Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 05 (145), 2017 г.



Поздравляем Лилию Викторовну Волохонскую с 85-летием!
 
Лилия Волохонская



ПАМЯТЬ НАВЕКИ



Лилия Волохонская родилась 13 мая 1932 года в Ленинграде, окончила факультет журналистики МГУ им. М.В. Ломоносова. Автор нескольких книг прозы, стихов для детей, известна многочисленными публикациями в периодической печати. Член Союза литераторов с 1991 года. Постоянный автор альманаха "Словесность".

Мама читает глухим усталым голосом:

У Лукоморья дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том.
И днем и ночью кот ученый
Все ходит по цепи кругом.

— Мама, я есть хочу!
— Но ты послушай, какие стихи!
— Ну хоть что-нибудь!
— Завтра, завтра дадут что-нибудь.

…Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей…

"… сегодня после упорных и ожесточенных боев наши войска оставили город Волоколамск… Слава героям, павшим в борьбе за свободу и независимость нашей Родины!.." Опять! Но мы все равно победим, правда, мама?
Рядом плачет мой трехмесячный братик. Он тоже голодный. Выживет ли?.. И эта дорога… Сюда, в Сибирь, в Сталинск. Помню, на пересадке в Свердловске маму с братиком взяли в комнату матери и ребенка, а меня нет — я уже большая. Я лежу на вокзале, на скамейке в зале ожидания, и по ту сторону скамьи торчат чьи-то большущие ноги в сапогах. Я и не знала, что бывают такие огромные ноги. Вечером, когда начальство уходит, нянечки из комнаты матери и ребенка кормят меня жидкой манной кашей. Они жалеют меня, я простужена, кашляю, я голодная, но мне нельзя плакать, я же большая.
Потом мы кое-как втиснулись в вагон с разбитыми стеклами, и раненые отломили мне кучочек хлеба и налили из котелка кипяток, а себе из другого котелка холодную воду. Я очень удивилась: почему же у них вода холодная? "Да у нас она погорячее твово!" — смеются раненые, а я ничего не понимаю, как же погорячее, если пар не идет?
И вот, наконец, добираемся мы до Сталинска. Уже зима, а ходить мне не в чем. Все теплые вещи мы потеряли в толкучке во время посадки на поезд в Свердловске. Наши соседи по квартире собрали мне заштопанные варежки, залатанные валенки размера на три больше чем надо, и я поступила в школу.
Я сразу стала отличницей, наверное, потому что Пушкина знала. И в госпитале его читала.

Но в искушеньях долгой кары
Перетерпев судьбы удары
Окрепла Русь.

— Так точно! — перебивали меня раненые — "Окрепнет Русь!"
А потом я сама стала сочинять стихи — про фрицев. Очень кровожадные стихи.

С победным кличем, бойцы, вперед!
Бейте фашистскую свору!
Пощады не будет проклятому вору!
Мы закопаем его живьем!
Лоб его пулей стальною пробьем!

Раненым нравились мои стихи. Особенно я подружилась с дядей Лёшей, своим земляком, он тоже москвич. Двадцать один год ему тогда был. Почти каждый день после уроков я приходила в "свою" палату. Дядю Васю, у которого обе руки были в гипсе, я кормила с ложечки. Сначала боязно было, потом ничего, привыкла. А если я болела, раненые говорили, что скучали без меня. Я рисовала им картинки, все стены, все тумбочки, даже двери были обклеены моими рисунками, и раненые смеялись над ними, потому что у одной курицы почему-то оказалось четыре ноги, а собаку я раскрасила фиолетовым цветом, других-то чернил не было. Самым лучшим был дядя Лёша. У него было тяжелое ранение в живот. После лечения отправке на фронт он не подлежал.
Мы очень подружились с ним. Он был единственный москвич в палате. И после ужина нам с ним разрешили часок поговорить — земляки ведь. Он Москву знал, конечно, немного лучше меня, а меня далеко от дома не отпускали. Дядя Лёша учился в вечернем техникуме, а днем работал на заводе. Когда началась война, ему был 21 год. Он рассказывал мне о Москве — я же ее плохо знала — далеко от дома меня не отпускали. Мы очень подружились с ним, и все думали, что после госпиталя он поедет домой — ранение у него было тяжелое. Но он настаивал на своем и с большим трудом все-таки сумел уговорить начальника госпиталя отпустить его бить врага. "Зря ты, Ляксей, зря", — уговаривали его друзья по палате. — Или еще не навоевался?.." И все-таки дядя Лёша своего добился. Ну а потом началась у нас с ним переписка. Я уже приехала из эвакуации в Москву, а он все воевал и воевал… Но письма его становились все веселее и веселее — наши ведь наступают! "Вот приеду и покажу тебе наш город", — писал он.
"На метро покатаемся, в парк культуры на пароходике поплывем, по Красной площади погуляем… Такую красоту увидишь!!!"
Последнее письмо от 1 мая 1945 года я получила от дяди Лёши уже после ПОБЕДЫ. А фронтовики все возвращаются. На Белорусском вокзале их с цветами встречают. А время идет… Телефона у дяди Лёши не было, жил он далеко от нас, но адрес его я знала. Долго добиралась я к нему на двух трамваях, еле нашла его дом. А перед домом этим пустырь, свалка, траншеи незарытые, кирпичи валяются, мусор. Как после бомбежки. Я поднимаюсь на второй этаж, вижу дверь темную, шершавую, грязную, еще до войны, наверное, мытую. Постучала, никто не отзывается. Ногой заколотила изо всех сил, и за дверью тоже что-то застучало, потом заворчало:  "Кто там ломится? Воздушная тревога, что ли?" Лязгнул засов, смотрю: дядька стоит весь рваный, небритый, злой, вместо ноги деревяшка.
— Тебе кого? — заговорил он.
— Дядя Лёша дома?
— Лёшка? Ляксея-то убило перед самой победой.
— Да нет, — улыбнулась я. Этого не может быть. Дядя Лёша прислал мне письмо от 1 мая.
— Ну-у? — рявкнул этот дядька. — А его второго убило. В похоронке и число проставлено.
— Нет, нет, — качаю я головой. — Не может быть!
— Во чудная-то! Русским языком говорят тебе: убило Лёшку!
Я помчалась вниз. "Неправда!" — стучало где-то внутри меня. Но я знала — правда. Дядю Лёшу убили. Ему исполнилось двадцать три года.
…Мне двенадцать лет. Говорят, в этом возрасте некоторые еще в куклы играют. Может, и играют. Те, кто не пережил войну.



Нина Силаева
Коснись страниц…

 

*  *  *

Что мне сказал Монтень сегодня утром?
Как, впрочем, и всегда — коснись страниц…
То, что мозги, присыпанные пудрой,
Стирают уникальность с наших лиц!
И что, гламур — Освенцим добровольный.
Нет в глянце середины золотой….
Телец одноименный (пусть невольно)
Вас неминуемо утянет за собой!



*  *  *

Давай примерим времени одежды,
Что, смыслу вопреки, так невесомы…
На плоскости, где завтра, нынче, прежде,
Для нас с тобою возвели хоромы

И воссоздали детские мечты:
Разлили океаны, горы взбили,
И тут и там построили дворцы
Из настоящей, материальной звездной пыли…

Ты в гардеробе выберешь наряд
И сразу станешь принцем иль принцессой,
И ритуальный совершишь обряд
Во имя будущего и прогресса…

Ты дашь потомство и возглавишь род…
Но вдруг поймешь, что все тебе лишь снится,

Что небо — это только верхний свод
Твоей, почти божественной темницы,

И, если сил еще не растерял
Ты в пирамиде частных эволюций,
Не ожидай покорно свой финал,
В сетях пусть пойманные звери бьются,

Посмей разрушить стены, коридор,
Той жизни, что тебе всего лишь снится…
Чтоб выдержать взгляд вечности в упор
И с небывалым настоящим слиться.



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.