Гвозди номера № 18 (48), 2010 г.

Симптоматичный факт: каждый год в канун Пушкинского Дня (в этом году 6 июня исполнилось 211 лет со дня рождения поэта № 1 в России) волей не волей возникают кухонные разговоры о состоянии современной поэзии. Людей интересует единственный вопрос: осталось ли в нашем насквозь циничном и прагматичном мире место романтичным переживаниям, которые порождают поэзию?

На протяжении трех веков Петербург и поэзия шли рука об руку. Жизнь поэтов, живших и творивших в городе на Неве, как правило, всегда была драматичной, а личность — масштабной. Но что сегодня представляет собой панорама поэтической жизни Петербурга? Кто "глаголом жжет сердца людей"? Кому нужна поэзия?

Культурное "расследование" поэтической жизни Петербурга провел Александр Колоев.

Касаться вопроса "что сегодня происходит с поэзией?" следует, если не сказать, щепетильно, то уж точно весьма осторожно. Во-первых, вокруг споров о "месте поэта в рабочем строю" поломано немало копьев, а во-вторых, души поэтов чрезвычайно ранимы.

Оптимисты утверждают, что поэзия в наше время переживает бурный расцвет, отталкиваясь от того, что количество людей, называющих себя поэтами, и число поэтических сообществ растут как грибы после дождя. В Интернете немыслимое множество сайтов, где современная поэзия измеряется терабайтами, в Петербурге редкий день обходится без поэтического вечера, а плодовитость у поэтов такая, что люди не успевают их не только читать, но и закидывать банановой кожурой, — короче, Бронзовый век русской поэзии налицо.

Пессимисты же по-стариковски поговаривают, что "нынче уж не те времена": поэзия теперь не властительница дум и не законодательница общественного вкуса, самонадеянно добавляя к слову "поэзия" клишированное "умерла".

Всё: времена, когда "поэт в России был больше, чем поэт", закончились. Теперь поэт — никто. Ноль. Пустой звук. Поэты не интересны, не известны и не нужны. Как ни парадоксально, но в извечном споре оптимистов и пессимистов, на сей раз побеждают не реалисты (они вообще не интересуются поэзией), а те и другие — все правы, но каждый по-своему. Сегодня поэтический небосклон, словно вид ночного мегаполиса из иллюминатора самолета, — одно сплошное световое пятно. Горящих звезд много, но все они тусклые, едва различимые, да и век их недолог: гаснет одна — тут же вспыхивает другая, причем это происходит так быстро, что никто никаких изменений зафиксировать не успевает. При этом отсутствуют яркие звезды, те, на которые любопытствующий захочет навести телескоп и приглядеться.

В России к литературе отношение особое. Литература у нас всегда была явлением общественным, поскольку служила мощным плацдармом для осторожного выражения мыслей, когда высказываться на страницах газет и говорить вслух все, что думаешь, было нельзя. В России поэзия заменяла свободную прессу. Несмотря на дикий гнет цензуры, сначала царской, потом советской, поэзии все-таки удавалось донести до народа то, чего нельзя было сделать другим способом. Индивидуальный взгляд на происходящее был только в литературе, в то время как пресса канцеляритами выражала официальный взгляд властей. Расцвет поэзии в начале двадцатого века, когда русская поэзия шла наравне с мировой, объясняется еще и экзистенциальными запросами времени — технический прогресс двинулся семимильными шагами.

Двадцать лет назад СМИ получили долгожданную свободу (все-относительно) и тут же оттянули одеяло на себя, забрав у литературы публицистическую функцию, без которой русская литература не мыслилась на протяжении трех веков. Но если проза не пострадала, а в некотором смысле и приобрела (появились не зависящие от политической конъюнктуры жанры: фантастика, детективы, любовные романы), то поэзия не смогла удержать читателя. Поэт и читатель разминулись.

Поэты стали экспериментировать со словами, рифмами, размерами и прочими малоинтересными для обычного читателя вещами, принятыми называть одним всеобъемлющим, но расплывчатым словом "постмодернизм". В поэзии стала преобладать форма над содержанием, вылезли такие малоприятные вещи как претенциозная ерунда, дешевый эпатаж и откровенная пошлость. Неудивительно, что такая поэтическая "эксперименталистика" стала интересна лишь коллегампоэтам (надо знать, что пишут остальные), филологам (потому что надо интересоваться) и ничтожно малой аудитории, состоящей преимущественно из изящных эстетов с гуманитарным складом ума, диких поэтофилов и городских сумасшедших (не хочу никого обидеть, но придите на любой поэтический вечер и убедитесь сами).

Одиозное изречение Евтушенко "поэт в России, больше чем поэт", похоже, действительно стало неактуальным. Поэты теперь не собирают стадионы, как это было, скажем, в шестидесятые. Стихи в массовом сознании не воспринимаются как нечто серьезное. Так, легкое творчество, бессмысленное баловство, приятный досуг, красивая филологическая игра со словами, увлекательное развлечение для гуманитариев. К поэтам теперь люди относятся как к маленьким детям: "чем бы дитя не тешилось..."

Возможно, такое отношение к поэзии обусловлено сегодняшним универсальным мерилом всех и вся — деньгами. Ведь занятие поэзией не требует материальных вложений. Что нужно поэту, кроме таланта и вдохновения (и то сомнительно)? Лист бумаги и ручка. А чтобы заняться, к примеру, музыкой, нужно купить дорогостоящий инструмент. К тому же, мало-мальски овладеть родным языком, чтобы заниматься стихоплетством, гораздо легче, чем терпеливо учиться семь лет в музыкальной школе.

Поэты обожествлялись в те времена, когда стихи впитывали боль поколения, несли тяжелую печать своего времени. Поэзия, словно лакмусовая бумажка, позволяет индуцировать состояние общества и политическую ситуацию. Сегодня же мы живем в относительно спокойное (тьфу-тьфу) время, что естественным образом отпечатывается на уровне поэзии. Подмечается даже любопытная историческая закономерность: поэзия живет и расцветает в переломные эпохи и протухает в застойные периоды истории.

В конце 90-х поэзия, лишившись публицистичности, стремительно маргинализировалась. Ушла в клубы, немногочисленные и малотиражные толстые журналы, в самиздат и, конечно, в Интернет. Перестала быть общественным явлением, стала делом частным, сугубо интимным в плане творчества. Поэзия нашла пристанище в области чистой филологии. Может, там, где и должна находиться по определению?

После бурных общественно-политических перемен всегда наступает долгожданное затишье, люди с наслаждением обрастают бытом, появляются мещанские интересы. Сейчас в России подчеркнуто непоэтическое время. Однако не стоит забывать, что такие спокойные эпохи, как показал жестокий опыт истории, могут оказаться затишьем перед бурей, а тогда, новый расцвет русской поэзии вместе с ее Бронзовым веком еще впереди. Правда, сложно представить, каким он будет.

Поэзия тяжело вписывается в современный высокотехнологичный мир. Стихи остаются в текстовом измерении, воспринимаясь избалованным мультимедиа современным человеком архаично. Индустрия компьютерных игр и 3D-кинематограф способны дарить людям гораздо больше эмоций, чем рифмованные строчки.

Сегодня решительно невозможно представить ситуацию, чтобы кто-нибудь в разговоре радостно поделился со своими друзьями: "Представляешь, скоро выйдет новый сборник стихов поэта Икс! Жду — не дождусь!" Поэзия вытиснилась из культуры и медийного интереса (получасовая передача "Битва Поэтов" на телеканале "100 ТВ", выходящая в 2 часа ночи по воскресеньям — лишь тому подтверждение). Если подойти к любому образованному человеку и спросить, каких современных поэтов он знает, то в большинстве случаев ваш собеседник растеряется и начнет отчаянно рефлексировать на тему того, как же так, он, взрослый, образованный и умный человек, не может назвать ни одного имени.

В крупнейшем петербургском книжном магазине на площади Восстания я провел нехитрый эксперимент: подходил к посетителям и просил назвать каких-нибудь современных писателей, а затем поэтов, — первых, что придут в голову. К слову, в магазине современная проза почетно занимает шесть гигантских стеллажей, а поэзия — всего лишь две нижних полки в скромном углу.

С писателями дела шли неплохо. Подростки на ура фонтанировали именами фантастов (чаще всего называли Глуховского). Женщины бальзаковского возраста стыдливо признавались в том, что читают Донцову. Пеструю палитру литературных предпочтений дали мужчины: от криминальных детективов в мягком переплете до сложной постмодернистской прозы трех столпов современной литературы — Акунина, Пелевина, Сорокина.

Когда же я спрашивал о поэтах, весь пыл знаний современной литературы у всех куда-то девался, глаза делались по пять копеек, люди начинали взглядом лихорадочно искать полки с поэзией, чтобы не показаться невеждами. Мужчины честно признавались, что поэзией не интересуются, а женщины смогли лишь вспомнить Кушнера. Однако, на мой взгляд, Кушнер мало имеет отношения к современной поэзии, он, скорее, почтеннейший живой классик.

Молодежь, правда, не терялась. Девушки в модных очках с черной оправой уверенно начинали вспоминать своих подруг, которые пишут стихи и "якобы даже где-то печатаются". Юноши с длинными волосами затевали долгий разговор о рок-музыке и рок-поэзии, доказывая, что теперь поэзия ушла в песни. "Поэзия умерла на Западе в 70-х годах, когда появилась рок-музыка, — с упоением рассказывал юноша с черным рюкзаком с надписью "ДДТ", листая антологию "Поэты русского рока". — Теперь, с опозданием, этот процесс пришел в Россию. У нас в силу политического режима рок-музыка была в подполье до начала 90-х, поэтому поэзия была на плаву. Потом все-изменилось, и на смену поэзии пришла рок-поэзия. Так что говорить о том, что поэзия умерла — ошибочно. Поэзия переродилась".

Действительно, сегодня рок-поэтов можно не только слушать, но и читать. Рок-музыканты гордо называют себя поэтами, поэтические вечера зачастую проходят в форме концертов. Издательство "Азбука" даже выпустило 12-томную антологию "Поэты русского рока", куда вошли песни Бориса Гребенщикова, Юрия Шевчука, Андрея Макаревича, Егора Летова, Виктора Цоя, Дианы Арбениной, Сергея Шнурова и других мэтров рока.

Однако вопрос о том, рок-поэзия — это поэзия как часть литературы, как, например, авторская песня, или всего лишь рифмованная подтекстовка для музыки, остается открытым. Одни кричат, что тексты рок-поэтов в недалеком будущем войдут в школьные учебники и будут изучаться наравне с произведениями Серебряного века, другие же убеждены, что рок-поэзия не отделима от музыки и никогда не будет считаться литературой. "Основная задача у рок-поэзии — не мешать музыке, не мешать той энергии, какая идет от музыки. Какие-то цветистые обороты просто нельзя употреблять, потому что они начинают перетягивать на себя одеяло. Если слушатель начинает думать: что он там сказал, что этот оборот значит, как это понимать, — все рухнуло", — сказал в одном из интервью Дмитрий Озерский, автор песен рок-группы "АукцЫон".

Несомненно то, что современная поэзия тяготеет к устной форме. Поэты хотят, чтобы их слушали, а не читали. Поэтому процветают нескончаемые поэтические фестивали, конкурсы, чтения и слэмы (соревнование, когда поэты эмоционально читают стихи, стараясь разгорячить публику).

Крупные поэтические слэмы в Петербурге периодически проводится в клубе "Танцы" Их ужасающий примитивизм поражает: в стихах всех участников нет ничего, кроме мата и физиологических реакций организма. Это и не поэзия в собственном смысле, а сгусток рвоты; будто стихи не написали, а изблевали. Или еще проще: загрузили в компьютер словарь русского мата, заставили компьютерную программу перетасовать слова, скомбинировать, потом готовые результаты распечатали и раздали участникам слэма. Говорю без всякого преувеличения — я сам там был и все слышал собственными ушами.

Еще одна причина перехода поэзии в устную традицию — незаинтересованность книжных издательств печатать стихи. Неприбыльное дело. Издаваться же за свой счет могут позволить себе немногие. Сегодня поэзия если и издается, то ничтожно малыми тиражами (до 1000), в основном за счет авторов, грантов и меценатов. Выглядят же эти сборники жалко: маленькие, невзрачные, бледные и бедные. Обложки навевают такую тоску, что брать эти книги в руки даже не хочется.

Для поэта Владимира Антипенко, создавшего в Петербурге крупнейшее поэтическое движение и театр "Послушайте", живое слово в авторском исполнении — позиция принципиальная. Все устраиваемые им поэтические вечера, даже если на них никто не придет, он снимает на видео и выкладывает в Интернет — там своя аудитория. "Раньше люди выбивали информацию на камнях, дощечках, потом изобрели бумагу, теперь настала эра видео — духовное, запечатленное в электронном", — считает Владимир.

Возникновению поэтического движения Владимира Антипенко во многом поспособствовал его тезка — футурист Владимир Маяковский. Движение началось весной 1998 года — тогда, каждую субботу, у памятника Маяковскому в сквере на углу ул. Маяковского и ул. Некрасова амбициозный Владимир Антипенко с энергичными молодыми поэтами устраивал публичные чтения стихов. Постепенно сформировалась команда с емким названием "Послушайте!", которое полностью отвечало и до сих пор отвечает идее движения. Молодые поэты стали желанными завсегдатаями поэтических вечеров, проводимых в городе, активно выступали в концертных залах, начали даже гастролировать по стране.

Владимир Антипенко уже несколько лет устраивает в городе поэтические мероприятия, среди которых фестиваль Street ЛИТО "Послушайте!", фестиваль "Фэнтази-крик!" в лофт-проекте "Этажи" и еженедельные вечера в доме молодежи "Форпост", курирует огромную группу во "ВКонтакте", ведет ЖЖ, видеоархив на Яндексе, а также является несменным ведущим авторской программы "Поэтов послушайте!" на радио "Петербург".

Владимир пишет ассоциативные стихи, в основе которых описательно-визуальный тип построения. Такие стихи требуют от поэта усиленной работы воображения, а от слушателя предельного внимания и богатой фантазии. Экспериментируя со словами и их связями, подобно Велимиру Хлебникову, он легитимизирует новые формы поэтического слова. И если на уровне здравого смысла такие строки как "молоток мыла в зубы гладить" или "пещеры поста лыжи свистывал" воспринимаются дико и не выдерживают никакой филологической критики, то на уровне восприятия они порождают, как считает Владимир, цельное художественное видение-ощущение звука и ритма. Впрочем, если у вас ассоциации заставляет себя долго ждать и вообще становится скучно от таких стихов, Владимир сказал бы, что вы просто не способны их почувствовать, ибо, как считает он (удачный ход для объяснения!), все люди делятся на два генетических типа. Одни не воспринимают ассоциативные стихи, вторые — воспринимают, причем это не зависит от уровня образования, интеллекта и социального положения. Таким образом Владимир вместе с "Послушайте!" провозглашает новый тип поэзии: А-Поэзии — ассоциативной, альтернативной и, наконец, Антипенко-поэзии.

Для одних Владимир Антипенко — агрессивный вождь самодеятельного объединения лихих графоманов, для других — харизматичный поэт, объединяющий вокруг себя молодых талантов и предоставляющий им возможность выступить и найти своего слушателя. Неоспоримо одно: Владимир занимается делом чрезвычайно важным и полезным, заслуживающим большого уважения. Особенно если учесть, что он уже несколько лет не работает (на что живет — скрывает), полностью посвятив себя любимому делу — поэзии.

Впрочем, пресловутый денежный вопрос дает о себе знать. Пока писался этот материал, Владимир в "Контакте" разослал оповещение о том, что театр поэтов зашел в крутое финансовое положение, ставящее под угрозу его дальнейшее существование. Владимир залез в долги, на него не на шутку накатили банки (камеру для съемок вечеров он взял в кредит).

Дом молодежи "Форпост" у метро "Выборгская". Каждую среду здесь проходят вечера театра поэтов "Послушайте!" (кстати, объединение называется театром весьма условно, поскольку Владимир не обучает своих подопечных сценическому и ораторскому искусству). Пока на вечер собирались поэты и их друзья (а кроме них никто практически сюда и не ходит), я разговаривал с Владимиром Антипенко, или, как он называет себя, Карабасом Барабасом театра поэтов, хотя на типичного депутата-бюрократа он похож больше, чем на "доктора кукольных наук".

Я в лоб спросил Владимира о назначении поэзии и "месте поэта в рабочем строю". "В жизни каждого человека рано или поздно наступает момент, когда поэзия становится позарез нужна, — философски начал рассуждать Владимир. — Человек обращается к поэзии, ищет своего автора, чтобы найти ответы на те сакраментальные вопросы, на которые нигде больше нельзя отыскать ответ. Если, конечно, человек не погрузится в быт и обыденность — то, чем живет большинство населения".

Стойкий интерес к поэзии в прошлом и явное безразличие в настоящем Владимир объясняет возросшим значением за два последних десятилетия агрессивных каналов масс-медиа и исполинского Интернета. "Раньше человек, желая получить впечатления, шел в кино, в театр или на поэтический вечер. Сегодня же он либо включает телевизор, либо просиживает в Сети. Соблазнов стало больше, и средний человек нашел что-то более интересное, чем поэзия".

Молодой литературный критик и поэт Светлана Бодрунова в эссе "Поэтическая карта Петербурга: младшее поколение" указала три самых звонких, с ее точки зрения, имени, представляющих молодую петербургскую поэзию. Случай получился пушкинский, классический, потому что все имена девичьи: Дарья Суховей, Наиля Ямакова, Алла Горбунова.

Дарья Суховей — известный в Петербурге поэт, активный организатор и ведущая многих поэтических вечеров. Дарья окончила в 2000 году филологический факультет СПбГУ, а в 2008 — аспирантуру, по ее словам, самой консервативной кафедры России — кафедры русского языка, защитив диссертацию по теме "Графика современной русской поэзии". Дарья скрупулезно изучала опыт русских поэтов в экспериментировании с визуальными приемами стихотворной композиции.

Научные интересы Суховей весьма ярко отразились в собственной поэзии. Дарья в начале нулевых оригинально играла со шрифтами и начертаниями букв, намеренно имитировала типографские ляпы, смело вставляла в текст рисунки, диаграммы и фотографии, тем самым делая поэтическое произведение весомее и выпуклее. Дарья также использовала компьютерные влияния на стихотворный текст, даже написала статью о влиянии элементов языков программирования на поэзию. Но, надо отметить, Дарья не превратилась в претенциозного авангардиста-экспериментатора, ее талант многогранен, что находило и находит отражение как в форме ее стихов, так и в содержании. Дарья остается тонким лириком, в ней чувствуется приверженность петербургским традициям. Вышеупомянутая Светлана Бодрунова весьма точно написала: "Стихи Дарьи — это как если университетского профессора сфотографировать не на дагерротип, а цифровиком. Технология другая, но профессор — он и есть профессор, никуда не делся, никак не поменял жизненные принципы".

Дарью часто называют модным словом "культуртрегер" — устроителем поэтической жизни города, что, собственно, вполне заслуженно. Она курирует уникальный сетевой проект "Санкт-Петербургский литературный гид", информирующий о литературной жизни Северной столицы: новости, анонсы выступлений поэтов и прозаиков, информация о журналах и новых книгах. "ЛитГид" берет начало в 1999 году; тогда литературная жизнь города слабо отражалась в Интернете, социальных сетей еще не было, поэтому информация собиралась методичным телефонным обзвоном и письмами. Ныне Дарья на связи со всеми кураторами литературных мест города, в которых регулярно что-то происходит. Таких точек в городе, по ее словам, не менее 15-ти, а общее число мест перевалило уже за 50. Большая заслуга Дарьи заключается в том, что еще до появления сайтов типа "Афиша.ру" ей удалось наладить периодическую рассылку анонсов литературных мероприятий, проводимых в городе, до нее этим никто не занимался. Сегодня у "ЛитГида" около 900 подписчиков — прямо скажем, немного, особенно если учесть, что Петербург гордится званием культурной столицы, правда, число читателей на порядок больше. Одно время "ЛитГид" существовал за счет грантов, теперь продан ДК им. Крупской, на сайте которой и размещается. Дарья также курирует сайт "Новая литературная карта", который структурирует литературное пространство России.

С 2001 года Дарья Суховей проводит ежегодный поэтический фестиваль в Петербурге ("Майский фестиваль новых поэтов"), который призван открывать новые имена петербургской поэзии и приглашать наиболее интересных поэтов, живущих в разных местах мира. С 1998 года Дарья занята организацией литературных вечеров. Она поделилась, что при организации мероприятий не обращает внимания на то, в каком объединении состоит автор — главное, что он хочет донести до аудитории и какие стихи пишет. Дарья Суховей работает старшим научным сотрудником Государственного Литературного Музея "ХХ век" (Музей-Квартира М. М. Зощенко) на Малой Конюшенной. Там я и встретился с Дарьей, чтобы подробно расспросить ее о поэтической жизни Северной Пальмиры. Кто-кто, а она-то об этом должна знать все.

Тем более, что за день до этого в городе проходил крупный поэтический фестиваль "Парад планет", где она была ведущей. Само название фестиваля символично: парад планет — редкое не только астрономическое явление, но и поэтическое событие. Суть мероприятия сводится к публичным поэтическим чтениям, знакомству поэтов самых различных объединений и взглядов на поэзию для обмена опытом и мнениями. Впрочем, такие словесные баталии обычно не приводят к конструктивному диалогу и взаимопониманию.

Если лет пять назад поэтов Петербурга (преимущественно молодых) можно было условно разделить на три большие группы: поэты, вышедшие из Сети, традиционные ЛИТО и "пришлые" поэты, уверенно вписывающиеся в петербургскую среду — то сегодня эта классификация безнадежно устарела. Поэты, вышедшие из Интернета, свое творчество больше не идентифицируют с сетевой поэзией, ЛИТО потеряли статус неприкосновенности и авторитета, теперь ЛИТО может организовать кто угодно, а непитерские поэты, заявившие о себе в городе на Неве, органично вписались в петербургский поэтический контекст.

Я сразу попытался от Дарьи получить цельную структурированную картину поэтического бала Петербурга во всей ее системности и иерархии — кто правит балом, кто прислуживает, а кто так, побирается. Но Дарья категорично отрезала: говорит, что картина весьма мозаичная, поскольку существует много поэтов, не вписывающихся ни в никакие направления и не имеющих членства в городском объединении. "Настало время индивидуальностей. Сегодня у поэта может быть 1-2 читателя, может быть 10, а может быть 10 тысяч — но это те читатели, которые должны не отдыхать при чтении, а вникать в стихи, разбираться, работать с текстами поэта, возможно, даже не меньше, чем сам поэт при их создании", — уверена Дарья.

Я не унимался, и Дарья начала рассказывать об антологиях, чтобы дать хоть какое-то представление о панораме поэтической жизни Петербурга во всем многообразии поэтических направлений и школ. Дарья принесла антологию "Стихи в Петербурге. 21 век", выпущенную при содействии музыкально-литературного клуба "Платформа", в частности, его идейным организатором, известным литературным критиком и писателем Вячеславом Курицыным. Дарья деловито листала сборник, комментировала напечатанное — мне было ясно, что в сборнике собрана весьма пестрая картина поэтической жизни: тут и верлибры, и неоавангрд, и рок-поэзия (успел схватить взглядом Бориса Гребенщикова).

"Формация" — еще один небезынтересный сборник, составленный Кириллом Коротковым и Арсеном Мирзаевым и вышедший два года назад, куда были включены произведения более ста петербургских поэтов. Среди них имен десять значительных и признанных, несколько десятков — "широко известны лишь в узких кругах", остальные ни у кого не на слуху, творчество которых в большинстве своем либо сводится к описанию физиологических реакций и обильному сквернословию, либо к откровенной графомании. Обычно таким "поэтам" хочется задать один единственный вопрос: "Поэтом можешь ты не быть?"

Самое любопытное заключается в том, что антологию "Формация" предваряют два предисловия — безжалостного критика Виктора Топорова и яркого публициста Дмитрия Быкова. Их тексты настолько критичны, что после их прочтения читать стихи уже нет никакого желания. Впрочем, расчетливый маркетинговый ход ясен: кто сегодня будет читать книгу, которую назойливо хвалят. Однако на презентации сборника поэты все-таки потребовали публичных извинений от разошедшихся не на шутку критиков.

Топоров уверенно обзывает сборник "братской могилой", по которой надо "пройтись Карфагеном", "лирическим Гайд-парком пополам с зоопарком", и без стеснения рисует образы петербургских поэтов, за которыми искушенный в области современной поэзии человек узнает конкретные имена (орфография и пунктуация сохранены): "...в постмодернистской ситуации все звери, включенные в сборник, равны. И застенчивый онанист, отмеряющий сперму бензобаками; и лысый каламбурист, чувствующий себя в чужом "пежо", как в жопе; и юный педик, разучившийся любить — но не кричать в постели; и парижский рифмач из старых питерских стукачей; и пожилая проблядь, попеременно путающаяся то с ямбом, то с хореем; и выползшие из щелей шестидесятых прошлого века литературные клопы разной степени наетости; и ученики Лейкина; и приятели Курицына; и поклонники Крусанова; и убогие подражатели Мякишеву; и бледные копии Дудиной; и штрафное отделение стихопрозы; и взвод верлибристов; и старательные слушатели Сосноры; и капитан ВМФ СССР Орлов вкупе со старшиной первой статьи Беспалько; и лицеисты Льва Лурье; и питомцы клуба "Дерзание"; и сгоревший Дом писателей; и разогнанный "Сайгон"; и закрывшиеся "Академпроект" и "Платформа"; и мимолетный "Zооm"; и пещерный "Борей"; и ветераны Комарово; и титаны Царского Села; и путаны с проспекта Просвещения; и закройщики из Торжка, и библиотекари из Публички; не говоря уж о численно преобладающих бродскоманах и бродскоманках, — все они, пусть и каждый (-ая) посвоему, нынче правы: они считают себя поэтами".