Гвозди номера № 12 (152), 2017 г.

В конце 2017 года в "Издательстве Евгения Степанова" вышла новая книга серии "Авангранды". Воронежский поэт Сергей Попов собрал под фирменной обложкой стихи, написанные в последние годы, и присвоил изданию сложное название — "Азбука буки". И, если первое существительное настраивает на поэтапное восприятие материала, продвижение от простого к сложному, то второе — подводит к мучительному осознанию прочитанного. Оба слова малоупотребляемы, а их сочетание подкреплено мощной аллитерацией.
Выражение "азбучные истины", как правило, характеризует что-то предельно очевидное, очень простое для понимания. Однако начнем с того, что в современном русском языке нет азбуки. В начале прошлого века в результате языковой реформы она была заменена алфавитом. Русская азбука, устраненная в 1918 году, передавала образы, а не просто звуки. Выходит, поэт воскрешает лексический архаизм?
Так и получается. Длинные, стройные стихи насыщены образами. Из малосопоставимых понятий рождаются богатые и емкие изображения ("солнечный обморок", "асфальт разлуки с головой", "звездные водоросли", "сбруя листвы на шее сплошных времен"). Что касается поэтического высказывания, то оно диалектично. Метафоры создает поэт Попов, а мрачные, подчас "кухонные" разговоры ведет лирический герой  — необщительный, нелюдимый, угрюмый человек. Этот брюзжащий тип — бука — словно сидит на табуретке, насупившись и ворча на хозяйку квартиры:

Хозяйка вроде бы недурна собой и приняла тепло, но веет от этой картины непрошибаемым одиночеством. Бросаются в глаза эпитеты — "бесстрастный" и "всепрощающий". В бытовом, сниженном контексте они не воспринимаются — возвышенный, глубокий смысл религиозного понятия "неподвижности души на худое" обрушивается до обывательского равнодушия. Также несовместимы упомянутый в тексте "стаканчик Кьянти" и древнерусское обращение к любимой женщине — "душа моя". Сказанное в таком ключе звучит иронично, колюче. Режет ухо следующая картина:

Попов как будто вторит Маяковскому, однако его картина страшнее — одиночество вдвоем. Мне кажется, сплоченная между собою совокупность образов, образующих  систему ценностей автора, близка по настроению к лермонтовской. Поколение современников вызывает у него горькую усмешку. Не за погружение ли в себя его героя кличут букой? Не потому ли, что он прям и нелицемерен?
Пейзажи русской природы в творчестве Сергея Попова выступают ярким инструментом транслирования собственных эмоций; любимым временем года становится осень с ее тоскливым жизнеощущением. Ночь обычно ассоциируется с воспроизводящим началом, но поэт остужает нас. Его стихи не дают пищи плотоядному воображению. Холодок бежит по коже от не отягощенного знаками препинания олицетворения времени:

Как отзывается это нам, уставшим, вымотавшимся, загнанным! Хорошо ли быть такой белкой? Поэт не протестует, не выговаривает, не резонирует — продолжает рисовать сюрреалистическую картину. Мир замирает и движется одновременно:

Но неужели это означает, что нам и дальше необходимо крутить это чертово колесо? Ответ на этот вопрос будем искать не в книге, потому что он лежит в основе человеческой психологии. А задуматься есть над чем: жизнь одна и неизвестно, сколько она продлится. Сергей Попов не дает готовых ответов, но окатывает нас ливнем развернутых метафор. Например, весну автор описывает прозрачно и хозтоварно:

Небо, это громадное, необъятное надземное пространство, сужается у автора до размеров конструкции, распыляющей мелкие струйки воды в гигиенических целях. Это не выглядит иронической литотой, но делает астрономическую панораму домашней, уютной, своей. Оно и понятно. Каждый из нас носит Бога в душе и по-своему с Ним соприкасается. У нас есть возможность прекратить беличье перпетуум-мобиле и обрести то самое "сердце чисто", о котором сокрушается покаянный псалом…
Показателен ходкий у символистов образ — современный город, ощущаемый поэтами еще той эпохи как образец бездушия, концентрат человеческой черствости. Вгоняет в уныние типовая застройка (как не вспомнить пресловутый булгаковский "квартирный вопрос"!), и тут поверишь, что бытие определяет сознание:

Горькими словами повествует автор о судьбе простого человека. И ни на йоту не приукрашивает действительность: показывает ли жизнь студента — "цирк да шалманчик", ведет ли речь об автолюбительнице, увязшей в сугробе — "если б не служба, сидела бы на печи". Речь идет о России, в которой человек лишен свободы.  Стихи Попова пропитаны философским пессимизмом, ощущением себя ничтожным, потерянным в необозримости пространства и времени. Однако его герой внутренне  верующий человек. Точка опоры, которая не дает ему скатиться до полного отчаяния, — упование  на высшую волю и отрешение от всего суетного:

Как бы сознательно ни сомневался лирический герой, но в глубине души он убежден: в жизни и в самом деле есть "да" и "нет", а всевозможные "может быть" — от лукавого. Автор подталкивает нас к выводу, что человек должен прямо и просто утверждать истину и отрицать ложь. Он также призывает беречь самую главную драгоценность нашей культуры — русский язык:

Стихи Сергея Попова, густые, напряженные, никогда не описывают весну в восторженных тонах. Надежду читателю дает не кипучий май, а позднезимье, оттепель, предчувствие расцвета. Хочется верить, что мы доживем до весны (календарной и социально-экономической), сохранив сакральный смысл русского языка.