Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 13 (43), 2010 г.



Наталья Рожкова

"Тем, кто по-русски видит сны"

Стихотворения. — М.: Вест-Консалтинг, 2009. — 40 с.

Библиотека альманаха "Словесность", книжная серия "Визитная карточка литератора".

Книга стихов Натальи Рожковой "Тем, кто по-русски видит сны" — не первое издание для автора, даже не первая солидная публикация. У нее выходило четыре поэтических сборника и множество подборок. За свою поэтическую деятельность Наталья Рожкова удостоена премии "Традиция" и премии имени С. Есенина, за литературоведческую — премии "Словесность". Перечисление этих регалий в краткой вводной аннотации к новой книге не только знакомит читателя с основными вехами творчества автора, но и характеризует его поэтический облик, избранную стезю в российской литературе. Заголовки книг, в особенности поэтических, бывают разного происхождения и значения. Иные берутся из ниоткуда, словно из потенциальной пустоты, для красного словца. Иные находятся в вопиющем противоречии с содержимым книги и призваны, как догадывается охотник до загадок, "оттенить" смысл. Иные затеваются ради чистого благозвучия, иные — ради честной и скучноватой информативности. Иные же "выдыхаются" самими стихами. Название "Тем, кто по-русски видит сны" — явно из таких. Стихотворения, составившие новую книгу Натальи Рожковой, потаенно и грозно бурля собственной пугающей жизнью, вытолкнули на поверхность слова про "русскость" и про "сны" — два ее творчества.

Прочитав стихи Натальи Рожковой, поймала себя на крамольной мысли: хорошо, что эта книга такая небольшая по объему!.. Она слишком серьезна и тяжела. Одно из первых стихотворений в ней — мрачное, почти эсхатологическое предчувствие:

"Да, все кончается до срока…/ Над бедной родиной моей / Самозабвенно и жестоко / Поет последний соловей. / Его заслушаемся трелью / И в ожидании зимы / Одной укроемся шинелью, / Той, из которой вышли мы".

Удивительно, как может трансформироваться весенняя картинка, идиллически украшенная пением соловья, какой мучительный смысл — ожидания зимы, предчувствия конца, до которого сплошь грусть и прозябание "маленького человечка" — в нее вкладывает поэтесса!.. Это стихотворение — словно эпиграф к сборнику. Им задается минорный лад всей книги:

"Как уголь, черны за окном дерева / И миг до падения мира".

"День был мимолетным и бесследным, / Мы не попрощались даже с ним, / Но за то, что он не стал последним, / Господи, тебя благодарим!".

"И отчего-то становится больно на вздохе, / Светлой весною на черных обломках эпохи".

Лад, над которым не властны даже лучезарные воспоминания детства:

"Я в детстве почти не летала во сне, / Мне чаще падение снилось".

А вот и сон, не исцеляющий, не живительный:

"О, как понятен русский сон / На коечке в приюте!".

Книга "Тем, кто по-русски видит сны" — русская до мозга своего черного буквенного скелета. Во-первых, автор сознательно придерживается классической линии русского стихосложения. В лексическом и образном "арсенале" Натальи Рожковой — благородно-простые технические приемы: полные рифмы с перекрестной либо парной рифмовкой, классический, прямо как из учебника, рисунок пяти основных стихотворных размеров (от хорея до амфибрахия), есть даже рифма "морозы — розу". На семь десятков стихов — не более десятка примеров свободных форм: верлибров, белых стихов и одно "подражание китайскому". Во-вторых, Наталья Рожкова настойчиво демонстрирует свою идейную и художественную связь с предшествующей русской литературой. Мы уже отметили, что она подчеркивает: мол, вышла из той самой шинели. На протяжении всей книги Наталья Рожкова также ведет с поэтами прошлых лет перекличку. То подражая их голосам: например, безвестному автору "Слова о полку Игореве" — "О Русь, ты уже за холмом, / О жизнь, ты, как воздух, легка…" или Осипу Мандельштаму — "Я выпью с тобой, и сама / За тающий снег на ресницах… В империи снова — зима".

То откровенно адресуясь к ним:

"Памяти Ю. П. Кузнецова": "Ты пил из черепа отца".

"Посвящение дымке" с эпиграфом из Есенина "Гой ты, Русь моя родная": "Гой ты, рысь моя шальная, кошка серая моя!"

"Пушкин": "И нынешний поэт, / Свою предвидя малость, / Прошепчет: "Счастья нет, / И воли не осталось".

"Николай Рубцов": "Но впереди крещенские морозы".

"Посвящение Николаю Тряпкину": "И в слезах от свечи / голубиные очи его".

То — воздавая должное отечественной песенной культуре:

"…газетный славный птах", "если завтра война" (эпиграф к новой песне старого содержания) и даже "потому что мы рвемся на Запад".

Единственное "иноплеменное" лицо в этом некрополе (ни к одному ныне живущему поэту Наталья Рожкова не обращается — случайно или нарочно? — зато лица покойников выглядят в ее интерпретации, точно лики икон) — Эмили Дикинсон. Но даже не "иконостас" великих русских поэтов, объединенных трагическими судьбами, сообщает книге стихов Натальи Рожковой "русский дух". Главный фактор "русскости" этой книги — скорбное и трагическое мироощущение, непреходящее уныние (между прочим, Православная церковь учит, что это великий грех, но русские люди, христиане, носят в себе тоску и уныние, как одиннадцатую заповедь — таково неизбывное свойство русского характера). Может быть, уныние диктуется нам извне? Есть очень много причин жителям России во все века, пока она стоит, бояться и скорбеть, и Наталья Рожкова не преминула их перечислить:

"А сын под разорванной шторой лежит, / Для чьей-то забавы убитый".

"Пустые бутылки стоят, как солдаты, / Из рук от усталости падает кисть".

"Тем, кто по-русски видит сны, / Опять дорога снится".

"Или да, или нет! Я, как ты, не вернусь. / Мне на счастье подарено горе".

"Пусть от Кушки до Игарки / Он крутой прочертит след, / Где пускают на цигарки / Батьки-идола портрет".

"Дышит травкой изысканной в спину Восток, / Потому что мы рвемся на Запад".

"Если завтра придется и мне воевать…".

А может быть, оно внутри нашего противоречивого народа, как утверждают русские философы? Более всего созвучна поэзии "визитной карточки" Натальи Рожковой "философия случая" выдающегося мыслителя и писателя Александра Герцена. Юный и дерзкий Герцен требовал от личности "нравственной независимости", считая ее такой же непреложной истиной и действительностью для души, как зависимость от среды для тела, ибо "мы не сыщем гавани иначе, как в нас самих, в сознании нашей беспредельной (!) свободы, нашей самодержавной независимости...". Однако, старея и подвергаясь все новым ударам судьбы, теряя одного за другим близких, развенчивая бессилием перед судьбой постепенно все вольнолюбивые мечты юности, Герцен осознал, что шаткость всего святейшего и лучшего в жизни может свести с ума. В "Былом и думах" он подытожил сии нелицеприятные озарения: "…нас сердит нелепость факта... как будто кто-то обещал, что все в мире будет изящно, справедливо и идти как по маслу. Довольно мы удивлялись отвлеченной премудрости природы и исторического развития; пора догадаться, что в природе и истории много случайного, глупого, неудавшегося, спутанного". Начатое Герценом описание противоречия между Абсолютом внешним и Абсолютом в самом человеке стало общей основой для философских построений всех последующих русских мыслителей, в том числе и таких глыб, как Фёдор Достоевский и Владимир Соловьев… Но сейчас мы говорим не столько об антагонистичной русской философии, сколько о том, что стихи Натальи Рожковой словно иллюстрируют случайность стихийного бедствия. Мой собственный русский дух настраивается на волну, заданную Натальей Рожковой. Я ее понимаю, откликаюсь ее боли, страху, вечной готовности к битве (непременно последней!) за непонятную, но священную идею, я чувствую и мыслю, как она… однако вместе с тем вижу, что поэзии болевые и кричащие интонации порой вредят. Легко сформировать своими стихами ауру страдания, требующую сопереживания; трудно оспорить имманентную скорбность бытия; но настоящая поэзия, по моему глубокому убеждению, не имеет права идти только легким путем. Ценнее — найти выход из подавленного состояния, не стоять вечно с оружием наготове против целого мира.

Наконец, негативное восприятие мира и соответствующее изложение его в стихах порой подводит Наталью Рожкову, рождая неловкие строки:

"Хорошо бы проснуться и знать, / что никто не подложит подлянки…" — не правда ли, "уличное" выражение царапает своей чужеродностью в горько-лирическом стихотворении?

"Здесь монархов взлетали куски, караул караулить устал" — физиологичность образа вызывает отчетливое "бр-р!".

И удивительно, что в одном из немногих оптимистичных стихотворений — о снегире — явный диссонанс в образах:

"Он сидит в бордовой блузе, / фраком стянуты бока, / словно роза на картузе / гармониста-остряка".

Блуза, картуз с розой и фрак — понятия из разных миров и разных зрительных систем, а Наталья Рожкова — поэт очень чуткий. Ее умение работать со словом иногда опасно, ибо способно породить депрессию, сломить внутреннюю волю человека. Глупо советовать поэту, давно нашедшего себя, исполниться оптимизма. Но, так как в природе и истории много случайного, возможно, какой-то добрый случай изменит вектор поэзии Натальи Рожковой?..

Елена САФРОНОВА



 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.