.
Русские шли на Берлин.
А Муссолини читал Достоевского,
Лампа моргала,
Сгущались сумерки и фонари
Казались яйцами,
Где желтком загустело солнце.
…Ракель ругалась с родными,
Доставалось самому Бенито,
Петаччи тоже кричала,
Названивая по телефону
И хотела быть с Муссолини,
Итальянскую семью не проймешь
Концом фашизма и Рейха.
…Однажды к нему залетела ласточка,
Отчаянно билась о стены,
Он выпустил ее на свободу,
А потом сказал журналисту:
"Мне никто не откроет окно,
Остается только умереть,
И это справедливо".
…Дуче арестовали 27 апреля,
Заодно и Клару Петаччи,
Таскали по каким-то виллам,
Крестьянским домикам,
Муссолини молчал,
И смотрел в окно на горы.
А Петаччи старалась держаться
На людях достойно.
А ночью рыдала
В заштопанную подушку,
Новую она отдала Муссолини.
Охранник не устоял перед искушением,
Подсмотрел, как она мылась,
В полумраке, в крестьянском доме.
"Я никогда не видел
Такой красивой женщины" —
Так он рассказывал после.
Их расстрелял наспех
Комиссар из Милана,
Муссолини сказал: "Целься мне в грудь!"
А Клара рыдала и закрывала его
Своим телом.
На часах было двадцать минут пятого,
И пошел проливной дождь.
Тела отвезли в Милан,
И повесили за ноги,
Потому что было любопытно
Всем людям,
Собравшимся на городской площади,
И хотелось рассмотреть получше
Это необычное зрелище.
…В его государственном строе
Было много комизма,
Его армия умудрилась проиграть
Практически все сражения,
Замерзнуть под Сталинградом.
А флот утопили
Устаревшие
британские самолеты.
Но дуче один, среди всех
Фюреров и президентов
Той эпохи
Выглядит живым человеком,
Усталым,
Небритым, думающим
О Боге,
И о Его милосердии.
…И стоит помнить,
Что он — тоже единственный,
Из генсеков и президентов,
Сумел умереть как мужчина,
Стоя лицом к солнцу,
Вместе с женщиной,
Удивительно красивой,
Любящей.
Плакавшей в заштопанную подушку
В ночь перед расстрелом
И оставшейся рядом с ним —
Ее застрелили первой.

Стихотворение о красной розе в банке, срезанной неделю назад

Состав цветка.
С зеленым стеблем,
Похожим на замшелый ствол.
И темно-синим
Оттенком на бутоне,
Так краски перемешаны в закате,
Размыты облаками и дождем.
И черенок в воде холодной:
Отрезок до небытия
Все сокращается…
Так времени немного,
Что можно в горсть его собрать.
Но тянется цветок,
Чтоб засыхая,
На Свете том опять найти
Земли упругость,
Теплый воздух мая.
…Без плоти,
Что потеряна в пути.

О вреде просмотра картин с ветряными мельницами

Какие одинокие ветряки!
И в небе редкие облака…
Как пусто и светло…
Стоять хоть год, хоть два,
И не услышишь
Ни шороха дождя,
Ни скрип шагов по снегу,
Ни шелеста листвы,
Ни звона, скрипа, кашля,
Да мало ли чего!..
Лишь ветряки на горизонте.
И ощущенье:
"Ведь что-то здесь не так!"
Перерастает
В уверенность.
…Ведь эта тишина —
Беззвучный крик с зажатыми губами.
Там пустота высасывает воздух,
И мертвецы закидывают блесны
Сюда, тебе под нос!
Ты попадись, попробуй…

У последнего фонаря

На улице плюс пять.
И этот свет,
Прозрачный, белый,
Спокойный, как носилки в морге.
Похожий на сиянье
Погибших звезд.
На нотную бумагу,
Что ластиком до дыр истерта.
Сегодня дождь.
Я слышу, капли бьются,
Об ржавчину и серый камень,
И черные сугробы
Становятся все ниже.
Звуки глуше,
Стучат секунды.
Как бритвы, не отбрасывая тени.
Но где-то в глубине,
Где яблоки созрели,
Где сердце.
На улице, промокшей от дождя.
У фонаря последнего, заката.
Ты.
И окна сини от холодных капель.

Черные фигуры

Я видел черную фигуру,
Плавающую между зданиями.
Потом оказалось — это тень от дерева.
Так что я не вижу
Черные фигуры,
Плавающие между зданиями.
Но не стоит поэтому думать,
Что их
Не существует.

Рассказ о рыбе-метро и заносчивости автомобилистов

Метро напоминает рыбу,
тяжелую, усталую как крейсер,
Стоящий у причала в ржавчине, огромный.
Ее не слышно сверху —
лишь рябь по лужам, мерное дыханье.
Она шевелит плавниками
и втягивает в жабры мириады пузырьков,
людей, огни, собачек, тачки,
и вовсе дрянь, без цвета и названья.
И даже мобильники,
хоть слышно и неважно…
Утаскивает их на дно,
к себе в придонное теченье.
Доступны абоненты
теперь на глубине, где светятся гнилушки,
средь мусора и статуй Ахиллеса,
барахла, измызганных газет.
Переползают нищие как крабы.
На "Маяковской" псевдо-небосклон,
Лучится светлыми тридцатыми годами…
Метро плывет меж временами,
Встревая в явь, ныряя в сон.
В волнах бетона
что застыли…
"…Как копошатся в этом иле?" —
Думают
Сидящие в автомобиле.

О времени, предшествующем началу осени

…У моря где-то жарят рыбу,
На углях, прямо у воды,
Волна синеет, парусник плывет…
Так аккуратно, так примерно.
Но все-таки другие смыслы
Просачиваются тихо в мир.
Они до времени себя не обнаружат.
В чужих нарядах, тихие личинки,
Они лежат:
На набережной, вдоль дороги…
Вдоль горизонта — облака, деревья?..
Извилистая поступь многоточья
Во фразах путает следы.
Фонарь горит, и круг расплылся
Как отражение луны на мостовой.
И отовсюду листопад:
Миллионы бабочек,
Горящая бумага,
Письма, телеграммы,
За множество веков, со всех почтамтов.
…И наступает завтра.

Сон, увиденный днем в субботу

Я опять видел во сне
мертвых людей и зверей.
А может — их души.
Спрашивал: "Как дела?.."
или трепал за уши.
И я плакал навзрыд,
слезы лились сами.
Жаль, что наяву
хожу с сухими глазами.

Вторая осень после 20 апреля

Пересчитал по пальцам наших,
Недосчитался Непомнящего Саши.
Без него в "Маяковском" тише.
Сны серого кота на крыше,
Все автостопы, "убей янки",
Якут, к полюсу тащивший санки,
Сидят и смотрят грустными глазами.
Даже Свидригайлов не поехал в Майами.
Сентябрь пришел на могилу в Коврове.
И дорога гуляет на воле.
…Перемещается наших список
В череду поминальных записок.

О длинноносом поэте в метро

Ко мне в метро обратился
Носатый мужчина
лет шестидесяти
в синих вельветовых джинсах:
"Я написал книгу стихов…
Двадцать пятую,
Купи, а?..)
И потом добавил:
"Знаешь, и все напрасно…"
Тут он покачнулся
И завалился набок,
Потому что был сильно пьян.
Я поймал его за рукав.
И, выходя из вагона,
(была моя остановка)
Подумал:
"Это практически я
Лет так через тридцать,
Только нос
у меня
Покороче…"



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.