Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 19 (49), 2010 г.



Страсти по В. В. Розанову

Талант — есть страсть", — сказал В. В. Розанов. А что такое страсть?

Слово "страсть" имеет два значения. Во-первых, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, "страстью называют уже самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душе и через навык сделавшийся как бы природным ее свойством, так что душа уже произвольно и сама собой к нему стремится" (Лествица. 15: 75). То есть страсть — это уже нечто большее, чем грех, это греховная зависимость, рабство определенному виду порока. Во-вторых, слово "страсть" — это название, объединяющее целую группу грехов. Например, в книге "Восемь главных страстей с их подразделениями и отраслями", составленной святителем Игнатием (Брянчаниновым), перечислены восемь страстей, и после каждой идет целый список грехов, объединенных этой страстью. Большинство святых отцов говорят о восьми страстях:
  1. чревообъядение,
  2. любодеяние,
  3. сребролюбие,
  4. гнев,
  5. печаль,
  6. уныние,
  7. тщеславие,
  8. гордость.
Иногда восемь страстей называют смертными грехами. Такое название страсти имеют потому, что могут (если полностью завладеют человеком) нарушить духовную жизнь, лишить спасения и привести к вечной смерти.

Таким образом, страсть — это грех. И ведь, действительно, если любить можно тихо и по-домашнему, то ненависти без затаенной страсти просто не бывает. Значит, талант (по Розанову) связан с грехом? Имеет ли он в виду, что страсть пробуждает творческие силы, является своеобразным катализатором, стимулирующим креативность? Нет. Розанов утверждает однозначно и безапелляционно, что талант — это и есть страсть. Вот тут уже хочется заплакать, потому что, хоть и грех, где ее, взять, такую страсть, то есть талант? Вот в чем вопрос. Производная таланта, все-таки, творчество, которое связано не больше не меньше как с Творцом, то есть с Богом. Талантливый человек приближен к Богу и, по сути, все люди не бездарны, каждый в своей области. Поэтому суть жизни человека — в творчестве, а уж со страстью творим или без страсти, — не в этом дело. Можно просто с любовью или любопытством — как получится. И даже в этом случае результат иногда превосходит все ожидания. К самым возвышенным снисходит вдохновение. Может быть, такое вдохновение и называет Розанов страстью, только путается в понятиях? Вот пример того, когда авторитет произносит что-то и не думает, какое действие произведет сказанное им на последующие поколения. Розанов вообще был большой путаник в определениях и очень себя не любил, при этом любя себя болезненно. Читая его, создается впечатление, что с некоторой досадой и даже долей гадливости относился он к самому себе. А еще с затаенной обидой на Бога, почему он родился такой, а не другой. Как будто Бог не дал ему что-то, чего он страстно хотел. На самом-то деле все имел Розанов, только не мог до конца в это поверить, как и каждый талантливый человек. То есть в то, что Бог дал ему талант. А творцом Розанов был и знал об этом. Вся его жизнь — это творчество, потому и страсть. Все остальное просто не интересовало. Только вопросы Высшего Бытия, Бога и смерти, особенно под конец жизни, о чем он сам иронично замечает: "Когда не хочется больше любить..., кушать кашку-размазню с кое-каким маслицем, — то и называешь себя естественно "христианином"". О нем говорят, как о православном мыслителе, а, между тем, такого еретика, как Розанов, еще поискать среди писателей. От одного рассуждения о том, как он представляет свои похороны, бросает в дрожь и становится просто неприятно, зачем он вообще затрагивает эту табуированную тему, да еще так непозволительно подробно и красочно. С другой стороны, конечно, ему досадно от мысли, что придется умереть, да еще и с "неправдой", как он пишет: "Боже мой, как с неправдой умереть. А я с неправдой". И это ужасает его больше всего, что и дает право судить о нем, как о человеке с христианским мировоззрением. И еще удивляет то, что он совсем не ханжа, а писатель с абсолютно адекватным восприятием мира, не окрашивающий себя в благочестивые тона православного чинуши: "Два ангела сидят у меня на плечах: ангел смеха и ангел слез. И их вечное пререкание — моя жизнь". И опять тема смерти, от которой он не устает: похороны Л. Н. Толстого. Она выливается уже в другую, жизненную. О сути Добчинских, которые сбежались со всей России к гробу писателя и две недели говорили с кафедры речи только с одной целью: чтоб заметили. Нашли повод. Про виновника "торжества" тут же забыли: "Никогда не было такого позора, никогда литература не была так жалка. Никогда она не являла такой безжалостности: ибо Т-го можно было и пожалеть... можно было о нем и подумать. Но ничего, ровно ничего такого не было. В воздухе вдруг пронеслось ликование: "и я взойду на эстраду". Тут как раз уместно порассуждать о таланте, творчестве и страсти к славе: "Сатана соблазнил папу властью; а литературу он же соблазнил славою..." Вот я и думаю, что когда она приходит, слава, талантливый литератор может растеряться и не создать уже больше ничего значительного. Все, что потом выйдет из-под его пера, по инерции и лени станут причислять к чему-то великому. Тут, как ни крути, срабатывает закон "голого платья короля", так что лучше для самого же писателя, если слава к нему придет после смерти, а до этого пусть он от души помучается под ударами критиков и завистников. "...как хотел бы я вторично жить, с единственной целью — ничего не писать", — сокрушается Розанов в тоске от потери близкого человека, ради которого он "и должен был жить... А "талант" все толкал писать...". Стремиться к известности — нет ничего более глупого на этом свете, а еще более глупое занятие — стремиться к этому со страстью. Страсть — чисто русское свойство и русский грех. В одной из своих последних книг "Апокалипсис нашего времени" Розанов размышляет о "покорении Россией Германии": "...ни один русский душою в немца не переделается, — пишет Розанов, — потому что они воистину болваны и почти без души. Почему так и способны "управлять"". Он мечтает научить немцев танцевать, петь песни, а заодно и молиться. А русские взамен дадут им пророков и попытаются объяснить, что такое святость. И дальше: "В тайне вещей мы будем их господами, а они нашими нянюшками. Любящими и послушными нам. Они будут нам служить. Матерьяльно служить. А мы будем их духовно воспитывать". После всех этих циничных заявлений как бы мне хотелось крикнуть, что Розанов не прав. И чего он такого навоображал про русских с их загадочной душой, и чего такого он знает про немцев, если никогда не жил среди них? Хотелось бы искренне возразить от лица человека, который во всем стремится увидеть одинаковое право всех людей, живущих на планете и созданных Всевышним, на одни и те же душевные и поведенческие прерогативы. Но, окидывая ретроспективным взглядом свой многолетний опыт жизни в Германии, я с ужасом понимаю, что Розанов прав. И что я подписалась бы под каждым его словом, сдерживая при этом все свои непроизвольно затронутые им страсти.

Наталия ЛИХТЕНФЕЛЬД



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.