Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 06 (146), 2017 г.



Кирилл ковальджи: вознесенный силой любви

Эти львы на меня не обращают внимания,
и я на них не смотрю,
но они мои и я их добыча.
Они в любую минуту готовы к прыжку,
пока суд да дело, у меня есть цель,
есть идеи, привязанности, —
я делаю вид, что все в порядке:
успею, сделаю, доведу до конца…
О, как они жадно бьют хвостами!
Я прохожу, как сквозь строй, между львами,
не глядя на них…

(Из книги Кирилла Ковальджи "Поздние строки",
М.: "Вест-Консалтинг", 2017)

…………………………………………
Однажды вы придете с цветами и скажете:
– Его сожрали львы…

И вот мы пришли с цветами — и плачем. Сердце упрямо не хочет принимать уход человека, который нам улыбался. Он столько сил отдавал другим! Столько занимался с молодежью! Мы потеряли не только большого поэта, но и Человека. Кирилл Владимирович всю жизнь был полон позитивной энергии. Когда закончилась вторая мировая война, поэт, по собственному признанию, впервые смог улыбнуться. И потом уже никогда не терял способности всегда улыбаться. Редкая черта — внимательность к миру, к дарованиям других — подарила нам великого поэта-педагога. Дело создателя Цеха Поэтов Николая Гумилёва продолжили в наше время Игорь Волгин и Кирилл Ковальджи.

Поэзия Ковальджи — разветвленная сеть сообщающихся сосудов. У поэта была "розановская" способность мыслить легко, четко, непринужденно, разнообразно, каждый раз охватывая предмет суждения с неожиданной стороны. Он — всегда великолепный рассказчик, стихи его густо снабжены философским подтекстом.

Со всех сторон Достоевский
сует мне свои сюжеты...

– Простите, Фёдор Михайлович,
но Вам потакать не желаю,
не желаю я быть героем
гениальных русских трагедий —

пусть считают меня идиотом!

Думаю, эстетика Достоевского была несколько "грубоватой" для Кирилла Владимировича; он, по выражению Киры Сапгир, был человеком "тонкого душевного помола". Эрудит, полиглот, человек необычайной доброты и внутренней чистоты.

Собирателем и растратчиком
все упорнее день ото дня
я работаю передатчиком:
кто настроится
на меня?

Поэт работает передатчиком, переводчиком с небесного языка — на земной, на русский. Порой тон Ковальджи ироничен и шутлив:

Носят ноги и носят губы,
макияж, ресницы, и шуточки
эти умницы глупые,
эти ушлые дурочки.
Ходят, словно танцуют, юные,
но под чьи они пляшут дудочки?
Ждут, чтоб клюнуло, клюнуло, клюнуло...
Кто же держит над городом удочки?

Многие стихи Кирилла Ковальджи напоминают мимолетные записи на оторванном листочке бумаги. Зато какой у него звук! Какая глубина мысли! Да и рифмы под стать — "сети ментальности—сентиментальности", "сирую—балансирую". В стихотворениях нередки удивительные метафоры. "Пирамиды крошатся, как зубы". Кирилл Ковальджи одинаково приемлет и правых, и левых; и классический стих, и авангардный. Всегда имеет собственное мнение. Я ни разу не слышал, чтобы Кирилл Владимирович на кого-то повысил голос. Русская поэзия ХХ — ХХI веков дала нам самые разнообразные формы своего существования. Педагогический талант Кирилла Ковальджи помогал развиваться всевозможным дарованиям, среди которых метаметафористы Иван Жданов, Алексей Парщиков и Александр Ерёменко, хорошо знакомые нам по журнальным публикациям Юрий Арабов, Нина Искренко, Виктор Коркия, Владимир Тучков, Евгений Бунимович, Владимир Друк, Марк Шатуновский. Посещали его студию и такие известные поэты, как Игорь Иртеньев, Вилли Брайнин-Пассек (в 1980-е), Евгений Степанов, позднее Александр Переверзин, Елена Дорогавцева, Наталья Полякова, Елена Лапшина, Евгений Никитин. На моих глазах уже в "нулевые" Кирилл Владимирович уделял большое внимание таланту Льва Болдова. У Ковальджи было чутье на дар и умение не препятствовать "чужеродным" талантам. Чужеродное — это всего лишь плохо понятое родное. В советское время незаурядных учеников у мэтра было, пожалуй, побольше. Воспоминания о советском периоде жизни вызывают у поэта смешанные чувства:

О Советском Союзе
так рассказывать надо:
совмещенный санузел
рая и ада…

Стихи, в которых есть конкретные земные реалии, вдруг обретают у Кирилла Ковальджи трансцендентность и транспарентность. Появляется космизм: планета летит вокруг Солнца, мы летим в самолете над планетой, а в это же время жизнь летит к мягкой посадке внутри нас.

Я лечу над летящей землей —
как-то действует код мировой
на меня, на действительность бренную,
на беременную, современную.

Хоть доверился птице стальной,
чувство пропасти всюду со мной,
оттого эту серую, сирую
твердь люблю и над ней балансирую...

Поэт мягко иронизирует над "новым", которое пришло к нам вместе с развалом Советского Союза. Он с ностальгической ноткой повествует о "делах давно минувших дней", когда у большинства людей в стране не было потребительских наклонностей. Романтичное мироощущение ценилось тогда на вес золота. Поэт пишет обо всем на свете, в том числе и о "запретном", но как-то по-особенному целомудренно, с высоты своего духа.




ЭТИ ДВОЕ

Они любили друг друга
и были великими,
как все влюбленные во все времена,
а все остальные стали безликими
и потеряли свои имена.

Вот остались он и она
перед звездами и людьми.
Что же будете делать, красивые,
вознесенные силой любви?

Они любили друг друга,
купили большую кровать,
окна задраили, ибо
стало на всех наплевать.

Друг в друге души не чаяли
и благополучно отчалили,
и мир за бортом кровати
остался на том берегу,
и они стали маленькими,
совсем крохотными,
и я уже не помню их имен,
не различаю лиц,
и их самих отыскать не могу
на этой огромной планете…

Наверное, здесь Кирилл Владимирович рассказывает и свою личную историю тоже. И происходит странная вещь: рифмы постепенно из стихотворения исчезают — по мере того как герои удаляются в неизвестность, такую, что даже сам автор не может их разыскать. Нисхождение рифмованного стихотворения в верлибр тождественно удалению героев от романтического созвучия, от единственности и неповторимости переживаемых чувств. И здесь возникает сразу несколько планов повествования. Космический — любовники улетели на другую планету. Футуристический — они отправились в будущее и потому нам невидимы. Ретроспективный — они отправились в прошлое и потому из будущего видны нам как крохотные звездочки на небе. Автор не говорит нам, хорошо это, или, наоборот, плохо. Может быть, влюбленные удалились от нас в созданное ими государство для двоих? Видимо, все зависит от перспективы — от того, с какой стороны посмотреть. Бесконечная пьеса все время повторяется на земле, и каждый раз — с новыми актерами.
В последней, только что вышедшей книге Кирилла Ковальджи "Поздние строки", выпущенной Евгением Степановым, — много сонетов, поражающих правильностью формы и нестандартным содержанием. Наверное, так писали еще великие итальянцы эпохи Возрождения, для которых сонет был чуть ли не единственной поэтической формой, достойной уважения. Взгляду Кирилла Ковальджи доступны глубины, обнажающие сущность вещей. "А из каких начал вещам рождение, в те же самые и гибель совершается, согласно роковой задолженности", — говорил Анаксимандр. У Ковальджи срезанные цветы еще долго благоухают, и это, в сущности, жизнь за пределами жизни. А мы, даря букеты любимым, простодушно забываем, что цветы уже лишены своих корней и слезно обречены.

…Пленительная поза —
склонилась голова,
но срезанная роза —
жива и не жива.

Назло и в пику драме
ведь надо же суметь:
живыми лепестками
так нежно прятать смерть!

Поэт рассуждает о боязни катастроф, свойственной нашим современникам. Он выказывает предположение, что первобытному, пещерному человеку наши страхи показались бы смешными.

Современники, сбитые толками
о внезапной глобальной беде,
не хотите ли тихими толпами
встать
и слушать стихи в темноте?

Порой стихи Кирилла Владимировича можно пересказать своими словами. Но разве они становятся от этого менее значительными? Вот, например, поэт говорит, что провел девять месяцев в утробе матери, и мама все это время дышала за сына. "А кто же будет дышать за меня, когда сам я дышать перестану?" — спрашивает у читателей поэт. Кирилл Ковальджи прожил большую и успешную жизнь в разных эпохах, и людям разных взглядов не в чем его упрекнуть за весь этот долгий период. Люди ему благодарны. Он держал марку! Держал дыхание на длинной дистанции. Продолжал работать, размышлять, удивляться и удивлять других. Кирилл Владимирович Ковальджи — человек-глыба. Простота и общительность добавляли ему шарма. Он обо многом успел подумать. "Податливость при большой воле" — так охарактеризовал он свои личностные качества, которые помогли ему выстоять и состояться.
Сын болгарина и армянки, Кирилл Ковальджи был человеком вселенской отзывчивости, чутким и деликатным. Все, что происходило в мире, наполняло его сердце долгими раздумьями. Сталин не умер, размышляет Кирилл Владимирович. Он расплескался по отдельным индивидуумам, проповедующим идеи сталинизма. И горе нам, если Сталина, как Осириса, вновь соберут воедино… Поэт умел посмотреть на себя со стороны. Вот он рассказывает нам, как кормил со скамейки за домом голубей. Он ощущал себя смыслом жизни этих пернатых — для чего же еще нужен голубям человек? Для того, чтобы каждый день приносить им корочку хлеба! Но вот человек позабыл о своем голубином предназначении. Он вышел подышать воздухом и в этот раз не подумал о голубях. И сразу — рушится привычный порядок вещей. "Мы в ответе за тех, кого приручили", — вспоминается Сент-Экзюпери. Но главное вот что! — и в немощи телесной можно научиться быть нужным другим. Стать частичкой круговорота вещей в природе.

Снова старик, и за домом скамья.
Только забыл принести голубям угощенье.
Смотрят и смотрят, и нет мне прощенья:
Странный старик — это я.

Кирилл Ковальджи явил нам яркий пример того, что дух человека может воспарить над болезнями. Слог поэта до последних минут жизни ясен и выверен. Он оставил нам множество афористичных строк о закате человеческой жизни. Например, "старость — минное поле, которое не перейти". "Почувствуйте, прислушайтесь, поверьте: я только тело предоставлю смерти". Поэт знал, что уходит. И торопился оставить нам поэтическое завещание.

Я, словно бы кем-то ведомый.
иду, незнакомый, знакомый,
единственный, неповторимый
и любящий вас и любимый.

Люблю и ловлю я призывы:
любите, пока еще живы,
пока вы былинка, былина,
пока вы не камень и глина,
пока вы не вздох бессловесный.
не ветер земной и небесный...

Светлая память Поэту…

Александр КАРПЕНКО



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.