Литературные известия
Союз писателей XXI века
Издательство Евгения Степанова
«Вест-Консалтинг»
Подписаться  

Главная

Издатель

Редакционный совет

Общественный совет

Редакция

О газете

О нас пишут

Свежий номер

Гвозди номера

Архив номеров

Новости

Видео

Реклама

Авторы

Лауреаты

Книжная серия

Обсуждаем книгу

Распространение

Подписка

Реклама в газете «Литературные известия»

Магазин


       

Контактная информация:
Тел. 8 (495) 978 62 75
Сайт: www.litiz.ru
Главный редактор:
Е. В. Степанов




Гвозди номера № 2 (2008)



ЕСТЬ ДВЕ ПОЭТИЧЕСКИХ СТРАТЕГИИ
Беседа с писателем Дмитрием Быковым



Однажды я поймал себя на мысли: нажмешь на телевизионный пульт — на экране Быков, раскроешь чуть ли не любую газету — от «Собеседника» до «Труда» — напорешься на Быкова. Вот сейчас еду в поезде в Москву и читаю быковские «Рассказы ЖД». Думаю: «Дай дух переведу». На столике — глянцевый журнал «Саквояж». Мама дорогая! И там Быков — в разделе «Мой гламур». Поэт, романист, полемист, сказитель «Жизни замечательных людей», автор насколько скандальной, настолько мощнейшей поэмы в прозе с интригующе_многослойным названием «ЖД». Причем все делает одинаково хорошо, начисто и, как я убедился, начистоту. Быков — это смесь Юлия Цезаря с Моцартом и Свифтом. Разговаривая со мной, одновременно берет срочные аккорды на клавиатуре редакционного компьютера и сквозь призму стопочки, наполненной скудеющим хересом в честь новоиспеченного романа «Списанные», общается с тут же сидящим приятелем. И, подъяв глаза к небу, прочищает себя хохотом! Гомерическим. Кажется, на всю страну. Скорость речи его такова, что, когда я расшифровывал (в данном случае единственно верный глагол) нашу беседу с диктофона, то заставлял с помощью «речевого колесика» переходить Быкова на мычание в полном соответствии с его фамилией. Правда, один наш общий знакомый увидел его подругому: «Дима Быков — это токующий тетерев с портретом Че Гевары во весь живот!» Быков согласился, что живот у него действительно имеется, правда, легендарная майка с портретом Че Гевары куда_то запропастилась и мгновенно предложил собственный вариант прочтения: «Как ты сказал?.. Токующий Че Гевара?».
А может, тоскующий? С трещиной?..

— Дима, в книжке прочитанных мной в поезде рассказов есть замечательная вещица «Экзорцист_2006», один из героев которой, кудесник Колесников «отчитывает» писателей не за что_то, а от чего_то — в данном случае, от пагубных литературных влияний. И ведь исцеляет! А «от чего» надо отчитывать самого Дмитрия Быкова?

— Юра, это вопрос не ко мне, потому что сам персонаж, если вернуться к «Экзорцисту», как правило, не знает, «от чего» его надо отчитывать и, более того, когда его начинают отчитывать, очень обижается. Потому что, когда он обнаруживает, что в нем сидела, скажем, маленькаябабочка, залетевшая из Набокова, ему становится обидно. И все_таки, если уж вопрос задан, то вашего покорного слугу, нужно, очевидно, отчитывать от Стругацких. Но не думаю, что это было бы плодотворно. Скажу честно, вот от этого влияния я избавляться не хочу. Потому что Стругацкие — в смысле строительства сюжета — всех научили очень многим вещам и, если бы я вдруг от этих приемов избавился, мои сочинения стали бы совсем не читабельны. Но вот недавно я был на 60_летии Михаила Веллера и с ужасом понял, до какой степени этот автор на меня повлиял! Например, когда ты не знаешь, как выйти из сюжета, то в конце вставляешь длинный монолог, в котором все объясняется открытым текстом. Но и от этого влияния я не хотел бы избавиться, потому что, а черт его знает, чтобы я вместе с этим потерял?! Как замечательно сказал актер Борис Ливанов, когда Сталин его спросил: «Почему вы до сих пор не в партии?», «Товарищ Сталин, я слишком люблю свои недостатки!» Вот и я слишком люблю свои недостатки.

— А как же «избыточность — мой самый тяжкий крест», как написал тот же Дмитрий Быков?

— Я польщен, что ты меня цитируешь. Нет, от этого я совсем не хотел бы избавляться. А что мы подразумеваем под избыточностью? Я, слава Богу, много занимался историей литературы. И могу сказать, что практически все авторы, о которых я писал, работали гораздо больше меня. Да простится мне аналогия, но открываю том какого_нибудь Петефи — перевел Пастернак, открываю Шекспира — Пастернак, открываю Гёте — Пастернак, иду в театр на «Марию Стюарт» Шиллера — опять Пастернак. После этого беру журнал «Знамя» — и там Пастернак! Включаю радио — слышу: «Цвет небесный, синий цвет…» Бараташвили в переводе Пастернака. Ну, что это такое?! Позор. Но это — с одной стороны. А с другой, почему нужно всегда оправдываться, что ты работаешь больше, чем надо? Я не говорю, что мне необходимо кормить семью — семья у меня не прожорливая, но мне, по крайней мере, необходимо, как однажды афористично выразился основатель издательского дома «Коммерсант» Володя Яковлев, довести себя до того состояния, когда я могу не каждый день думать о деньгах.

— В том же рассказе «Экзорцист…» редактор Катышев говорит своему подопечному, поэту Коркину: «Вы, как и вся ваша генерация, обчитались Бродским. Это дело опасное, потому что в результате здоровые, полнокровные люди начинают писать мрачные и скучные тексты… Все превращают в перечень…» Я вообще считаю, что, образно говоря, с Бродским переспало полстраны — от девочек до мальчиков.

— Должен заметить, что и в буквальном смысле с ним переспали очень многие…

— Отчего, на твой взгляд, русскую поэзию поразил вирус Бродского и от этого вируса она оказалась незащищенной?

— Это вирус, вообще говоря, не столько Бродского. Есть две поэтических стратегии. Одна позволяет автору быть накоротке с читателем — близким ему и родным и вести с ним диалог на равных. Это очень востребованная и по_своему весьма привлекательная стратегия. Но существует и другая, которая позволяет автору встать на котурны. По_моему, именно об этом сказал Лев Лосев — наверное, лучший биограф Бродского: «Иосиф, брось свои котурны, зачем они, е…на мать, ведь мы не так уж не культурны, чтобы без них не понимать». Цитирую по памяти. Есть позиция крайнего высокомерия по отношению к бытию, как бы приглашающая читателя тоже встать над миром, — безусловно, очень выигрышная и эффектная. Потому что, когда человек вместо сюжета развивает перечень вещей, которые одинаково ему отвратительны или к которым он одинаково безразличен, в этом находит свое выражение крайняя, предельная усталость. Это нормальная позиция. И то, и другое состояние бывает очень полезно для хороших стихов. У меня случаются состояния, во время которых мне Бродский нужен. Однако эти состояния — не из самых приятных и плодотворных.

— Но обратимся от стихов к прозе. И, в частности, к прозе Быкова. Я с удовольствием прочитал твой огромный, полифонический роман «ЖД»…

— Это — мое лучшее сочинение…

— …которое автор назвал поэмой. Вообще это в традиции русской литературы: Гоголь нарек поэмой «Мертвые души» (кстати, один из предпочтительных вариантов расшифровки «ЖД» — «Живые души»), поэмой же назвал и «Москву_Петушки» Веничка Ерофеев. Что такое «Петербург» Андрея Белого? Тоже поэма. На мой взгляд, и булгаковский «Мастер…» — поэма. А «Сто лет одиночества» Маркеса?

— «Сто лет одиночества'BB — идеальная поэма!

— Кстати, прозаики часто отставляют ножку и, умудрено вскинув голову, изрекают: «Поэзия — это поэзия. Проза — это проза». Не хрен, мол, путать, божий день с яичницей. А на твой взгляд, когда назревают поэмы в прозе? Такие, как «ЖД». И каковы их признаки?

— Есть великолепное бахтинское жанровое определение — мениппея. Очень удобное. Вот и я склонен думать, что это мениппея. Иными словами, сочинение сатирической направленности, в котором автор свободно путешествует между жанрами и во времени. Точно так же, как до сих пор не объяснена гравитация, в литературе тоже есть вещи необъяснимые. Почему один и тот же сюжет влечет за собой ту же интонацию и тот же набор персонажей? Этой проблемой много занималась Ольга Фрейденберг. У нее показано: когда в романе п р и с у т с т в у е т сильное междужанровое движение, в нем о б я з а т е л ь н о есть существенные сдвиги во времени. Возьмем «Попытку к бегству» Стругацких. Абсолютно полижанровое повествование, скачущее от триллера к пародии. В результате герой, который возник из 40_х годов прошлого века, перемещается в ХХ11_й, и это перемещение никак не объясняется. И космическая опера на глазах превращается в антиутопию. Или — «ЖД», когда герои неожиданно встречают красного телеграфиста. Я бы объяснил, что поэма — это сочинение, в котором отношение к жанру достаточно свободно и так же свободно отношение ко времени и месту.
Вообще есть два сюжета эпических поэм: война и странствие — «Илиада» и «Одиссея». Вот эти два вечных архетипа и формируют нацию. Если у нации нет эпической поэмы, то, как правило, у нее нет внятных, консенсусных, общих для всех представлений о добре и зле. «ЖД» — это тыща первая попытка написать русскую эпическую поэму, в которой — и война, и странствие. Она не может считаться абсолютной литературной удачей, но я к этому и не стремился — у меня была амбиция более масштабная.
Вот у Маркеса получилось идеально — и в литературном смысле, и в социальном. Он придумал латиноамериканскую эпическую поэму — написал «Сто лет одиночества». И вся Латинская Америка теперь сверяется с этим образцом, это стало витриной, национальной матрицей, источником цитат, чем хочешь. А нашаэпическая поэма отчего_то никак не может состояться. Гоголь ее не заканчивает, Толстой в результате сворачивает в исторический роман, Белый сходит с ума. Я даже подозреваю, почему это происходит. Потому что Россия не оформлена, она бежит оформления.

— Вечная русская аморфность, о которой говорил философ Георгий Гачев?

— Вот Гачев как раз лучше всех это осознавал, потому что занимался структурой мифа. А я хорошо знал покойного — царство ему небесное! — он был человек исключительного ума и понимал, что российский миф еще до конца не сформирован. А почему так происходит, даже он не мог объяснить. Я думаю, ближе всех к разгадке подошел Андрей Синявский, сказавший, что сама эта бесструктурность и является залогом выживания страны. Амбивалентность такая, если угодно. Но это оборачивается размытыми понятиями о добре и зле: выживать удобно, жить — не очень.

— Когда я прочел «ЖД», то увидел, что автор переосмыслил не только свой жизненный опыт и опыт литературных предшественников, но и немалое количество первоисточников, причем как исторического, так и праисторического, эзотерического плана. Была ли перед поэмой, условно говоря, некая тренировка мозгов вроде боксерских спаррингов перед судьбоносным боем?

— Я 20 лет писал «ЖД»! 6 лет — сам текст, а 20 придумывал поэму. Сначала была такая пьеса в стихах про то, как старик и девушка бегут через некую страну, преследуемые абстрактной силой. И к кому бы они ни прибились, они приносят несчастья. Поэтому их все гонят. Люди, гонимые роком по огромной пустыне, где все к ним равнодушны, это очень давняя и очень для меня болезненная тема. Потом были истории про коренное население, потом — про губернатора с любовницей, это называлось «По Моэму»... Но я отчетливо помню ту ночь, когда у меня четыре сюжета сошлись в один. Я поехал в Арканзас в командировку от газеты, чтобы пообщаться с американцем, Терри Уоллисом, который 20 лет пролежал в коме и вдруг из нее вышел. И вот это общение с человеком, который был неизвестно где — между жизнью и смертью, и с которым я разговаривал несколько дней, очевидно, так на меня повлияло, что я чувствовал себя абсолютно выключенным из времени. Мне надо было ждатьна остановке три часа, пока придет рейсовый автобус и заберет меня из этой дикой глубинки — американского Серпухова. И я от нечего делать сидел и комбинировал сюжеты «ЖД», которые вдруг объединились в абсолютно законченную историю. И как только я это понял, меня просто пробило на слезу. Я ходил и бормотал какие_то благодарственные молитвы — до такой степени меня удивила возможность гармоничного их сочетания. Я тут же набросал какие_то основы сюжета в записной книжке, и до сих пор поражаюсь, какими огромными буквами это написано: видно, что человек переживает озарение и не вполне держит себя в руках. Что получилось из этого озарения — решать не могу, но ощущение было поразительно счастливое — полного блаженства. Когда нынешний главный редактор журнала «Русская жизнь», а тогда просто литературный критик Дмитрий Ольшанский, дожидавшийся меня в Нью_Йорке, увидел, как я сошел с автобуса, — он, хохоча, сказал, что такого одухотворенного выражения он не видел на человеческом лице очень давно. Вероятно, я действительно был забавен…

Беседовал Юрий БЕЛИКОВ,
июнь 2008 года
в полном объеме интервью будет опубликовано в журнале «Дети Ра» № 11, 2008)

 
 




Яндекс.Метрика
      © Вест-Консалтинг 2008-2022 г.