Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 10 (150), 2017 г.



Софья РЭМ



ЕДИНСТВЕННЫЙ ПУТЬ



Софья РЭМ — поэт, художник, член Союза писателей XXI века. Родилась в 1992 году в г. Иваново. Публиковалась как поэт в журналах "Дети Ра", "Зинзивер", альманахе "Другие", газетах "Литературные известия", "Поэтоград". Автор трех поэтических книг: "Сотворение Рима" (2014), "Инверсум" (2016), "Сверхпроводник" (2017) — а также научной монографии "„Архитекстор“ Андрей Вознесенский" (2017). Лауреат премии газеты "Литературные известия" и премии журнала "Зинзивер" за 2016 год, Всероссийского конкурса-фестиваля литературного и художественного авангарда "Лапа Азора" в номинации "Тень звука" (визуальная поэзия), 2016.



ГОСУДАРСТВО

Когда ты хочешь отмыть поверхность больше руки,
Кое-что может всплыть из очень грязной реки,

Подставит зрачок в закат под голубем Рубикон,
Он же и Иордан, Тигр, Нил и Евфрат.
Влюбленный левиафан, цокая языком,
Стой, смотри, как Пилат моется целиком.

Пусть Фройд навязчив и дик, возводит его к отцам,
Пусть он красивый старик, что свойственно подлецам
В целом — но что с того? Его кивок головой
Почти важнее всего в истории мировой.

Левиафан же вне всего, что слабей его,
Но царство сие не есть от мира сего.
Но заплывшему под фрегат вряд ли поможет скафандр,
И цвет воды, как сенат, говорит за себя сам.
Всегда чем чище Пилат, тем больше Левиафан.



* * *

Отсутствует лишь сыр из всех возможных сфер.
Мы все почти что мыши, мон шер,
Но ты танцуешь вальс, не снимая берц.
Мы тут почти что сдохли, мин херц.
Убийцей заказным отравлен таракан,
И мы почти ползем, а пол почти канкан,
Маккартни так похож на нежилой капкан…
Прошу же, перестань! Будь проще, чувствуй тренд.
Мы тут почти что дома, май френд.



* * *

Понимать начиная, чем отличается от всего прочего жизнь,
Индостан из кармана достань, урони его вниз,
Изменись. Вот меняются материки, океаны — и ты изменись.

Что бы стоило ждать сотни лет и четыреста раз умирать,
Но ты будешь отыскивать свет, даже заглядывая под кровать,
Вот горит твой светильник. Ты многих достал —
                                               не пора ли и это достать?

И пускай ты пройдешь, как цунами,
                        сам по себе, землю вскармливая и губя,
Пусть ты выплавишь зеркало сам,
                        в обжигающий свет то молясь, то грубя,
Вот горит твой светильник всегда лишь о том,
                                   что ничто не изменит тебя.

Что теперь? Измени. Переделай стекло и рельеф,
                                   переплавь миражи в витражи.
Покромсай карту мира. Смести атмосферу,
                                   вселенной в глазищи дрожи,
Подорви неизменный порядок вращенья светил —
                                   и себя на весы положи.

Ты увидишь мир прежним. Потом возвращайся
                                               к себе под кровать.
Ни пред чем не склонись из того,
                                   что ты мог рисовать. Но опять
же не тигр ты, чтоб каждый геном тебя
                                               мог бы исполосовать.

Что с того? Только звезды и хлеб, только роза и крест.
Зюйд-зюйд-вестерн закончится,
                                   все же он вряд ли тебе надоест.
Неизбежность есть мост. Неизвестность, должно быть,
                                                           и вовсе не ест.

Индостан, как кораблик, пуская влачить
                                               паруса по причине воды,
Свой светильник неси вдоль лица.
                                   Постарайся оставить следы.
Здесь пустыня. Но рано иль поздно здесь будут сады.

Так проходит любой и единственный путь —
                                                путь от впадины ввысь.
Вот меняется облако, близкое Богу, который есть жизнь,
Оставаясь водой, по которой ходил Он,
                                   и брызги на небо неслись…
Что бы стоило ждать сотни лет, полагая, что мир осужден,
Если вдруг зародился светильник под этим дождем?



* * *

В красной лаборатории каждый день
                        потихоньку переделывая свой геном,
Приводить себя в состояние, обусловленное
                                   природой иных законов:
Небом ли, исполненным лиц,
                        центрированным восторженным ртом,
Дедом ли, руками вращающим солнце в парке аттракционов.

Прихорашивать перья хвоста, появившегося наконец, —
                                               головастик наоборот,
Утрачивать пальцы, пригодные для превращенья —
                                               не для вращенья.
Я уж не закрывал окно, чтобы клювом не бить стекло,
                                   потому что весь мир — полет,
Предназначенный мне так навязчиво,
                                   что почти что до отвращения.

А потом, с высоты красоты, от бессилия склюнуть
                                               солнечный нимб
И из пернатого любопытства смотреть: пара Ноя бредет;
                                   гнездиться в глазу циклопа,
Как бревно, как Никто. И подслушать с окна синагоги,
                        как прежде знакомый мне старый раввин
Объявлял птичье мясо нечистым на весь период после потопа.



О ЗЕРО

Когда поникла к земле трава и голова молящейся женщины,
Внезапно упавшей, как падает молот,
                        когда проходят аукционы или суды,
В тот самый миг, когда землю должны были раздробить
                                               шершавые трещины,
Я увидел шагающую навстречу стену воды.
Это шло озеро, оставившее свое дно,
                                   по направлению к моему дому.
Оно было высотой с небоскреб, и я ощутил себя Моисеем,
Когда оно прошло мимо, в нескольких сантиметрах,
                                               оставив меня другому,
Словно предназначая для более существенных потрясений.
Со всеми людьми, находящимися в нем,
                                   оно скрылось за поворотом,
А я пошел по краю дороги, и вскоре с холма увидел,
                                               как видят сироты,
Что открылось второе дно, и числа нет пастбищам и воротам,
И разносится звон из Троицкой церкви,
                                               которую я не построил,
Но тогда я понял, что если б остался обедать там,
                                   где сейчас бушует природа,
То, наверное, не был бы, как Пилат, колесом истории.



* * *

О как ты нерешителен, Зенон,
Когда играешь в шахматы с тобою!
Размахиваешь мраморным конем,
Как черепахой шаришь над доскою,
А скачет жизнь, как некий Ахиллес,
И пяткой поверяет черепаху.
Не веришь, но прогресс всегда процесс,
Где все идет от паха и до праха.
Полпуть? Пол Пот загадочен и смутен.
Начавшись раз, он неостановим,
Неуязвим, как новый римский… кесарь,
Что черепахой поверяет Рим…
Зенон — озон. В химической атаке
Газ познает значение свое.
Летит стрела, чтоб воплотиться в знаке.
Как ставить знак, не отвратив ее?
Но мраморная бабочка летела
Над миром, погруженным в микроскит,
И не было ни клеток, ни предела
У бывшей многоклеточной доски.
Кто верит, тот и прав. Вернее правды
Нет ничего на свете… Микроскоп
Микроскопит литые канделябры
Нечистых пят и безударных стоп
Уж. Сделать ход — почти что землю смерить
Надменным взглЯДом в метрах и в часах.
Решительней, Зенон! Апорией поверить
Гармонию. Поверить! Шат и мах.



ЭРАЗМ

…Между тем, и тень его все росла.
Все зависит от буквы — не от числа, —
Он подумал. Далее было — "Зет".
В тот же миг его тень заслонила свет.

И куда сели сетования?
Раз самое дело птичье —
В полете манить преследование,
Взлетая, манить величье.
Время порвать плотину.
Гутен морган, лингва латина,
Как только место и время,
Сразу слово и дело.
И вот сюда подошло какое-то дикое племя
И всех съело.

Говорил он, обгладываясь до костей:
Ничего не жалко ради гостей,
Но то, как принято у людей,
Уже не дает никаких идей,
Мозг царапает глаз-алмаз — в нос,
По-другому будет у нас. Вос-
становите землю! Металл
Окислится. Как металл метал,
А я бы не стал…

А потом он встал, отряхнулся от пуль,
Поводок, амеба, Иссык-Куль,
И зависел от буквы. Далее было — "А".
В тот же миг и тень ему стала мала.

И ушел не по годам
В славный город Роттердам.



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.