Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 20 (50), 2010 г.



Эмиль СОКОЛЬСКИЙ

Золотое похмелье

Сентиментальный лирик Сергей Мнацаканян

Читаю Сергея Мнацаканяна и думаю, а настоящая ли это поэзия? Вопрос странный: если не настоящая, закрыл бы книжку. Но не закрываю: как прервать разговор с интересным собеседником? А собеседник с каждой страницей становится мне все ближе — такие вот дела!.. Тогда почему же возник вопрос?

Стараюсь понять.

Между поэтом и его "лирическим героем" (придумали же выражение), даже когда автор пишет от своего имени, всегда есть некое пространство, по крайней мере — зазор, и этот зазор — "стихотворения дивный театр" (строка из Ахмадулиной), стихотворное действо, поэтическая условность, "полное переживание известной минуты" (Баратынский). У Сергея Мнацаканяна зазор сведен к минимуму: за стихами всегда чувствуешь автора — реального, земного человека, который, не подделываясь, не играя с читателем, не стараясь понравиться, продемонстрировать мастерство, просто хочет поговорить, выговориться — а иначе как стихами высказываться не умеет. И его слушаешь — сначала хотя бы по причине высокой культуры поэтической речи.

Конечно, искренности и культуры письма недостаточно для того, чтобы стихи стали поэзией. А поэзией стихи Мнацаканяна делает, конечно же, интонация, которая очень скоро становится узнаваемой. В ней автор неподражаем, — верный признак оригинальности, непохожести! В чем непохожесть, уловить трудно. Проще сказать, что в стихах Мнацаканяна есть: добродушный юмор, незлая ирония, естественность поэтической речи (будто сейчас только родилось, сказалось в законченной литературной форме), при которой безыскусность отдельных высказываний, некоторая горячность (сдерживаемая, однако, философским отношением к жизни), простецкий разговорный тон, неожиданное хохмачество воспринимаются вполне органично.

Одним словом, Мнацаканян — "говорящий", очень живой поэт, причем лиричный и обаятельный: я не припомню стихотворения, написанного без заметно выраженного душевного движения (или, сказать иначе, — без душевного соучастья). И читая Мнацаканяна, все время ловлю себя на ощущении, будто мы незримо сидим вдвоем за столом и пьем водку — напиток, прекрасный для украшения любви и дружбы, и жуткий, если растрачивается на бездарную, невдохновенную пьянку. Да, именно такое впечатление: поэт пишет о том, "о чем за водкой говорят" (фраза из Бориса Слуцкого), и в этом дружественном "застольном" ощущении — его обаяние…

Удивительно свободен он в сонете — жанре, в котором стилизация сплошь и рядом назойливо вылезает наружу. Мнацаканян придал сонету непринужденную энергичность, раскрепощенно-разговорную окраску, то есть новое дыхание, и сонет словно бы освободился от строгих рамок — во всяком случае, скованность рамками незаметна. Такую свободу в сонете я в последнее время встречал только у Тимура Кибирова (его циклом, посвященным дочери, а также "Эпитафиями бабушкиному двору", в сущности, и оправдано все творчество Кибирова). К сожалению, не порадовали мнацаканяновские верлибры — как огорчают верлибры и у других хороших поэтов. За много лет чтения я так и не смог уяснить, зачем нужны, в противовес "классическому стиху", ничуть себя не исчерпавшему, "рассказывающие", "повествовательные" верлибры (то есть проза с легким "поэтическим" прикидом), — их и представляет Мнацаканян; зачем нужны верлибры "интеллектуальные"; такое стихотворчество, по моему мнению, — измена поэзии, которая в основе своей все же музыкальна; уходит музыка — что остается? "Антимузыкальной" опасности избежал Геннадий Айги, законно поселив верлибр в русской поэзии; но, увы, тем самым породил многочисленных, безответственных по отношению к поэтическому слову последователей.

Это — одна сторона дела. Однако важнее другое — поэтическое освоение Мнацаканяном того, о чем он говорит (а стихи у него — сплошь смысловые).

Жил в коридоре коллективный фикус
и шли, как снег, домашние дела,
и телевизор, голубой, как вирус,
мерцал из красного угла, —

метафорично вспоминает автор коммуналку, в которой рос, и такому повествовательному тону он обычно и следует. Но когда вдруг воспаряет над конкретными фрагментами, деталями своей жизни — дух захватывает:

Отброшена юность, как битая карта…
— Я тоже хлебнул алкоголя и марта.

Метался от ревности, плакал от вьюги,
Терзался в житейской хмельной заварухе.

Менялись законы. Ломались устои.
Хрипели небесные кони Истории.

Сводили с ума, ускользая во мраке,
Мои электрички и звездные знаки…

Пожалуй, это стихотворение у Мнацаканяна одно из лучших, одно из наиболее сильных по эмоциональному воздействию.

Эмиль СОКОЛЬСКИЙ
(в полном объеме читайте статью в № 8 журнала "Дети Ра")



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.