Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 08 (148), 2017 г.



Ольга ДЕНИСОВА



ДЛЯ ПРОФИЛАКТИКИ СОВЕСТИ,
или  НЕПРОСТЫЕ РАССКАЗЫ АЛЕКСАНДРА ФАЙНА

Всего лишь несколько лет назад в русскоязычную литературу вошел, а скорее даже, победоносно ворвался писатель, который сразу обратил на себя внимание читателей и многочисленных критиков. Последние немедленно принялись определять его место в современном литературном процессе, искать в его творчестве нечто новое, классифицировать его метод, сравнивая его с уже существующими литературными направлениями, т. е. разгадывать интереснейшую и, кажется, пока еще так и не разгаданную до конца загадку. "Загадка Александра Файна" — это уже устоявшийся литературоведческий термин, повторяющийся от одной критической статьи к другой.
"Новая форма рассказа", "рассказ-судьба", "энциклопедия русской жизни" — такими весьма лестными отзывами было встречено появление нового яркого писателя на просторах нашей культуры. Дебют был очень успешным, однако всем последующим своим творчеством Александр Файн доказал, что авансы были розданы не зря. На данный момент можно говорить о том, что писатель занял свое прочное место в новейшей русскоязычной литературе. Увидели свет уже несколько прозаических книг, одна из которых вышла в Германии в переводе на немецкий язык. Написано несколько сценариев, по одному из которых поставлен спектакль в столичном театре. Интерес к творчеству писателя не ослабевает ни среди читателей, ни среди литературоведов, тем более что А. Файн живет активной творческой жизнью и в печати с завидной регулярностью появляются его новые произведения.
Что же так сильно затронуло и трогает по сей день умы и сердца и русской, и теперь уже и заграничной читающей публики? Разумеется, неоспоримый литературный дар, крепчающий год от года; красивый, образный, живой язык; ненавязчивая, мудрая позиция автора; безошибочно бьющий в цель выбор тем и сюжетов; самобытность, оригинальность, непохожесть — все то, что не оставляет равнодушным никого, кому посчастливилось столкнуться с творчеством А. Файна.
А кроме этого — еще ярко выраженное во всех произведениях писателя, по-человечески смелое и решительное определение своего отношения к выбору нравственных ценностей, без оглядки на литературную моду, на запросы, с одной стороны, капризных, декадентствующих, а с другой стороны, и вовсе малообразованных или даже вполне себе интеллектуальных читателей, предпочитающих, однако, в попытке убежать от жизни "литературную жвачку" серьезной прозе.
Александр Файн очень серьезно относится к писательскому ремеслу, чувствует ответственность за выпущенное в мир Слово, недаром важнейшим произведением автора является рассказ "Красный телефон", давший название новому сборнику. Он имеет подзаголовок "Непростой рассказ", хотя "непростыми" можно было бы назвать и все остальные, ведь после прочтения любого их них остается как будто что-то за скобками, то, что еще долго не отпускает, заставляет размышлять, вспоминать, перечувствовать заново.
Рассказ "Красный телефон" — один из самых необычных и интересных в творчестве А. Файна, и потому достоин, на мой взгляд, особенного внимания. Ведь в нем представлена попытка дать ответы на вопросы, которые испокон веку мучают поэтов и прозаиков: о чем писать, кому, зачем? К тому же он кажется наиболее "автобиографическим" из всех произведений писателя, что еще больше подогревает интерес, вызывая надежду понять лучше личность самого автора.
Непохожесть на все, к чему мы успели привыкнуть, не сразу бросается в глаза, ведь в целом рассказ продолжает уже устоявшиеся традиции писательского метода А. Файна, о которых мы поговорим позже. Однако, если вглядеться внимательнее, поражает многое.
Начнем, пожалуй, с образа главного героя. Повествование ведется от первого лица, что само по себе подразумевает, что любой монолог, вне зависимости от его долготы, — это лишь начало будущего диалога. В нашем случае — диалога Александра Файна и его читателя. И в этом произведении писатель впервые столь открыто и определенно высказывает надежды на подобный диалог: "Так хочется спросить читателя — разве не нужны честные воспоминания? А может, права Елена: никакие воспоминания не нужны?" Тема памяти, являющаяся одной из главных в творчестве писателя, преломляется в рассказе под разными углами, становясь философской величиной, равной по значимости самим жизни и смерти.
Итак, рассказчик, несмотря на зрелый возраст, начинающий писатель. И стилистика рассказа выдержана так, чтобы создать эффект максимальной правдоподобности: да, герой, действительно, новичок на писательском поприще. Ему еще необходимы консультации жены — профессионального филолога, он еще учится выстраивать сюжет, находить для него связующий стержень, чтобы нанизывать на него отдельные фрагменты повествования. Он еще волнуется в ожидании оценки своего "опуса" от профессионала-супруги. И оценка эта в итоге весьма строга: "У тебя есть знание материала, герои говорят за себя, но, во-первых, отсутствует главная тема, а, во-вторых, события жестко не связаны". Подытоживает свой приговор супруга категорическим советом: "Безжалостно выкидывай все, что не укладывается в сюжетную цепь, а служит демонстрацией твоего сумасшедшего опыта, отсутствием которого страдают не по возрасту рано заигрывающие с прозой борзописцы". Совет благой и вполне, на первый взгляд, психологически объяснимый — женщина волнуется, что свои "авторские амбиции" муж сможет удовлетворить лишь "среди узкого круга знакомых и случайных читателей", плывя против течения литературного мейнстрима, представляющего собой шоу, призванное "вытягивать из народа монету" и "тренирующего не художественный вкус, а физиологию".
Следует ли "профессор прикладной математики" этому совету? Конечно, нет, — не для того взялся за перо так поздно, но так решительно, хотя шутливо объясняет этот свой порыв тем, что "не справился с собственным графоманским зудом". И вот тут как раз настигает читателя первое удивление. Казалось бы, за спиной у героя опыт многих лет, в течение которых он был молчаливым слушателем интеллектуальных баталий двух филологов — жены и матери, "семейных спарринг-ужинов двух гигантес мысли и знания", как их называет рассказчик. Женщины непримиримы друг с другом в оценке такого вида литературы, как воспоминания, автобиография. У матери имеется целый "шкаф-мастодонт, хранитель серьезной библиотеки исповедальной литературы". Жена испытывает чувство "категорического неприятия воспоминаний в любом — устном или печатном — формате". А герой, впервые взявшись за литературный труд, выбирает как раз этот, самый небезразличный для жены жанр, не боясь быть растоптанным, как таракан, как предупреждала его однажды мама, завещавшая не вступать с Еленой в "выяснение отношений". Почему? В этом как раз и заключается одна из главных идей рассказа "Красный телефон", хотя она оказывается и не единственной главной.
В этом контексте хочется заметить, что жена Елена — самый таинственный персонаж рассказа. Начитанный профессор с легкостью сыплет в разговоре сведениями из биографий знаменитостей. И не потому он с подробностями их биографий знаком, что мучим нездоровым любопытством к чьей-то частной жизни, а потому, что воспринимает этих людей как явления культуры в широком смысле этого слова. Их творчество и их жизнь для него это один цельный арт-объект, где талант, как пламя великого костра, не мог бы разгореться в полной мере без того мощного топлива, каким являются трагические и судьбоносные перипетии их жизней. Яркий образ гения-конструктора, добывающего в сталинском лагере золото, из которого впоследствии, возможно, и изготовят Звезду Героя для самого конструктора, это — по своему трагизму — образ какого-то прямо софокловского, шекспировского или дантевского масштаба!
Но это все о людях посторонних, хотя и оказавших — кто лично, благодаря знакомству с ними, кто опосредованно — влияние на становление личности главного героя. А вот о своей жене, вернее, о ее жизни, профессор такими же глубокими знаниями похвастаться не может. Да, восхищается ею как интеллектуалкой, мудрой женщиной, принимающей брак как "разумный баланс любви и расчета", "статусной женой" и "приличной хозяйкой". Она "готова к общению хоть на языке Шекспира, хоть Мольера или Ремарка", — так говорит о ней супруг... Готова к общению? Да ладно! Все, что имеется в распоряжении мужа, это лишь хорошо сделанный ею самой образ сильной и уверенной в себе нынешней Елены, встретившейся на жизненном пути профессора довольно поздно. А ее прошлое, ее слабости (ведь должны же они у нее быть, не робот же она!), что-то глубоко сокровенное? Все это за гранью очерченного твердой рукой и сильной волей круга. Обманка?!
Обманка… Знаете, изящная такая, как чашка из фарфорового сервиза, выставленного в одном из дворцов Екатерины Второй: на просвет тоненькая прозрачная сеточка, а на самом деле вполне настоящий непроницаемый сосуд для питья… К этой мысли читатель приходит пусть и не сразу, но вполне определенно. "Воспоминания полны лжи", — цитирует Фрейда Елена. И тут же с улыбкой тихо изрекает слова Бисмарка: "Я обманываю людей тем, что говорю правду". И какую же правду говорит Елена? "Литература — это мысль автора, преобразованная в чувства героев, попавших в различные ситуации, которые могут быть внешними и внутренними". Ну, не знаю, так ли уж нужна именно эта банальная "правда" герою? Похоже, отношения профессора и его жены лишь притворяются истинным супружеством. Каждый играет свою роль. Причем Елена оказывается актером куда более искушенным и профессиональным, чем ее муж. "Я сопровождал свою половину на курорт, где она аккуратно три раза в день к столу меняла обличье и настроение". Да уж, и правда, — все в точности прямо по Шекспиру и Мольеру…
С пониманием всего этого сам собой отыскивается и ответ на вопрос, почему герой-начинающий писатель выбирает "исповедальный жанр" для своего первого произведения. Что это? Попытка вступить в диалог с собственной женой? Это после стольких-то лет внешне успешного супружества? Надеется, что откроется заветный секретный замочек запертой, как шкатулка, души супруги? Похоже, что именно так. Герой часто вспоминает свою "первую взрослую" любовь по имени Зина. Не просто вспоминает, а беседует с ней, задает ей вопросы, которые, по-видимому, мучают его всю жизнь. И самый главный — почему расстались? Описывая свое представление о рае на земле, профессор приводит в пример Тянь-Шань, куда они с женой Еленой ездят в отпуск, чередуя его — год через год — с отдыхом в средиземноморских странах. "Мне бы миску рассыпчатой гречневой каши с жареным луком, чтоб в ней закопать полпачки крестьянского масла, или горку дымящихся пельменей с горшочком сметаны, из которого уверенно торчит деревянная ложка. И что греха таить — сто пятьдесят родимой в два глотка… Но чтоб Елена была рядом". Неуютно Елене на Тянь-Шане, так же, как ее мужу в Италии. Но надо отдать должное профессору: он делает все, чтоб сохранить свой брак, помнит про обязательства, ему дорога его жена, он боится потерять ее так же, как когда-то потерял Зину.
А почему расстались? Да все очень просто. Молодой, неопытный, хоть и физически сильный, но такой еще далекий от понимания того, что есть вещи на земле — и среди них, конечно, любовь, — которые терять нельзя, зубами за них надо цепляться, сердцем, душой… Зина по сути не на четыре года старше героя, она жизненно мудрее. "Ты такой сильный… будешь меня защищать?" — почти сразу с началом отношений спрашивает она любимого. Не интересуется, возьмет ли он ее замуж. Удивительно, не об этом. Время такое тогда было… Молодые люди по-настоящему полюбили друг друга, но тайна, повисшая между ними, разводит их в разные стороны на жизненном пути. Зина исчезает на полгода и не может объяснить возлюбленному — куда, потому что с нее взяли подписку о неразглашении. Видимо, профессор так и не забыл эту свою первую любовь, ведь Елена беспокоится о его отношениях с певицей, которая внешне напомнила профессору "Зину, Зиночку".
Не случайны кажущиеся на первый взгляд мелкими и несущественными детали, встречающиеся в рассказе. Залитое белым сургучом горлышко бутылки "Московской" — как символ тайны "за семью печатями", которую может нести в себе даже очень близкий человек. Образ школьного учителя математики Бориса Дмитриевича, который, "взяв за ухо непонятливого и совершая его телом круговые и продольные движения, объяснял, что диаметр и длина окружности кратны в “пи” раз", тоже играет роль пресловутого ружья, которое, раз уж висит в декорациях, то обязано однажды выстрелить. В чем "выстреливает"? В ярких геометрических образах в рассказе. "Черные конусы" плывущих косаток, виднеющиеся над гладью поверхности Охотского моря, — прямая аллюзия к айсбергу как символу того, что видимое глазу — лишь незначительная часть сокрытого в непознанной глубине: "Как же там живут люди, о чем думают, когда не видно берега?" И сам "красный телефон" — как тот самый стержень из детской игры пирамидки, имеющей, между прочим, тоже конусообразную форму. Стержень для нанизывания не только кусочков повествования, каких-то биографических моментов, а для обнаружения одна за другой глубинных идей самого рассказа. Постепенного обнаружения — как если б медленно снимал разноцветные колечки со стержня пирамидки: сначала маленькое, за ним побольше, а там и до основания дойдешь… В общем, в рассказе нет ничего лишнего. Или все же — ничего личного?
Вот она — еще одна причина для удивления. Это только на первый взгляд — рассказ как рассказ. Есть в нем и воспоминания о прекрасной юношеской любви, выдержанные в мелодраматическом духе, и вполне реалистичный срез определенного исторического отрезка, и безумно интересные факты из жизни знаменитых артистов и ученых. Но все это — лишь один пласт единого целого, только одно колечко пирамидки, хотя, если б оно затерялось, то и пирамидки, то есть единого целого, не было бы. Однако это — только верхушка айсберга. А потом, когда заходишь глубже, открываются тайны.
Дело в том, что, похоже, и сам рассказ — тоже своеобразная обманка. Точнее, его жанр, только притворяющийся примером автобиографической литературы. Так обильно наполнено повествование именами реально живших людей, с которыми прямо или косвенно связан герой-рассказчик (Сталин, Суслов, Поспелов, Грабин, Королёв, Петросьянц и т. п.), что кажется порой — не слишком ли обильно? "Художественная литература как социальное явление предназначена не для собратьев по цеху, а для нормальных людей, которые при чтении не должны обнаружить, что сюжет лишь правдоподобен", — читает свою лекцию начинающему писателю Елена. Видимо, если говорить о главном герое рассказа, то можно допустить, что осуществлена попытка последовать этому совету. Если говорить о писателе Александре Файне, представляется реальным констатировать зарождение в недрах его творческой мастерской нового типа рассказа, где не только правда и вымысел (как литературные приемы) переплетены друг с другом, но и так же перемешаны истина и ложь в их метафизическом наполнении. И где одно, а где другое — это удастся понять читателю только после вдумчивого прочтения и размышления. А вот захотеть разобраться писатель, определенно, умеет заставить.
Математически выверенный алгоритм создания литературного произведения писатель Александр Файн ломает, и в этом истинная ценность его авторского метода, ведь только в попытке выйти за рамки раз установленных стандартов может родиться что-то новое и ценное. Так, как преодолевались физические законы в сверхсекретных лабораториях по освоению космоса, в одной из которых, по его собственным словам, работал и сам главный герой рассказа. Как ломается, наконец, и поведенческий стереотип "железной леди" Елены, и в сердце "снежной королевы" проползает банальная бабья ревность — а значит, появляется шанс для истинного сближения "премудрых" супругов. Это, если возьмут, наконец, под сомнение "точность математической формулы для успешного существования союза", предложенную в самом начале профессором. Чтоб не "словесные баталии", а "расслабленно помалкивать и втягивать оттопыренными покрасневшими ноздрями упругий воздух" Тянь-Шаньской глухомани.
И, конечно, память — как непременное условие для жизни души, и потребность рассказать о том, что помнишь, не выкидывая "безжалостно то, что не укладывается в сюжетную цепь" (Господи, и слово-то какое — цепь, невольно застенки себе представляешь!), и потребность услышать то, что помнят другие. "Кладбищенский сентябрьский легкий ветер разорвал звонкий детский голосок: "Мама, а бабушка Маруся сразу меня полюбила?" Возмущенные вороны закаркали и, хлопая крыльями, улетели, заглушив ответ чужой мамы. Память моя засуетилась". В этом маленьком отрывке сказано, по-моему, исчерпывающе достаточно, чтоб главная идея автора была ясна всем. Память штука опасная. Как бы ни старался что-то забыть, оно, это прошлое, все равно живет в тебе. И отомстить за забвение может внезапно и очень больно.
Есть в рассказе образ некоей народной артистки, певицы, с которой рассказчик случайно встречается в бизнес-классе самолета. И в этой нечаянной встрече вдруг неотвратимо соединяются и прошлое, и настоящее, и — вполне возможно — будущее героя. В том, что попутчица его — певица, наверно, для профессора есть больше "сакрального наваждения", чем в постоянно встречающемся ему, хоть и претерпевающем весьма сильные метаморфозы, "красном телефоне". Зина ведь была певицей! Та — первая и незабвенная! "Вот если бы Зина поступила в Гнесинское училище", — именно такая мысль приходит в голову профессору во время разговора с новой знакомой. Очень психологически точен следующий за этой мыслью диалог.
"Я властно взял ее ладонь и поднес к губам.
— Все математики такие злостные обольстители? — женщина медленно потянула руку к себе.
— Только бывшие. Ведь им нечего терять. Формулы отняли, а у них больше ничего ценного нет!"
Так сквозь шутку прорывается у героя тоска по тому ценному, что он навсегда оставил в своей молодости, что было не по формуле, а по правде, не от ума, а от сердца. Профессор понимает, что очаровал артистку, что "может претендовать на женскую благосклонность". Но не может дать самому себе однозначно положительного ответа, нужна ли она ему — эта женская благосклонность.
"А почему вы начинаете с Магадана, а не с нулевого Гринвичского меридиана?" — такой вопрос задает певица. Ну, вот, наверно, как раз потому, что жизнь с нуля никому не удастся начать. От самого себя кусок не отрежешь. Память не предашь. А попробуешь — получишь такой удар, который накрывает как-то вечером профессора в полусне-полуяви.
"Однажды, когда я в очередной раз покинул супружеское ложе и заперся в кабинете, вдруг открылась балконная дверь. Я поднял глаза: передо мной в ярком шелковом кимоно народная артистка…
— Ты так и не догадался, кто моя мать… Неужели все забыл?!"
И в этой сценке опять выпукло присутствует присущее всему рассказу пограничное состояние между вымыслом и правдой: то ли вправду певица — дочь Зины, то ли это у профессора в голове сумбур — совсем по Софоклу или Фрейду…
Что ж, загадки Александра Файна каждому читателю предстоит разгадать самому и найти свой собственный на них ответ. А подсказки можно найти повсюду, например, в сценке, когда балагур-профессор в разговоре с народной артисткой в бизнес-классе самолета называет себя "ответственным за северное полушарие", в чьи профессиональные обязанности входит, пролетая над землей, следить, чтоб ее меридианы не смещались и часовые пояса не перепутывались между собой. Так и писатель Александр Файн всем своим творчеством демонстрирует, что чувствует личную ответственность за то, чтоб нравственные меридианы людей тоже оставались на положенных им местах, чтоб не путались правда и ложь в умах людей и не вводили их в искушение. И это, наверно, единственное, в чем он последовательно и непреодолимо консервативен, в отличие от заметно проявляющегося литературного новаторства.
Если говорить о творческой лаборатории писателя, то кажется, что экспериментальная работа в ней не прекращается ни на миг, хотя можно говорить и об уже сложившемся авторском методе. Каковы его главные составляющие? Одна из самых характерных — это когда лаконичная форма вмещает в себя столь концентрированное содержание, что прочитанное не отпускает от себя читателя, заставляет осмысливать, осваивать, примеривать его к собственной жизни и медленно уходить из него уже с новым знанием о себе и о жизни вообще. Любое произведение Александра Файна, значительное или совсем небольшое по объему, будь то рассказ, повесть или пьеса, представляет собой глубокий, многогранный, многопластовый и многозначный срез жизни, в котором читатель увидит и бытовую, и историческую, и философскую подоплеки, и жизнь конкретного человека, и стезю развития человечества в целом. В большинстве произведений за перипетиями историй героев видятся изломы целых исторических эпох, и над всеми историческими подробностями встает, как правило, нечто главное, что необходимо человеку хранить в себе, к чему ему необходимо постоянно обращаться. Писатель мастерски оперирует философскими категориями, предлагая задуматься об ответах на "вечные" вопросы: Что такое дружба? ("Мой друг Вася", "Огурцы"); Что такое любовь? ("Мой друг Вася", "Дуська-Евдокия", "Красный телефон", "Кровники", "Портрет с голубыми глазами", "Решение"); Что такое семья? ("Дуська-Евдокия", "Красный телефон", "Кровники") и т. д.
Одна из самых главных тем, к которым обращается в своем творчестве А. Файн, является тема прошлого ("Красный телефон", "Дуська-Евдокия", "Портрет с голубыми глазами"). У писателя прошлое неотделимо от настоящего и будущего, может быть, и интересует его эта тема потому, что с ее помощью возможно более выпукло увидеть проблемы настоящего, их причины и способы их решения. И эта цель, которую ставит перед собой автор, представляется крайне актуальной. Ведь в наше с вами, дорогие читатели, время, в эпоху стремительной и яростной революции в области нравственных и этических норм происходит явное расслоение общества, формирование полярных, диаметрально противоположных, зачастую непримиримо антагонизирующих "правд", истин, верований, жизненных позиций, неких внутренних религий человека, которые могут быть основаны на догматах официально признанных церковных институтов, а могут быть и не связаны с ними.
Что ближе каждому конкретному человеку, что ему выбрать? Общечеловеческие, существующие тысячелетьями или новейшие, так называемые, либеральные ценности, а может, еще дохристианские, стихийные, "ценности" хаоса и дремучего мрака души? Сегодня, как никогда раньше, вызовы времени оглушают своим набатным звоном, встают лицом к лицу с человеком и не дают ему возможности уйти от этого выбора. Что уж говорить в данном контексте о писателе, который самим своим предназначением призван быть кому-то соратником в этой борьбе, во многом соавтором времени, его со-вестью. Быть вне времени, вне тех глубинных процессов, которые в нем происходят, вне выбора, вне попыток обрести вечную, настоящую, непреложную истину — для настоящего писателя это невозможно, немыслимо.
Как нельзя лучше иллюстрирует все выше сказанное рассказ "Кровники", один из совершенно новых. Удивительно, что какие-то линии его сюжета уже встречались в более ранних произведениях писателя ("Портрет с голубыми глазами", "Мальчики с Колымы", "Колымский меридиан"). Но по сравнению с ними это совершенно иное видение прошлого, кажется, уже более оторванное от привязки к конкретному историческому моменту, претендующее на нечто гораздо более обобщенное и потому глобальное.
На первый взгляд, это вполне себе бытовая история о встрече двух потерявших друг друга много лет назад братьев, поданная в контаминации авантюрного и исторического жанров, детектива и мелодрамы. Но как мастерски писатель маркирует уже самим названием и завязку драмы, и ее развязку, и причину, и следствие, и потерю, и поиск, и обретение — и человека рядом, и человека в себе, и той самой пресловутой, такой желанной и такой вечно ускользающей Истины!
Слово "кровники" в русском языке имеет два значения. С одной стороны, это родственник, близкий по крови человек. С другой стороны, так называется у кавказских народов кровный враг, человек, находящийся в отношениях кровной мести с другим родом, семьей. На этом притяжении-отталкивании, на этой, заложенной в самую сердцевину смысла, дуалистичности построено все повествование. И кровь, как некий сакральный символ, постоянно будет сопровождать его.
Как это всегда бывает у Александра Файна, невозможно однозначно отнести ни одного из героев к разряду положительных или отрицательных. Живущий сытой, благополучной жизнью профессор Хохлов, умный, талантливый, порядочный человек с устоявшимися принципами, имеет крепкую семью, замечательную жену, с которой у него и любовь, и взаимопонимание, и тридцатипятилетняя дружба, — такую жену, которой позавидуют многие. Выросли и определились в жизни дети. На столе изысканные яства, "очень хорошая" водка, серебряные приборы. Жена укутана в кимоно и окутана ароматом дорогих духов. Правда, по телевизору все время пугают, "кровь прямо с экрана стекает", как сетуют Хохловы. Но ведь это где-то там, далеко, за "голубым экраном". А в их жизни — сегодня экспертный совет, посольство, техталон, шахматы, а в прошлом Ленинская премия, защита докторской, теща с "форшмачком", бокс… Что еще остается? Думать лишь о будущем, о том, чем еще разнообразить, украсить жизнь, каким новым смыслом ее наполнить. Например, в Канаду поехать, лекции читать, "в бассейне собственном плавать". Хохлов готов и на авантюру, но только при условии, что она будет подготовленной. Профессор любит жизнь упорядоченную, держится стойко за сложившиеся привычки. "Партбилет так и не сдал. Столько лет взносы платил — пусть память останется", — полуиронично, полусерьезно признается он жене.
На фоне внимания Сергея Андреевича к разным ипостасям прошлого, любви к мелким и милым сердцу деталям поражает его осторожное отношение к теме его очень далекого детства (и в этом он похож на героиню рассказа "Красный телефон" — Елену). Известно лишь, что прошло оно, его детство, в детдоме, а вот о брате Николае вспоминает скорее жена Людмила, но разговоры об этом ее муж мягко, но решительно приостанавливает в самом начале. Складывается ощущение, что свою жизнь главный герой исчисляет с определенного момента, отрезав в душе целый кусок, который не укладывается в его сознании в тот образ самого себя, который он позиционирует всем окружающим. Наверно, это объяснимо с чисто человеческой точки зрения. Кому хочется ворошить в памяти то, что ранит, причиняет боль и вызывает неприятные воспоминания? Но именно здесь Хохлова ждет, может быть, главный урок его жизни, ведь "не помнящих родства иванов" жизнь, как правило, не прощает.
А пока, обмениваясь тонкими, изысканными шутками, обсуждают супруги свои планы. В перечне этих планов стоит и "с запозданием мужской мудрости учиться". Профессор, произнося эти слова, имеет в виду обновление личных отношений с женой, даже не представляя в тот момент, какой мужской, да и просто человеческой мудрости предстоит ему набраться в очень скором времени, когда в одночасье жизнь его переменится круто и во многом уже непоправимо. Именно тогда, когда из небытия возникает его брат — уголовник-рецидивист, за плечами которого только опыт многолетней жизни вне закона, для которого кровь — вот именно водица, и решительно оборвать жизнь другого живого существа для него не является проблемой, требующей долгого размышления и вызывающей угрызения совести.
Образ брата Николая вызывает немедленное отторжение в душе у читателя, праведный гнев и сочувствие по отношению к брату Сергею. И только по ходу истории закрадывается невольный вопрос: а собирался ли вообще Николай учинять весь этот ужас, в который он вверг младшего брата и его жену? Вся вина его поначалу заключается лишь в том, что он не вовремя вторгается в размеренную жизнь Сергея, нарушая все планы, и оказывается непрошеным гостем, который, как известно, хуже татарина. Свидание это для Николая долгожданно и столь, как выясняется позже, необходимо, что он выходит-таки из искусственного небытия, которое выбрал когда-то осознанно, с детских лет привыкнув беспокоиться о благополучии брата Серёжи. О своем единственном родственнике, кровнике, он как раз никогда не забывал, недаром помнит до минуты, сколько времени они не виделись, в отличие от Сергея, называющего приблизительную цифру.
Но вместо братских объятий Николай встречает холодный прием, сдобренный изрядной толикой презрения и насмешки. Ну, что говорить, профессор с его литературной, интеллигентной речью и бывший зэк, изъясняющийся исключительно "по фене", вряд ли могут найти общий язык… Молчит родная кровь, то есть родственные чувства в Сергее, и в результате проливается реальная кровь, связывающая братьев новыми — кровными в прямом смысле этого слова — узами. Застреленная Николаем несчастная кошка становится своеобразным жертвенным животным, приносимым на алтарь его правды. А за этой первой кровью следует и другая, уже человеческая, сначала безвинного парня-узбека, а потом лихих разбойников, и вся история приобретает уже трагическую, жуткую в своей непоправимости окраску, и правда эта становится такой зловещей и такой далекой от Правды истинной!
Так путешествие двух братьев, двух совсем разных людей, из прогулки "туда не знаю куда", чтобы "найти то не знаю что", превращается в крестный путь в поисках одной на двоих, общей истины, и, получается, что нужно оно было им обоим. Николаю — чтобы умереть на руках брата. Чтобы родной по крови человек закрыл ему глаза. Чтобы решить благополучно судьбу своего сына. Сергею — чтобы избавиться от греха "окамененного нечувствия". Чтобы вспомнить, из какого детства он родом. Чтобы принять нового родственника, мальчика-племянника, в свою семью не по принуждению, а от всего сердца, как истинно родного.
Страшную цену приходится заплатить братьям за то, чтоб узнать, что такое Любовь — и в земном, и в небесном ее проявлении. Если говорить о теме любви в творчестве Александра Файна, то она у него — одна из главных, если не сказать главная. А в рассказе "Кровники" поднимается на небывало высокую, философскую высоту, если вспомнить постулат о том, что все люди друг другу братья, а также заветы любить ближнего своего больше, чем самого себя, и, конечно же, — "не убий!".
Однако и любовь земная присутствует в рассказе весьма многогранно. И здесь писатель вновь применяет прием противопоставления двух противоположностей, являющихся сторонами одной медали. Идейный антагонист жены Сергея Людмилы — случайная знакомая братьев с говорящим именем Любовь. Думается, не случайно имена женщин похожи. Их истории, хоть и совсем разные, все равно об одном и том же — о том чувстве, которое созидает саму жизнь. Людмила вышла замуж по велению не только сердца, но и ума: немаловажным при выборе мужа оказалось то, что он, как сказали в ее семье, "с перспективой". А вот Любовь снисходит к смертельно больному Николаю безо всяких рассуждений, не строя долгосрочных планов на будущее, не задумываясь о перспективе их отношений. Ну, просто христианка первого века от рождества Христова: "Находился ты, устал от волчьей жизни. Оставайся, я тебя обихожу. У меня достаток есть, а мужика нет…". "Мужик"-то у нее на самом деле есть, но ей не нравится — смешной и немужественный. "Несчастный человек. Даже сарай поджечь не смог!" — характеризует его про себя Сергей. Но и его Любе жалко, а жалость у русской женщины это и есть, как известно, любовь.
Психологические портреты героев получаются у писателя удивительно точными. Речь персонажей всегда индивидуальна, каждый из них говорит своим, непохожим на другие, голосом. Так и слышится напевное Любино "Да ладно, Федя. Я зла не держу" или задорно-чувственное Людмилы "Ты еще ого-го, молодежи фору дашь"; грубо-циничное Николая "Али кишка тонка? Жизнь-то, брат, не диссертация!" или раздумчиво-сдержанное Сергея "Вид оттуда красивый, в старину знали, где храмы возводить". А речь старушки, в доме которой путники останавливаются на ночлег, лучше большого романа поведает читателю все о ее судьбе и характере. О том, что привыкла к жизни приспосабливаться, что любовь свою наравне с самогоном в качестве разменного товара использовала. Что своего не упустит, что жадна и хитра, а также холодна и осторожна. В одной фразе умещается вся ее жизненная философия: "Скоро картошечка поспеет, мои милые. Вы мне сколько заплотите?.. Намедни участковый заходил, документы проверял. Я ему хлеба с салом дала, — десяточку оставил".
Разноголосый хор голосов сливается в единой пьесе, режиссером которой выступает сама жизнь. И нет в ней посторонних персонажей, каждый говорит о своей правде, и каждый хочет быть услышанным, даже самый не главный герой, и каждый хочет играть именно эту роль — главную. Вот и осмелевшая старушка говорит: "Вы уж меня денежкой не обидьте!" И надеется, видно, жить вечно, потому что и Николаю пророчествует: "На погосте, может, еще ты меня погодишь?"
Да только негоже человеку соревноваться с жизнью в таланте постановщика — такой вывод напрашивается по прочтении рассказа. Таких сюжетов, таких драм, таких уроков не сможет придумать ни один режиссер в сравнении с жуткой ее изобретательностью. О нелепости затеять такой "спектакль" говорит Николаю Сергей: "Зачем этот театр, философия, парабеллум? Если тебе нужна моя помощь, скажи. Причем тут узбек несчастный, путешествие по России? Какая-то мешанина!"
Видимо, другого способа побыть с братом достаточно долго, чтоб растопить толщу льда между ними, несчастный Николай не придумал. А Сергею еще горше, потому что он как раз и стоит перед тем самым выбором, и не знает, как быть, и качаются его нравственные ориентиры, уже отравленные веяниями времени: "Время нынче другое, произошло смещение нравственных ориентиров в сторону разумной целесообразности. Разве история не знает примеров, когда во имя жизни совершали жертвоприношения?! …А как тогда жить дальше, если нажать спусковой крючок парабеллума, из которого полвека назад пули, посланные Николаем, определили судьбу его — Хохлова?"
Не сможет Сергей переступить заповедь "Не убий!". Слишком часто занимался, по его собственному выражению, "профилактикой совести", не струсит и в критический момент. И идет он с братом уже не из-за страха, а из-за сострадания. Именно с этого момента начинается очищение душ обоих братьев.
"Вот скажи мне, американец, в чем сила?" — спрашивал когда-то герой культового фильма "Брат-2". И сам же отвечал на свой вопрос: "Разве в деньгах?.. Я вот думаю, что в правде. У кого правда — тот и сильней". Почти теми же словами высказывается по этому вопросу и Николай: "Я неправду сильно не уважаю!" (снова тема "правды-неправды", как и в рассказе "Красный телефон"!). И неважно, что, по его же словам, "жизнь-краса такое завертит — не всякий умник правду от вранья отличит". Умник, может, и не отличит. А умный все-таки сумеет.
К какой же настоящей правде приходят в конце своего путешествия герои?
"Не той дорогой шел я… Топтал впустую землю... Ты прости меня, Серёжа", — говорит на смертном одре Николай. И просит упокоить его под стенами церкви.
"Что так долго? Серёжа с обеда тебя ждет, расставил шахматы и отказывается без тебя есть", — рассказывает Людмила мужу об усыновленном ими ребенке Николая…
Правда — в любви, прощении, покаянии, понимании. Казалось бы, что тут нового? Но почему тогда так часто приходится напоминать эти прописные истины?! Почему, даже с учетом опыта истории человечества, насчитывающей много тысяч лет, и сейчас еще в сознании людей понятие "кровники" зачастую подразумевает, вот именно, не "родной", а "чужой", не "брат", а "враг"?
Жизнь Сергея делает виток по спирали и продолжается в той же квартире, с той же супругой, в том же уюте и комфорте, как будто не было этого фантасмагорического путешествия с братом по России. И заканчивается рассказ сценой еще одних похорон в окружении профессора. Пристойные такие похороны: цветы, триста человек приезжали, два оркестра, девять выступающих… Все подготовлено и регламентировано. Остается только надеяться, что, говоря "помянем Фогельсона по-православному", Сергей пытается прикрыть привычной своей иронической бравадой нового себя, обретенного над могилой несчастного брата. И новое знание настолько для него страшно и священно, что оно спрятано где-то в самой глубине его души…
Вызывает искреннее уважение и восхищает дар автора заставлять читателя думать, сопереживать, "присваивать" душой новый опыт, помогающий определиться в мире нравственных ценностей. Восхищает умение сделать это не в тоне назидания, без пространных объяснений, что, зачем и почему. Каждый вынесет из книг писателя что-то для себя. Каждый освоит все прочитанное по-своему. Несомненно одно — книги Александра Файна стоит читать. Не только для того, чтобы получить удовольствие от качественной литературы, но и для того, главного, ради чего настоящее искусство существует, — "для профилактики совести".



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.